Игра - Александр Мокроусов
— У вас, у русских, даже для «голая» есть синонимы? Зачем вам столько слов?
— Есть прагматичные нации, вот как вы, англосаксы. Вы живете в рамках «права». Вам нужно четко иметь определение каждого предмета, характеристики, инструкции применения с прописанными запретами. Иначе вы друг друга засудите и напрочь перессоритесь. А есть мы, русские. Нами душа, сердце, эмоции правят. Мы живем в рамках «понятий». Мы на каждое слово столько его оттенков подберем, и не интонацией, как китайцы, а настоящих слов, со своими корнями, суффиксами и приставками. Потому что мы не прагматичная, мы чувственная нация. А еще, у нас никогда не было настоящей свободы слова. Русский человек говорит одно, а думает на самом деле другое. Слова у нас мало что значат, русского человека по поступкам судить нужно. Потому то у нас так много слов, чтобы иметь возможность смыслом играть.
— Ты словами о чувственности маскируешь ваше пренебрежение законами. Я же помню, ты еще студентом, никогда на светофоре не стоял, старался поскорее улицу перебежать. Это все твои чувства. А, там, где закон, там чувств быть не должно.
Номер два еще раз окинул оценивающим взглядом молодую исполнительницу, по-прежнему стоявшую на сцене в ожидании сигнала начать игру. Столкнувшись с ней взглядами, он подождал пару мгновений, которые потребовались музыканту на то, чтобы опустить взгляд. Разочарованно усмехнувшись, номер два потянулся к столику и взял тарелочку с пирожным. Бисквит из канадской муки тончайшего помола, взбитые сливки запредельной жирности из Австрии, много голубики из Архангельской области и земляники из Луисбурга. Сплошное удовольствие и вред для тела. Личный врач, диетолог и фитнес тренер номера два должны были бы встать в очередь, кому первому, очень вежливо, указать боссу на недопустимость совмещения алкоголя и тортов. Но, во-первых, они не знали об этой встрече, а во-вторых, даже знай они о сегодняшнем меню номера два, они вряд ли бы рискнули сделать ему даже намек на замечание. Ведь и докторов, и диетологов, и тем более, фитнес тренеров в Лондоне очень много, а номер два — один.
Они встречались не часто. Раз-два в год. И всякий раз «принимающая» сторона, тот, кто выбирал место встречи, организовывал какой-нибудь милый пустячок для развлечения. Все их встречи носили, как бы так сказать, аристократический, даже несколько чопорный характер. Эти два человека имели возможность попробовать в жизни любые, действительно любые развлечения. Их не ограничивали не только рамки бюджетов или законов, у них самих не было каких-либо внутренних запретов. Но их встречи всегда были наполнены исключительно высоким. Искусство, в любом его проявлении, от кулинарии до оперы, от стрит арта до классического балета, от скульптуры до показов будущих коллекций ведущих домов моды. Отличное образование и отсутствие необходимости заботы о чем бы то ни было мелком, бытовом, делает человека либо абсолютным ничтожеством, либо настоящим ценителем классического искусства. В случае с этой парой произошло именно второе.
Номер один предпочитал пространственное, или статическое искусство. Он обладал замечательной, возможно, богатейшей частной коллекцией картин, фотографий и скульптур. Как-то гости его подмосковной «дачи» пошутили, что фасад гостевого дома оформлял сам Бэнкси. Что ж, в каждой шутке… Помимо «застывших» видов искусств, номер один так же знал и любил пространственно-временные формы. Он был заядлым киноманом, знатоком театра и балета.
Сердце номера два принадлежало динамическому, или временному искусству. Он не представлял своей жизни без классической музыки, которая непрерывным фоном сопровождала его повсюду. Вот и сегодня номер два распорядился пригласить в свое лондонское поместье восходящую звезду, талантливую скрипачку.
Обоим было слегка за сорок, возраст все еще сильный, но уже мудрый. Номер один был крупным, под два метра и чуть за сотню килограмм, жесткие темно-русые, слегка вьющиеся волосы на пробор, большое, квадратное лицо, высокий лоб и выдающиеся вперед надбровные дуги, которые любой его взгляд делали строгим и оценивающим. Этого взгляда боялись. Под ним себя чувствовали неуверенно многие очень уверенные в себе люди. Портрет дополнял крупный нос и мясистые губы, обычно плотно сжатые и от этого имеющие бледный, розово-сине-белый цвет. Широкие кисти рук, длинные пальцы с квадратными ногтями. В студенчестве номер один иногда показывал фокус, поднимал с пола баскетбольный мяч тремя пальцами. Одет номер один был в темно-синий кашемировый пиджак, светло-голубую льняную рубашку с мягким воротничком и манжетами, черные шерстяные брюки и черные классические тупоносые ботинки оксфорды хоулкаты, сшитые из одного куска телячьей кожи. Из аксессуаров номер один имел лишь черный кожаный ремень и черные же часы «swatch», с корпусом из биопластика, который когда-то был семенами клещевины. Пластиковые часы и отсутствие крахмала на воротничках и манжетах рубашки номера один подчеркивали его дружеское расположение и неформальность встречи.
Номер два был таким же высоким, около 190 сантиметров. Но на этом их внешняя схожесть заканчивалась. Прямые, рыжеватые волосы с уже заметной сединой, зачесаны назад в стиле Хэмфри Богарта. Высокий лоб, овальное лицо. Тонкий, как будто нервный нос с чуть заметной горбинкой и острый подбородок, над которым неяркой линией выделяются тонкие, бледно-розовые губы. Изящные, несколько даже женственные ладони сейчас были сложены домиком, пальцы с миндалевидными ногтями перебегали волной, соприкасаясь подушечками и тут же отталкиваясь, словно обжегшись. Одет номер два был как всегда, в темный костюм из шерсти высокогорной ламы-викуньи. Белая, но как будто матовая, не белоснежная рубашка, темный полосатый галстук. На ногах тяжелые, из бычьей кожи, четвертные броги с орнаментом вокруг единственного шва. Ботинкам было уже за двадцать лет, но выглядели они ровно так же, как в тот день, когда покинули мастерскую Джозефа Чини на Руштон Роад в Десборо. Отец номера два однажды пошутил, что по хорошей обуви можно судить о том, что человек богат, а по старым дорогим ботинкам можно сказать, что человек богат уже давно. Из аксессуаров номер два, впрочем, как и всегда, имел лишь часы, стальной Петек Филипп, причем часы были на четверть века старше своего хозяина. Мизинец левой руки номера два украшал скромный перстень-печатка, изготовленный Королевским монетным двором в конце позапрошлого века.
Судя по биографиям российских бизнесменов и, особенно, политиков, Россия тридцать-сорок лет назад была страной третьего мира. Тотальная нищета, подорожник и чистотел — единственные лекарства, обмотанный тряпьем кран во дворе, замерзающий на пять месяцев в году, горячая еда — редчайший праздник, и то, лишь в гостях у богатых одноклассников-детей партийных руководителей, игрушки исключительно в витринах магазинов, на которые будущие олигархи и губернаторы
