Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов
– Ого, какой индивид к нам пожаловал, – заметил Альберт. – Словно с того света. Кого-то он мне напоминает.
– Труп фрица, – сострил Санька, – оживший через пару лет после захоронения.
Санька хотел ввернуть еще одну колкость, она уже готова была слететь с его языка, но не успел. Не говоря ни слова, Колька сорвался с места.
Он вбежал в подъезд, быстро, через ступеньку, преодолел лестничный марш и застыл, глядя, как отец на втором этаже, у дверей их квартиры, долго и безотрывно жмет на кнопку звонка. Почему-то подойти и обнять Игоря Пантелеевича или, на худой конец, пожать руку ему Колька забоялся. Что-то чужое было в этом человеке, отстраненное и закрытое.
Дверь отворила Антонина Михайловна. Отец не сразу убрал руку с кнопки, и переливчатый звон словно перебрался в мамкины широко распахнутые глаза, запрыгал, заскакал в сини голубых зрачков и вдруг скатился сначала из одного, затем из другого глаза крупными, тяжелыми каплями.
– Игорь, живой! – охрипшим от волнения голосом прошептала мамка и бросилась мужу на шею.
Тот вздрогнул, испуганно подался назад, потом, словно опомнившись, положил руки на плечи жены и застыл в неудобной позе. Мать зарылась лицом в отвороты серого пиджака, плечи ее затряслись в беззвучном рыдании. Затем она громко и жадно вдохнула воздух, в котором будто бы топила два года безрадостной вдовьей жизни, а сейчас вынырнула из воды и с завыванием заголосила:
– Родненький мой… Ведь не чаяла живым увидеть… Любимый… – с трудом выговаривала она между всхлипами.
Дверь напротив приотворилась, и в небольшом зазоре показалась любопытная голова Анны Филипповны, одинокой соседки в летах.
Из шестой квартиры тоже выглянули на шум. Вышел однорукий дядька Егор в рубахе с подоткнутым в рейтузы пустым рукавом. Из-за его спины высунулись любопытные носы Мишаньки с Пашкой, озорных погодков дошкольного возраста.
Потеряв руку еще в начале войны, дядька Егор в сорок втором был демобилизован, вернулся домой. Когда кто-то из соседей получал похоронку, страшно мучился от того, что у него в семье все так благополучно. Он жалел овдовевших и оставшихся без сыновей женщин, стыдился того, что его жена, переживая тяготы войны за мужниной спиной, оказалась счастливее других. Не раз он подбадривал добрым словом и Колькину мать, подсовывал Наташке карамельку, неизвестно откуда взявшуюся у него в военное время.
– Никак Игорь! – удивленно воскликнул дядя Егор и широко улыбнулся. – Ну, Михайловна, поздравляю! Чего ж ты плачешь, дурная голова, смеяться надо. Муж после стольких лет вернулся. Он же у тебя теперь, после похоронки-то, считай, заново родился.
Отец вздрогнул на последних словах соседа, бросил на него беглый взгляд и тут же отвел глаза. Мать, словно пристыженная дядькой Егором, стала всхлипывать реже, оторвалась от мокрого пиджака, стала утирать глаза руками. Сосед заметил на ступенях парня.
– А ты, Николай, что как не родной стоишь? Батяня с фронта вернулся. Теперь совсем другая жизнь пойдет. Не сирота ты больше.
* * *
Жизнь Колькина действительно закрутилась по-новому. И дома, и в школе…
– Рассаживайтесь побыстрее, через пятнадцать минут вторая смена завалит. Гладкова, тебя это не касается? Позже с подружками поболтаешь.
– А мы решаем вопрос голодающих детей Африки и подлой эксплуатации их империалистическими странами Запада. Завтра первым уроком – политинформация.
Хорошенькая Оля Гладкова независимо повела плечом и, усаживаясь за парту, гордо вздернула подбородок. Веснушчатая Надя Белоусова прыснула в кулак, предварительно отвернувшись от председателя совета пионерской дружины Антона Мещерякова.
– Знаю я вашу политинформацию, – сдвинул брови Антон. – Была бы моя воля, я бы тебя, Гладкова, ни за что в старосты класса не выбрал. Легкомысленная больно. И сознательность у тебя хромает.
– Ничего. Твоей сознательности, Мещеряков, на весь совет дружины с лихвой хватит. Даже еще останется.
Надя, занявшая место рядом с подругой, постаралась подавить очередную улыбку. От этого ее лицо перекосилось, кожа слегка покраснела, скрывая большие коричнево-рыжие веснушки. Не выдержав, Белоусова снова прыснула в кулак.
Лидия Михайловна, пионервожатая школы, молча сидевшая рядом с председателем совета дружины, строго постучала ручкой по парте. Этого было достаточно, чтобы члены совета быстро расселись по своим местам.
Парты в пионерской комнате были поставлены буквой «Т». С одной стороны, такое расположение позволяло создать иллюзию круглого стола. Каждый видел не затылки, а лица членов совета, чувствовал себя равным сидящему рядом. С другой стороны, председатель и пионервожатая всегда усаживались за парту, являвшуюся шапкой буквы «Т», противопоставляя себя всем остальным, прямой линией столешницы отрезая себя от остальных учеников, одновременно возвышаясь над ними.
Воцарилась тишина. Двенадцать пар глаз выжидательно уставились на Антона.
– Внеочередное заседание совета дружины объявляю открытым. На повестке дня всего один вопрос: моральный облик ученика шестого «Б» класса Николая Пожарского.
– А мне его облик очень даже нравится, – заметила Оля Гладкова.
– Вот и женись на нем, – сострил Каркуша, длинноносый ученик восьмого класса со смоляными, всегда взъерошенными волосами. После избрания в совет дружины он загордился, отдалился от одноклассников и заметно испортился характером.
Все засмеялись, и Лидия Михайловна снова застучала по столу.
– Не совет дружины, а балаган какой-то, – обиженно сказал Мещеряков, повернувшись к пионервожатой. Вся его фигура говорила о том, как тяжело вразумлять дружину, словно малых детей, что в пионерской комнате сейчас находится только два серьезных, ответственных человека, достойных носить звание пионера: он и Лидия Михайловна.
Пионервожатая незаметно для других приподняла брови, молча соглашаясь с любимым учеником.
– Так что там Пожарский опять натворил? – спросил пионер седьмого «В» класса, загорелый и спортивный Захаров Илья. Он был заядлым футболистом, с выгоревшими белесыми волосами, всегда стоящими на макушке ежиком. Илье не терпелось скорее покончить с нудной обязанностью члена совета дружины и убежать на школьный двор. – Давайте влепим ему выговор и разойдемся по домам.
– За что? – возмутилась Гладкова. – Предлагаю выговор влепить Захарову за безответственное отношение к своим обязанностям.
– Голосуем. Я «за»! – Надя потянула руку вверх.
– Серьезнее, ребята.
– Через десять минут вторая смена явится.
Лидия Михайловна встала и строго, сверху вниз, взглянула на пионеров. Все разом притихли, стали серьезными. Антон тоже встал, откашлялся и, несколько смущаясь, начал заседание.
– Итак, как я уже говорил, на повестке дня вопрос о поведении Коли Пожарского. Он систематически прогуливает уроки, плохо учится, не участвует в общественной жизни школы.
– И что? – ломающимся грубым голосом выразил свое удивление Гурам Алиев по кличке Гурман. – Мало ли в школе тех, кто плохо учится? В моем классе трое таких.
– Ну, можно на классном часе поднять вопрос о его успеваемости.
– Правильно. Или назначить сбор на тему «Береги минуту». И отметить, кто к своим
