Антология советского детектива-42. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Делль Виктор Викторович

П.И. Григорьева

«…Родился в мае 1890 года. Член партии с 1915 года. Участник гражданской войны. С фронта отбыл по ранению. С 1919 года работал в органах ВЧК…»

В один из промозглых дождливых дней уходящего 1922 года Петр Григорьев сидел в чайхане на берегу Босфора у знакомого чайханщика, пил крепкий чай в ожидании связного. Темнело. Пусто было в чайхане. Из окна Григорьев видел пролив. Изредка по проливу проходило то одно, то другое судно. Чайханщик Карим, коренастый, плотный человек с широким плоским лицом, на котором широко сидели чуть раскосые плутоватые глаза, стоял за стойкой, тер войлоком огромный медный самовар. Потом он ушел к себе на жилую половину, вернулся минут через десять. Кивнул Григорьеву. Григорьев медленно встал, приблизился к стойке.

— Зайди, дело есть, — негромко произнес Карим.

Григорьев пошел за чайханщиком. В тускло освещенной комнате хозяина чайханы увидел молодого человека в модном костюме.

— Поговори с ним, — кивнул Карим. — Хороший человек.

Сказав так, Карим вышел.

— Слушаю вас, — обратился Григорьев к незнакомцу, внимательно разглядывая его. Про себя отметил непропорциональность фигуры стоящего перед ним человека, его непомерной длины руки, широкие, лопатообразные кисти этих рук, массивный подбородок, борозды глубоких морщин на лице.

— Слушают проповедников, — ответил незнакомец.

Григорьев насторожился. С какой целью его позвали? Кто этот человек? С чем он пришел? Молод. Лет двадцати с небольшим. Тертый. По всему видно — тертый. Очень тяжелый взгляд.

— Можно подумать, что свидание с вами назначил я, — с вызовом сказал Григорьев.

Незнакомец не ответил. Пристально всматривался в лицо Григорьева, оглядел с ног до головы, словно оценивая. Достал из кармана конверт.

— Будьте осторожны с этим, — глухо произнес он, передавая конверт Григорьеву. — Прочитайте, запомните. Если заинтересуетесь, восстановите позже по памяти.

Голос его звучал приказом. Говорил он медленно, но твердо. Русские слова произносил без акцента.

— Кто вы? — спросил Григорьев.

— Не теряйте времени. Карим сказал вам обо мне все, что надо.

Григорьев вскрыл конверт. В нем оказался листок с маршрутом движения вражеских агентов в нашу страну через южную границу, перечислялись явки, сообщались данные о связях муссаватистов с английской разведывательной службой. Сведения были настолько важные, что Григорьев в первый момент подумал о провокации. Но он хорошо знал Карима, верил ему, мысль о провокации отпала. Тогда что же? Среди агентов империалистических разведок были и торгаши. Добываемые секреты они продавали многим разведкам. Но и это подозрение отпало. Передавая ценнейшие сведения, человек не оговаривал условий.

— Запомнили? — спросил меж тем незнакомец.

— Да.

Он взял бумагу вместе с конвертом, поджег. Пепел раскрошил, выбросил в окно.

— Как вас зовут? — спросил Григорьев.

— Для вас… Называйте меня Исламабад.

— Мы еще встретимся?

— Разумеется… Я найду вас.

Так они познакомились. Позже узнал Григорьев о нелегкой жизни, которая выпала на долю Исламабада, человека необычной судьбы, человека с простой русской фамилией Семушкин и самым распространенным в России именем — Иван. Жизнь есть жизнь. Многое в ней свершается против и помимо воли, желания человека, но от человека зависит то, какое место он выберет. Один — отсиживается в тихой заводи, другой жмется к берегам, третий — движется по стремнине. В жизни происходят события, сравнимые с весенним паводком, когда спящая подо льдом река становится внушительной силой. Не каждый выстоит под напором стихии. Одному достаточно щелчка по носу, чтобы он заскулил, другой — принимая серьезные удары — остается бойцом. Григорьев сразу понял: Семушкин боец, на него всегда и во всем можно опереться. На таких людей, как Семушкин, считал Григорьев, всегда есть надежда. Они и по краю пройдут, и не сорвутся, и выдержат. Они многое испытали, многое пережили, а главное, сами определили свою судьбу.

Из биографии

И.3. Семушкина

«…Родился в городе Порт-Артуре. С 1905 года жил в Японии».

Из рассказа

И.3. Семушкина

«…Порт-Артур я не помню, мал был. Одно знаю — в этом-городе погибла мать. Отец рассказывал: в очереди мать за хлебом стояла, когда начался очередной артобстрел. Снаряд возле магазина разорвался. Остались мы с отцом одни. Отец раньше ногу потерял, уволили его с флота по чистой. Тогда же начал сапожничать. Неплохим мастером был…

После сдачи города оказались мы в Японии, в большом портовом городе Иокогаме. Отец продолжал сапожничать, стал меня своему ремеслу обучать. Было мне тогда десять лет. Жили мы с ним недалеко от порта. Узкая, шумная улица. Жили нормально по тем временам. У отца был ровный характер, спокойный. Иногда, правда, находило на него. Темнел лицом, никого не замечал. Плакал. Слез не скрывал. В такие минуты он Волгу поминал, говорил — тоска его гложет.

Да-а-а…

Так вот и жили. Русских там было много, жили мы артелью. Артелей тоже хватало. Знакомые у отца были и в городе, и в порту. Из людей, нас окружавших, запомнился мне друг отца — дядя Аристарх, так я его звал. Тоже флотский, как и отец, служил когда-то комендором на миноносце. Здоровый, глыбистый, рыжий. Раз увидишь, ни с кем не спутаешь. Заметный был человек. Аристарх Васильевич Колчин. Многим я ему обязан, многое он для меня сделал.

В то время и в Японии беспокойно жилось. Сходки, стачки… Наши артельные по причине иностранного происхождения в политику не лезли, но вот дядя Аристарх, похоже, всюду успевал. Работал он грузчиком в порту. Была у них организация. Я тогда многого не понимал, однако азы политической грамоты мне дядя Аристарх преподал. От него я узнал о международной солидарности рабочих, о социалистах, о Дэндзиро Котоку, о том, что все рабочие — братья и должны они объединяться. В одиннадцатом году социалистов в Японии разгромили. Погиб руководитель японских социалистов Дэндзиру Котоку. Об этом я узнал позже, а тогда… В тот год забрали дядю Аристарха.

Вскоре умер отец. И остался я, как говорится, в людском частоколе Иокогамы одинокой лозиной стоять и гнуться под всеми что ни на есть ветрами, принимая на себя удары судьбы. Выбора, собственно, не было. Артельные приказали мне при них оставаться. Я в ту пору все еще в подмастерьях ходил, однако заказы выполнял самостоятельно. Артельным это выгодно было. Мне тоже. При людях остался.

При людях…

Это все так, слова. Позже я понял, что слово это не для тех, среди которых я остался. В артель, помню, повадился ходить господин Кавасаки. Обходительный господин. Ласковый. Знал бы я — бежал из артели. Да кто из нас что наперед знает. Господин Кавасаки артельных обхаживал, меня угощал. По голове гладил. Вскоре увел из артели. Понял я, что продали меня артельные. Потом и господин Кавасаки меня перепродал…»

Из биографии

И.3. Семушкина

«…С 1914 по 1917 год жил и учился в городе Токио».

Из рассказа

И.3. Семушкина

«…Господин Кавасаки не одинок был в своем промысле. Это я понял сразу, как только попал в Токио. Там, на окраине города, почти на берегу океана, стояли в роще неприметные для постороннего глаза строения. По нашему рассуждать, вроде бы сиротский приют. И на самом деле в неприметный тот уголок свозили только круглых сирот. Из разных стран свозили перекупщики детей. Причем детей привозили европейских национальностей. Чем моложе, тем лучше. Моего возраста всего несколько человек, мы — старшие. Остальным по восемь, девять лет…

С первых дней началась учеба. Учили нас иностранным языкам, католическим и православным обрядам, подделке документов, стрельбе, приготовлению ядов. Занимались с нами физической подготовкой. Специальные приемы отрабатывали до автоматизма, преодолевая рубеж возможного, человеческого. Готовили из нас агентов для работы в европейских странах.