Элмор Леонард - Вне поля зрения
Фоули спросил тем рождественским днем: «А почему надзиратели ничего не заподозрили, я-то заметил?»
«Видно, они, как и ты, считают, что в грязи этой сделать подкоп невозможно. Или не хотят лезть и проверять, запачкаться боятся. Так что, увидев нас грязными, предпочитают думать, что мы только-только со стройки», — объяснил тогда Чино.
А еще он сказал, что побег назначен на воскресенье, на шесть часов, когда все будут смотреть Суперкубок.
Но вдруг они решили сбежать на пять дней раньше.
— Закончили досрочно?
Чино посмотрел на ограду между административным корпусом и стоящей рядом с часовней сторожевой башней:
— Видишь новые столбы? В пяти метрах от старой ограды ставят новую. К Суперкубку новый забор будет поставлен, и нам придется копать еще дней девять-десять. Так что бежим, как только стемнеет.
— Во время поверки?
— Конечно. Если число зеков не сойдется, примутся считать сначала, и у нас появится дополнительное время. Последний раз предлагаю: хочешь — можешь бежать с нами.
— Я же не помогал копать.
— Если я говорю, что можешь бежать с нами, значит, можешь.
— Спасибо за предложение, — сказал Фоули, глядя на стоянку машин для посетителей, расположившуюся в двадцати ярдах за оградой. В первом ряду стояло всего несколько машин. — Очень заманчиво, но до цивилизации далековато. До Майами сколько? Около ста миль? Я слишком стар для безумных затей.
— Не старше меня.
— Верно, но ты в хорошей форме, как и малыш Лулу. — Фоули подмигнул гомику и почему-то получил в ответ злобный взгляд. — Если и соберусь уйти, то только не в тюремной робе. И заранее просчитаю, куда направиться. Я же здесь почти новичок, еще не прочувствовал систему.
— Друг, ты все делаешь верно. Я за тебя не беспокоюсь.
— Желаю удачи, партнер, — сказал Фоули, положив руку на плечо низкорослого кубинца. — Если выгорит, пришли мне открытку.
Некоторые новички, осужденные за дела с наркотиками, звонили домой чуть ли не каждый день после дневной жратвы. Особенно много среди них было белых парней. Вот и сейчас они стояли в очереди к телефону, у кабинета начальника. Фоули внес свое имя в список и прошел к началу очереди:
— Ребята, срочный звонок, вы же не будете возражать, правда?
Тяжелые взгляды в ответ, но никаких возражений. Эти ребята — салаги, а Фоули — знаменитый рецидивист, ограбивший больше банков, чем все они, вместе взятые, посетили, чтобы получить деньги по чеку. Он учил их самоуважению, как остаться в живых и не опуститься. Если чувствуешь, что деваться некуда, бей первым и чем-нибудь тяжелым. Сам Фоули предпочитал кусок свинцовой трубы длиной около фута, а ножи презирал, нож — это грубо, подло, он ставит тебя вровень с головорезами и прочими свиньями. Нет, первым делом хорошенько приложить трубой по челюсти, а потом, если будет время, переломать руки. Расслабишься — тебя тут же трахнут, так что держи ушки на макушке. Вот, собственно, и все, чему можно было научить этих салаг.
Женский голос согласился оплатить разговор — бывшая жена Фоули, живущая теперь в Майами-Бич.
— Эй, Адель, как дела?
— Ну что еще? — спросила она абсолютно равнодушно, просто задала вопрос.
Адель развелась с ним, когда он мотал семь лет в калифорнийской тюрьме «Ломпок», и переехала во Флориду. Фоули не держал на нее зла. Они познакомились в Лас-Вегасе, где она работала официанткой в коктейль-баре и ходила по залу в крошечном костюме с блестками, глубоким декольте и открытыми ногами. Однажды ночью, когда обоим было невероятно хорошо, они поженились, а меньше чем через год он попал в «Ломпок». Они даже не успели распробовать, что есть так называемая семейная жизнь. Через несколько месяцев после освобождения Фоули приехал во Флориду, и они начали с того места, на котором остановились — ходили в рестораны, пили, занимались любовью…. Адель говорила, что по-прежнему любит его, но просила даже не заикаться о семейной жизни. Фоули чувствовал себя виноватым, что не мог поддерживать ее финансово, пока был в тюрьме, и из-за этой вины залетел снова. Ограбил банк «Барнетт» в Лейк-Уорт — хотел отдать Адели всю добычу, чтобы продемонстрировать ей, что его сердце по-прежнему бьется, но попался и получил от тридцати до пожизненного в тюрьме «Глейдс». Согласно приговору Фоули должен был отсидеть по крайней мере двадцать четыре года, прежде чем суд согласится рассмотреть просьбу о досрочном освобождении. И все это из-за собственной доброты.
— Помнишь, я говорил тебе о празднике по поводу Суперкубка? — спросил он Адель. — Так вот, дата изменилась. Все начнется сегодня в шесть часов.
— Ты же утверждал, что разговоры не прослушиваются… — выдержав осторожную паузу, заметила Адель.
— Как правило не прослушиваются.
— Тогда что за глупые намеки? Говори прямо.
— Какая умница, — хмыкнул Фоули. — Тебе легко там, на свободе, рассуждать.
— Какая свобода? Я ищу работу.
— А что случилось с Мандраком Чудесным?
— С Эмилем Великолепным. Этот сучий фриц выгнал меня и нанял другую девушку, блондинку.
— С ума, наверное, сошел. Поменять тебя на какую-то девчонку…
— Сказал, что я слишком стара.
— Стара для чего? Для того чтобы следить, как голуби вылетают из шляпы? Ты ведь до тонкостей отшлифовала фирменный удивленный взгляд, да и в костюме ассистентки выглядишь сногсшибательно. Да ладно, оглянуться не успеешь, как найдешь другого. Напечатай объявление. Извини, что меняю тему, но я звоню потому…
— Да-да.
— Все случится сегодня, а не в воскресенье. Около шести, всего через несколько часов. Поэтому свяжись с Бадди, чем бы там он ни занимался…
— Свяжусь. И тому парню, который поведет вторую машину, тоже позвоню.
— Ты это о ком?
— Бадди хочет задействовать две машины.
— Ты говорила, что он только думает об этом.
— Он уже нашел в помощь парня, которого ты знаешь по «Ломпоку». Глена Майклса.
Фоули ничего не сказал в ответ. Этот парень даже кино смотрел в темных очках…
— Миленький, но доверия не внушает, — продолжала Адель, — Волосы слишком длинные.
А волосы на теле, наоборот, выбриты. На тюремном дворе Глен Майклс только и делал, что загорал. Фоули хорошо помнил его. Парень угонял дорогие машины на заказ и доставлял в любую точку вплоть до Мехико. И все время пытался доказать, что малый он — не промах, мол, бабы так и вешаются на него, даже кинозвезды — называл имена, правда, ни Фоули, ни Бадди никогда об этих звездах слыхом не слыхивали. Они прозвали его Жеребчиком.
— Ты с ним встречалась?
— Бадди решил, что стоит — на всякий случай.
— На какой всякий?
— Не знаю, спроси у него. Глен сказал, что считает тебя очень крутым.
— Правда? Передай Бадди, если этот козел опять будет в очках, я на них наступлю. Даже с головы снимать не стану.
— Ты все такой же странный.
— Самое позднее без четверти шесть. Но не звони из дома.
— Ты это каждый раз повторяешь. Поосторожнее там. Постарайся, чтобы тебя не подстрелили.
В пять двадцать Фоули вошел в часовню и увидел там растлителя малолетних по кличке Эльф. Свет был выключен, тощий белый парень сидел, сгорбившись, у окна, на скамье рядом лежала пачка брошюр. Фоули щелкнул переключателем, и Эльф моментально втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас его снова будут бить — такова судьба близоруких, вынужденных жить среди заключенных, считающих себя высшими существами.
— Совсем испортишь себе глаза, — сказал Фоули, — если будешь читать это духовное дерьмо в темноте. Слушай, мне надо поговорить со Спасителем наедине. Не возражаешь?
Когда Эльф вышел, Фоули выключил лампы и наполовину опустил старые, в коричневых пятнах жалюзи. В часовне воцарился полумрак, были видны лишь очертания рядов скамеек. Он пересек залу и вышел через дыру в стене на улицу — на стройплощадку нового крыла, где пахло досками и высился каркас с пустыми глазницами будущих окон.
Тут и там валялись обрезки досок — тюремным плотникам явно было наплевать на экономию материалов. Взгляд Фоули привлек обрезок двухдюймовой доски. Для предстоящего дела лучше подошла бы труба, тем более что труб здесь тоже хватало, но Фоули понравилось, как доска сужается к одному концу — она напоминала бейсбольную биту.
Он поднял обрезок, взвесил в руке, взмахнул и представил, как мяч со свистом летит в сторону спортивного поля, где собралась половина заключенных. Пятьсот или шестьсот зеков лениво болтались без дела — работы на всех не хватало. Темнело, с неба исчезали последние красные полосы заката, и тут раздался долгожданный свисток, зовущий всех в бараки на вечернюю поверку. Полчаса, потом еще пятнадцать минут на пересчет — и только тогда обнаружится, что шестеро заключенных исчезли. А пока спустят собак, Чино и его друзья будут уже далеко в зарослях сахарного тростника.
