Виктория Платова - Битвы божьих коровок
— Ни одного праздника не пропустил, — сладко врала Настя. — И посылки присылал…
Толстогубый следователь бросил на нее полный тоски взгляд: святочные истории из жизни самоубийц его не волновали.
— Что ж, будем закругляться. Подпишите протокольчик опознания и, как говорится…
"Попутного ветра в горбатую спину”, — хотел добавить он, как раз в духе цинично-разухабистого анатомического театра, но вовремя сдержался. И положил перед собой замусоленный бланк протокола.
— Фамилия, имя. отчество.
— Чьи? — испугалась Настя.
— Ваши.
— Киачели. Ударение на “е”. Киачели Анастасия Кирилловна.
— Странная фамилия. — Следователь не удержался от слегка пренебрежительного комментария по поводу не правдоподобно белых Настиных волос. Уж они-то явно не имели никакого отношения к грузинским окончаниям.
— Это по мужу. — Настя потерла обручальное кольцо, обветшалое и потускневшее от времени, и с готовностью пустилась в пояснения:
— Вообще-то моя девичья фамилия — Воропаева.
— Ваш муж грузин?
— Какое это имеет значение? Хевсур…
Вот так всегда. Муж — хевсур, брат — самоубийца, только этим она и интересна. Да еще сумкой гранатов величиной с младенческую головку каждый…
— Очень хорошо. Значит, ваш брат, Лангер Кирилл Кириллович, вами опознан? — наседал следователь.
— Почему он седой? И рана на голове — откуда она? И потом еще это… Засохшая кровь возле уха, вы видели? Откуда это все?!
— Вы у меня спрашиваете?..
Настя тихо заплакала, чем окончательно вывела следователя из себя. Женским слезам он не верил, женские слезы он терпеть не мог — еще с той поры, как его супружница, наставлявшая ему рога с половиной следственного управления, была спущена с лестницы. Под аккомпанемент таких же вот беззвучных рыданий.
— Как это произошло?..
Да как обычно и происходит, гражданка Киачели. Звонок в милицию три дня назад — от обеспокоенной подружки потерпевшего: бойфренд, мол, дверь не открывает, на телефонные звонки не отвечает, а свет в его квартире подозрительно горит — и в светлое, и в темное время суток. Приехавший наряд вызвал Службу спасения, спасатели вскрыли железную дверь и обнаружили Лангера К.К., 1979 года рождения, висящим на собственном ремне в собственной ванной.
— Мрачная история, — подытожил следователь. — Сочувствую. Скажите, а ваш брат не страдал… э-э… психическими расстройствами?
И снова Настя покраснела, как будто он ляпнул что-то неприличное.
— Почему вы об этом спрашиваете?
Если бы вы только видели квартиру, которую он снимал, гражданка Киачели, все вопросы у вас бы сразу же отпали. Железная дверь с тремя замками и щеколдой (все три замка закрыты и щеколда задвинута), потеки крови на обоях — покойный коротал время за самым бесперспективным занятием: бился головой о стенку. А времени у него было вагон, судя по всему: все крупы в доме сожраны, все съестные припасы выпотрошены. Хоть шаром покати. И дурацкая надпись на оконном стекле. И божьи коровки, которыми было изрисовано все лангеровское сумасшедшее логово! Хватит и минуты для диагноза, и заморачиваться не надо.
— Обстоятельства смерти вашего брата… Они заставляют нас усомниться в его душевном здоровье.
— Не говорите ерунды. — Настя повысила голос и тут же сникла, испугавшись сама себя.
— В армии он не служил?
— Не служил. У него тяжелое заболевание почек.
— Странно, — вклинился патологоанатом. — С почками у него все в порядке, заявляю официально. И вообще, внутренние органы в идеальном состоянии. Отечественная трансплантология рыдала бы по таким запчастям.
Настя не удостоила хохмача-некрофила и взглядом.
— Где расписаться?
— Вот здесь. И здесь. У вас есть где остановиться? — Теперь, когда дело было обстряпано, следователь позволил себе намек на участие.
Пропади ты пропадом, неужели не ясно, что остановиться ей негде? Что она никогда и в глаза не видела этого одичавшего от людских толп города. Что два часа назад она впервые в жизни проехала в метро, а час назад ее впервые в жизни обхамили в троллейбусе. И что переночевать она может только на вокзале. Или здесь, в морге судебной экспертизы…
— Я думаю… Та квартира, в которой он жил… Я бы могла…
Следователь скуксился и яростно почесал заросший кадык.
— Лично я бы вам не советовал. Место не из приятных…
— Разве я не могу там остаться?
В конце концов это проблемы гражданки Киачели. Дело закрыто, квартира, в которой обитал усопший, оперативного интереса не представляет, а возиться с этой Венерой от сохи — удовольствие ниже среднего…
— Можете. За квартиру эту вроде уплачено за полгода вперед, хозяева живут где-то в Псковской области, сюда не приезжают. Думаю, никаких проблем с этим не будет. Только сначала заедем в управление.
— Зачем? — Губы у Насти мелко затряслись, и она снова зарыдала.
И снова стала подозрительно смахивать на бывшую супружницу следователя, записную нимфоманку.
— Заберете кое-какие вещи покойного. И ключ от квартиры.
— А когда я смогу забрать брата?
— Собираетесь везти тело на историческую родину? — Чертов патологоанатом, развращенный упоительной и такой безнаказанной близостью к смерти, снова подначил Настю. — Дешевле здесь все устроить, честное слово. У нас и крематорий есть вполне сносный. И колумбарий при нем уютненький…
Следователь закашлялся: за пять лет совместной работы он так и не смог привыкнуть к дешевым шуточкам трупореза. Подобные шуточки приводили безутешных родственников в неистовство, они писали жалобы начальству патологоанатома, хотя (с тем же успехом) можно было писать жалобы и господу богу. Патологоанатом прочно удерживал позиции в морге, он пережил здесь всех, включая уборщицу и заведующего — третьего за последние полтора года.
— Нам пора. — Следователь еще раз сверился с листком протокола и посмотрел на Настю:
— Нам пора, Настасья Кирилловна.
Симментальская корова в черной юбке даже возразить не посмела. И покорно поплелась за следователем.
…Патологоанатом нагнал их у самого выхода и бесцеремонно ухватил Настю за руку.
— Простите, пожалуйста… Вы не страдаете аллергией?
— Да… — Настя удивленно подняла выгоревшие брови. — Откуда вы узнали? На крыжовник…
* * *…Записная книжка, портмоне со смехотворной суммой в тринадцать рублей сорок шесть копеек и ключи — вот и все, что досталось ей в наследство от Кирюши. Плюс листок с описью — чтобы не заблудиться в квартире брата на первых порах.
— Он не оставил никакой записки? — вежливо спросила Настя у следователя.
— Записки?
— Когда кончают с собой, то обычно оставляют записки. — Господи, неужели это говорит она, и к тому же таким казенным и безразличным голосом? — Вы следователь, вы должны знать. “В моей смерти прошу никого не винить…” Или что-нибудь в этом роде…
— Нет. Никаких записок не было.
— Я знаю Кирюшу. Он просто не мог покончить с собой.
— Вы не видели его несколько лет.
— Это ничего не меняет. Я никогда не поверю, что мой брат…
— Дело закрыто. И поверить вам придется.
Настя перевела дух. Дело закрыто, и бессмысленно что-то доказывать этому человеку. Человеку из Большого Города. А Кирюша был Человеком из Маленького Городка. В маленьких городках совсем другие отношения со смертью. Гораздо более почтительные. Никто не станет ломиться к ней без спроса.
— Вы говорили что-то о его знакомой… Которая позвонила в милицию. Я могу поговорить с ней?
Следователь скептически осмотрел Настю с головы до ног: к черной, уже намозолившей глаза юбке был пристегнут такой же черный мешковатый свитер. Поношенная куртка из кожзама и темный платок дополняли картину. Вряд ли подружка самоубийцы захочет встречаться с его сестрой, хотя и она тоже была в черном. Но это был совсем другой черный цвет.
Стильный черный.
Подружка самоубийцы пользовала духи “Magie Noire” <“Черная магия”> и подкрашивала губы радикальной помадой “Das Schwarze Perle” <“Черная жемчужина”>. Подружка самоубийцы была с ног до головы увешана шайтанским агатом, косящим под черный опал (продвинутые кольца без оправы для камня и такие же продвинутые кулоны). Подружка самоубийцы отрекомендовалась идиотским и явно где-то украденным именем “Мицуко”, сразу же попросилась в “дабл” (он же сортир при ближайшем рассмотрении). А потом всю дорогу донимала следователя ею же самой изобретенной присказкой “o'key-dokey”.
И даже не всплакнула над бездыханным телом любовничка.
— …Я могу поговорить с ней? — Настя снова напомнила следователю о своем существовании.
— Не думаю, что это прояснит ситуацию… Но если хотите…
— Как с ней связаться?
"Возле урны с прахом и свяжешься”, — хотел было сказать следователь — как раз в духе патологоанатома, — но вовремя сдержался, сердобольный придурок. Впрочем, в Управлении его так и называли — “Забелин — сердобольный придурок”.
