Свинцовый бриз - Владимир Григорьевич Колычев
Мужчина вышел за калитку, направляя свет фонаря на тело человека, лежащего на боку поперек дороги. Автомобильные фары высветили еще одного покойника. Этот лежал вдоль дороги, раскинув руки. И у одного пулевое ранение в голову, и у другого, но у первого еще два попадания — в грудь, живот. Видимо, хватаясь за простреленный живот, он повернулся к убийце боком, и тот разрядил пистолет ему в голову. Пуля влетела в ухо, а вышла через щеку. И в одном случае лужа крови, и в другом.
— Вот те на! — узнав Клешнева, присвистнул Игнат.
Узнал он и Тюльпана, который лежал с открытыми глазами, раскинув руки. На него светил фонарик. Аккуратная дырочка во лбу, а под головой еще теплая кровь. Судя по всему, убийство произошло недавно, и если вдруг следователь Селиверстов заподозрит Игната в личной неприязни к выпущенным на волю бандитам, то алиби ему навстречу. В момент преступления капитан Жуков находился в отделении, и никто не сможет это опровергнуть.
— Вы Снежко? — спросил Игнат, обращаясь к мужчине.
— Да, Степан Евгеньевич! — кивнул тот.
— Вы видели момент убийства?
— Нет. Но я слышал!
— Как стреляют?
— Нет, слышал, как кричали!
— Кто кричал?
— Не знаю, но так истошно! У меня аж сердце сжалось. «Тюльпан!» — крикнули. А потом что-то щелкнуло.
— Как будто по газовому баллону палкой ударили?
— Ну да… И несколько раз!
— Глушитель!.. — кивнул Игнат. — Дальше что?
— Я на крик вышел, смотрю, милиция, один на трупы смотрит, а другой меня увидел и сказал, чтобы я в милицию звонил. И оба побежали.
— Куда?
Штат отделения располагал собакой, но Шаманку забрали в район еще в начале лета, до сих пор не отдают. Жаль, сейчас бы пустить ее по следу преступника.
— Ну я не знаю! — Мужчина развел руками, выражая свое бессилие перед вопросом.
А может, он хотел показать направления, по которым могли разойтись патрульные. Один мог спуститься к морю, другой вскарабкаться в гору. Но разойтись преследователи могли только в одном случае, если они не заметили, в каком направлении скрылся преступник. Но не факт, что патрульные видели, куда побежал убийца. Темно в конце улицы, луна с трудом пробивается сквозь кроны деревьев. Кроны у дубов здесь роскошные.
Игнат вышел к самой развилке и услышал треск ломаемых веток и шорох, с каким нога скользила по каменистой почве. Кто-то спускался с горы, и это был сержант Ляшков, среднего роста, сухопарый, жилистый, обладатель первого взрослого разряда по легкой атлетике. Альпинизмом вроде бы не занимался, но с горы спускался ловко.
— Товарищ капитан, вы уже здесь? — спросил сержант.
— Где убийца?
— Да не знаю! Или вверх ушел, или вниз! Товарищ старшина вниз пошел, а меня в гору отправил!
— Я так понял, ты никого не догнал?
— Я бы догнал, да не было там никого! Я по горам быстро лазаю, потому догнал бы его или услышал, как он передвигается… Да и зачем в гору бежать, если вниз легче?
— Замков вниз пошел?
— Да.
— Слепнев, Гривнев!..
Двоих патрульных Игнат отправил вниз и влево в сторону от поселка, а Чабанову велел идти по берегу в поселок. Уставшего Ляшкова он оставил на месте преступления, а сам сел за руль, выехал на развилку в конце улицы Санаторной и повернул к морю. Там и наткнулся на Замкова. Старшина стоял, как былинный богатырь на распутье. Одна дорога вела вдоль по улице Репина, другая спускалась к морю, откуда Замков прибежал и остановился, не зная, куда побежал преступник: то ли на улицу Репина свернул, то ли двинулся дальше, к Санаторной улице.
— Товарищ капитан, вам там навстречу никто не попадался? — спросил Замков.
— Я бы заметил.
— А то мы тут преследуем!..
— Видел убийцу?
— Видел, он с сумкой был. Сюда шел, по Санаторной, мы с Ляшковым идем, смотрим, Тюльпан с Клешней за ним идут. Ну а мы за ними. Выстрелов не слышали, подходим, смотрим, лежат, Клешнев ногой дергает. А стреляли откуда-то из темноты, кто там, не видно. Смотрю, мужик со двора идет, я его попросил в милицию позвонить, а мы побежали. Ляшков вверх, я вниз…
— Куда пошел преступник?
— Сюда куда-то. — Замков повел рукой, показывая направление вдоль улицы Репина. — Или, может, вверх. Там до Санаторной недалеко, может, успел проскочить?
— Может, и успел.
— А мог и дальше по берегу, там санаторий, затеряться легче простого!
— Коля, давай за руль и дуй на автостанцию! Там таксисты! Полагаюсь на твое чутье!
— Да ни одна муха не проскочит!
Прежде чем отпустить машину, Игнат по рации связался с оперативным дежурным. Доложил, что называется, обстановку, запросил следственно-оперативную группу, обязательно с собакой, и предложил в масштабах района объявить план «Перехват», чтобы задержать преступников. И своему оперативному дежурному велел перенаправить патруль к автостанции, где паслись в ожидании пассажиров местные бомбилы. Патруль поступал в распоряжение Замкова.
Старшина уехал, а Игнат прошел по улице Репина. Там всего одна линия — из четырех домов. Улица упиралась в ворота пятого по счету дома. Упиралась и сворачивала влево, сужаясь до проулка, который вел к Тупиковой улице. Через этот проулок Игнат и вышел к месту преступления.
Тупиковая улица ожила, к месту происшествия стали подтягиваться обитатели близлежащих домов — хозяева и их постояльцы. Улица хоть и тупиковая, но море совсем рядом, так что без отдыхающих никак. Ляшков стоял, раскинув руки, перекрывая доступ к трупу.
Игнат мог бы напугать граждан, сказав, что убийца где-то рядом и хочет вернуться к месту преступления. Но ему нужны были свидетели. Начал он, правда, опрос с Ляшкова, но тот не смог сказать ему ничего нового. Заметили Клешню и Тюльпана, которые за кем-то следили, пошли за ними, выстрелов не слышали, увидели трупы и заметили мелькнувшую в темноте тень. Но даже не поняли, в какую сторону скрылся убийца. В лицо его не видели, опознать могли только со спины. Издалека видели, когда его преследовали Клешня и Тюльпан.
Опросив Ляшкова, Игнат направился к высокому сухощавому мужчине, рядом с которым стоял и что-то тихо говорил Снежко.
— Граждане, просьба не расходиться! — предупредил он зевак.
— Да мне уже пора вообще-то, — сказал сухощавый.
— Я вас не задержу. — Игнат строго смотрел на него, не забывая при этом наблюдать за зеваками, кто куда уходит.
И это было непросто, хотя глаза и привыкли к темноте.
— Так я
