Голубка Атамана - Маша Драч
— Днем, — добавил Давид. — А сейчас ты должна отдохнуть. Понятно? Произошла крайне дерьмовая ситуация, но ты должна отдохнуть и прийти в себя. Лучше пусть отец останется с тобой. Всё будет в порядке. Могу своего человека попросить, он вас домой отвезет.
— Нет, не нужно. У нас есть машина.
— Значит, он вас сопроводит. На всякий случай. Посмотри на меня. — Строго произнес Давид.
Мой взгляд на секунду опустился к полу, затем я снова посмотрела на Давида.
— Тебя никто не тронет. Если попробует, я переломаю ему каждый палец. Просто слушайся меня. Просто слушайся. Всё. Сопровождение вас будет ждать на улице.
Утро мы с папой встретили в моей квартире. До нее было ближе добираться. Ни о каком сне или отдыхе не могло идти и речи. Сашка был в больнице. У него оказалось сломанным ребро, ЧМТ и перелом левой ноги. Его мать вся в слезах. Отец пытался ее успокоить. Но как тут успокоишь, когда с единственным сыном случилось такое несчастье?
Я не знала, что сказать. Не знала, как себя вести. Я просто лежала на кровати, бережно укрытая одеялом. Папа всё время был на телефоне. Затем в какой-то момент все звуки стихли, и он тихонько пришел ко мне, сел рядом.
— Пап, — шепотом позвала я.
— Что, солнце мое? — тут же отозвался он и повернулся ко мне.
— Почему люди такие жестокие?
— Мы животные с интеллектом. А животное по своей природе — существо жестокое. Таков его инстинкт, чтобы выжить. А животное с интеллектом жестокое потому, что всегда хочет быть главным. Хочет самоутверждения. Это сложная система.
— Быть главным, — тихо повторила я. — Оставить детей в детдоме. Уничтожить чужой труд. Попытаться изнасиловать. Едва не убив молодого парня. Это всё для того, чтобы быть главным? — меня вдруг такая злость охватила. Не на кого-то определенного, а в целом.
— И да, и нет. Ло, жизнь такая непостижимая вещь. И люди тоже очень-очень сложные существа. Я бы хотел знать ответы на все твои вопросы. Но увы. Я тебя едва не потерял, — тяжелый вздох. — Я точно знаю, что я ничего не знаю.
— Сократ, — отметила я и села в кровати.
— Всё еще ведутся споры, будто это мог быть Демокрит. Неучи, — папа устало потёр подбородок и тяжело вздохнул.
Я опустила голову на папино плечо и прикрыла глаза.
— Ты ему небезразлична, — вдруг произнес отец, поцеловав меня в макушку.
— Ты так решил, потому что он спас меня? — не открывая глаз, спросила я.
— Это было бы слишком просто. Потому что я увидел, как он смотрит на тебя.
— И как же? Что-то подобное ты говорил и про Сашку.
— Нет-нет. Теперь я точно понял, что Сашка… Нет, он не твой человек. А Давид… Он смотрит так, будто бы весь мир вращается только вокруг тебя, Ло. Давид не смотрит, как голодный щенок, ожидающий от тебя милости или косточки. Он смотрит на тебя, как на равную. И не дай бог кто-то попытается тебя обидеть.
— Ты так много всего увидел лишь в одном его взгляде?
— Он неосознанно тянется к тебе. Плюс у твоего старика кое-какой опыт всё-таки имеется.
Было ужасно странно говорить обо всем этом, когда случилось такое несчастье.
— Пап, твой бар… Мне так жаль.
— Мне тоже жаль. Но главное, что с тобой всё хорошо. Если бы не Давид… Если бы он не успел…
Папа так и не закончил мысль, он просто обнял и опустил подбородок мне на макушку.
— Папочка, я должна тебе кое-что сказать.
— Что?
— Кажется, я влюбилась, — тихонько созналась я и спрятала лицо у него на груди.
— А я ведь говорил, — он тихо засмеялся и крепко обнял меня, почти убаюкивая в своих всегда тёплых и сильных руках.
Глава 13
Ближе к обеду папа был вынужден наведаться в больницу к Саше, где всё еще дежурила его мать, а потом начать разбираться с последствиями случившегося.
— Папочка, не нужно ехать туда! — судорожно прошептала я и впилась пальцами в воротник отцовской рубашки, что выглядывала из-под овального выреза на свитере. — А вдруг они всё еще там, у бара? Вдруг причинят тебе вред?
— Ло, доченька, всё будет хорошо, — успокаивающим тоном произнес папа. — Я в любом случае должен буду там появиться. Это ведь мое заведение. Ты вся напряжена. Тебе стоило бы поспать…
— Я не могу спать, — перебила я отца. — Не могу. Как только глаза закрываю… Вижу их… Слышу их… И этот дым, гарь. Пап…
Я резко замолчала и уткнулась лбом в отцовскую грудь. Это было какое-то сумасшествие. Я всерьез опасалась, что никогда в жизни не смогу сомкнуть глаз после того, что случилось. Несколько долгих секунд я не отпускала отца, но потом всё же взяла себя в руки.
Шестерёнки в моей голове начали со скрипом, но всё же усердно работать. Непоправимого не случилось. Все живы. Слава богу! А это главное. Сейчас я не могу позволить себе быть слабой. Не могу позволить, чтобы папино сердце болело. Все эти аргументы резко отрезвили меня.
— Дочка, чем я могу тебе помочь? — спросил отец, всё еще удерживая меня в кольце своих рук.
А что он мог сделать? Ничего. И не потому, что беспомощный или плохой отец. Нет. Просто этот страх засел в моей голове, и только я могу его оттуда вытравить.
— Я справлюсь, пап, — тихо прошептали мои губы. — Уже не маленькая. Просто мне страшно. Это… Это ведь пройдет, правда?
— Ло, ты навсегда останешься для своего старика маленькой девочкой. Всё проходит, радость моя. И хорошее, и плохое, — папа аккуратно осмотрел меня: мое лицо и шею. На горле остались следы от чужих пальцев. На лице — ссадины и синяки. Но хотя бы нос перестал болеть. — Прости меня.
— Пап, да за что? За то, что эти ублюдки привыкли безнаказанными ходить? Откуда ты мог знать,
