Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Погонин Иван

— Скажите, а кто стрелял в стражника?

Ни один из очевидцев экса не мог ответить на вопрос, кто конкретно из нападавших стрелял. Вход в почтовую залу был через небольшой тамбур, внутренние двери которого в присутственные часы были открыты внутрь помещения, и выстрел раздался именно из тамбура, так что видел убийцу только стражник, у которого ничего не спросишь.

Нелюбов отвернулся.

— Я не видел.

— Василий Семенович! Ну мы же уговорились! Вы и так почти ничего, ранее нам неизвестного, не говорите. Я могу сейчас же этот протокол порвать, но тогда и договоренности наши будут разорваны.

— Стрелял Шумилов.

— Вот и славно. Давайте дальше.

— А дальше и рассказывать нечего. После экса Шумилов должен был со мной связаться.

— Кстати, а кто он, этот Шумилов?

— Степан работает на фабрике товарищества Российско-Американской резиновой мануфактуры и живет в фабричной квартире.

— А товарищ Андрей?

— А вот про него я решительно ничего не знаю. Нас познакомил Степа… Вы знаете, мне кажется, что он не из наших.

— В каком смысле?

— Не революционер он, не идейный.

— А кто же тогда?

— Не знаю.

— Ладно. Давайте теперь о других связях, и поподробнее. Называйте адреса, пароли, явки.

— Я мало кого знаю. Связь с центром я держал через Степана. Есть пара адресов: один — на Сретенке, другой — на Якиманке.

В задержании Шумилова каширские полицейские участия не принимали. Арестовывали «товарища Степана» чины Тульского жандармского управления и московской охраны. Шумилов, застигнутый в своей квартире, стал отстреливаться, легко ранил полицейского надзирателя Георгадзе, а когда понял, что уйти не удастся, пустил себе пулю в лоб.

Названные Нелюбовым адреса тоже были проверены, но задержать там никого не удалось.

Никакого Луки Ивановича Тарасова в Москве прописано не было. На Главном почтамте объяснили, что ежедневно у них получается до полусотни писем и телеграмм до востребования, и упомнить всех получателей нет никакой возможности. Товарищ Андрей как сквозь землю провалился.

Васька Медведев пустился в бега, но был случайно задержан в Смоленской губернии и этапом отправлен в Тулу. Он ни в чем так и не сознался.

Кожин сдержал свое слово: обе учительницы были им из тюрьмы выпущены.

Узнав, что Шурочка на свободе, Нелюбов повесился в камере.

Составленный Кудревичем рапорт, преподнесенный губернатору в нужном ракурсе, возымел свое действие, начальник губернии разгневался на каширского исправника, вызвал его из отпуска и предложил немедленно подать в отставку. Батурин, конечно, расстроился, но не сильно: тетушкино наследство оказалось значительно больше, чем он предполагал. Батурин сдал Кудревичу дела и укатил в Орловскую губернию, земледельствовать.

Кудревич был счастлив.

Часть II

Две столицы

Январь — февраль 1907 года

1

— Ну как?

— Прекрасно, Лазарь Моисеевич. Сюртук просто великолепен.

— Всегда рад услужить.

— Сколько я вам должен?

— Вы знаете, меньше чем за тридцать пять рублей ну никак не могу уступить. Уж я за работу с вас не беру, мне бы за материал свои вернуть.

— Позвольте! А почему вы не берете за работу?

— Это подарок. Что работа! Поработаю я лишний час-другой, от меня не убудет. А вот материал приходится покупать за свои…

Тараканов внимательно посмотрел на еврея-портного.

— А сколько же стоил материал на ту форму, которую вы делали для меня раньше?

— Шестьдесят пять рублей…

— Лазарь Моисеевич, тридцать пять на сюртук я приготовил, приготовил даже сорок. Вот-с, потрудитесь получить. Пятнадцать — остаток за материал, что пошел на кафтан и шинель, я пришлю сегодня же, с кухаркой. А вы составьте счет на работу. Сразу, конечно, я весь долг погасить не смогу, но в два месяца непременно отдам. Договорились?

— Не надо, не надо! Господи, язык мой — враг мой. Я ничего такого не имел в виду… Витольд Константинович…

— Ваши отношения с Витольдом Константиновичем меня не касаются. А по своим счетам я привык платить. Так что присылайте счет сегодня же, с моей кухаркой. Сюртук упакуйте, я его заберу.

Жалование полицейского надзирателя позволяло им с матерью, привыкшим жить на куда меньшие деньги, делать сбережения. После Нового года они наняли прислугу. Тараканов перестал лично колоть дрова и носить домой воду, перепоручив это за небольшую мзду соседскому дворнику. Мясо на столе появлялось теперь не только в праздники, но и всякий скоромный день. И не только во щах, кухарка превосходно жарила «коклекты». Лавочники перестали обсчитывать мать, и при заказе ею фунта чего-либо клали в корзинку полтора за те же деньги. В общем, жили теперь Таракановы припеваючи.

Каждый вторник и четверг в городе в конце Московской, напротив тюрьмы, устраивался базар. Тараканов обязан был посещать его по долгу службы. Ходил он туда с кем-то из городовых, обычно с Гладышевым. Еще летом, сразу после того, как его назначили исправлять должность, во время первого посещения базара в новом качестве к нему подошел солидного вида мужик с окладистой седой бородой — базарный староста Нил Сафронов.

— Здравию желаю, ваше благородие!

— Здравствуйте, Нил Поликарпович.

— Торговлишку пришли проверить?

— Долг службы требует.

— С торговлей у нас все в порядке, ваше благородие. Товар доброкачественный, гирьки клейменые.

— Это очень хорошо, но я все же посмотрю для порядку.

— Перед осмотром не изволите ли зайти в мой лабаз, кваску холодненького испить?

На улице было жарко, и после упоминания о квасе Тараканов сразу почувствовал жажду.

— Отчего же не зайти.

Они зашли в крошечную лавку старосты, тот замкнул дверь.

— Осип Григорьевич, вы как предпочитаете? Как предместник ваш — деньгами или товаром прикажете?

Тараканов насупился:

— А никак. Я никаких поборов устраивать не буду.

Если на торговцах никакой вины нет, то и деньги брать не за что, ну а если провинились в чем, то буду составлять протокол и виновный будет платить штраф.

— Как же это так, Осип Григорьич? Зачем нам протокол, мы люди безграмотные, на медные деньги ученые, мы и не понимаем, что в ентих протоколах написано. Нам читать труд, а вам — писать труд. А штраф мы платить не отказываемся, я поэтому и спрашиваю как — натурой или бумажками?

— Позвольте, как же я с вас могу взять штраф, если не нашел нарушений?

— А зачем их искать? Жарко нонче, упаритесь, пока рынок обойдете.

— За квас спасибо, и считаю наш разговор оконченным. Еще раз его заведете — каждый базарный день буду проводить самую тщательную проверку. Сколько я вам должен?

— Копеечку.

— Вот получите.

Выйдя на улицу, Тараканов надел фуражку, обернулся к старосте и сказал:

— Я, Нил Поликарпович, здесь родился и вырос и вас знаю с самых моих младых ногтей. Не обижайте меня, а я вас обижать не буду. И жизнь торговую я самую малость понимаю, мамаша моя молоком уж двадцать лет торгует. Поэтому на мелочь всякую глаза закрою. Но если будете гнилятину продавать или с фунта полфунта недовешивать, без протокола, при всем моем к вам уважении, не обойдемся.

Когда Сафронов передал слова надзирателя собравшимся на экстренное совещание торговцам, те подумали и решили пока к Тараканову с этим вопросом не приставать — его еще могут и не утвердить в должности. А там видно будет.

Тараканов все делал так, как и сказал старосте: на мелкие грехи закрывал глаза, а крупные никому не прощал. Постепенно с рынка исчезла тухлятина, гири стали практически соответствовать тому весу, который был указан на их клеймах, деревянные аршины были заменены на железные. Торговцы прикинули расходы и доходы и поняли, что при новом надзирателе они, пожалуй, и в барыше остались, ну а если в убытке, так в небольшом. А матушку Осипа Григорьевича стали уважать еще больше.