Михаил Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека
Журналист разочарованно отставил в сторону шумную воздуходувку и сделал губами «м-да, м-ня».
— Может быть, вы опасаетесь, что розыгрыш?
— Как вам сказать…
— Руку на сердце класть не буду, но всем им чувствую, что — нет. Не такой парень Роман. Всех розыгрышей — кнопку подложить учителю на стул или, извините, мочи в пиво плеснуть. До такой хитрости ему умом своим не дойти. Парень туповатый.
— А если кто-нибудь от его имени состряпал эти бумажки? По ним как-то слишком видно, что тупой.
Кулак с платком снова прошелся по лбу.
— Орфография тут… не говоря уж о пунктуации. Искусственно как-то…
— Да он так всегда и писал. Для его дел ему орфография не слишком нужна. А уж пунктуация…
— А красные чернила? Чуть не половина слов зачеркнута.
— Ну это уж я, извините, прошелся. Как-никак я педагог. Не мог же я к вам, к прессе, с открытым матом. Все же вы издание массовое. А насчет почерка не беспокойтесь. Я старые тетради Романа носил в милицию, они произвели сличение. Его, говорят.
— Его-то его, — журналист снял очки с толстыми стеклами и помассировал несчастного вида глаза. Подполковник, и без того сидевший прямо на неудобном стуле, еще больше выпрямил спину. Ему было жарко в кителе, хотелось почесать кончик носа. Очень хотелось. Но он не смел. Ему казалось, что этим он снизит свои шансы в разговоре.
Очки вернулись на место, заново вооружая взгляд газетного работника. Пухлая ладонь медленно легла на тощую стопочку исписанных листков.
— А кто этот Саня?
— Саня Бухов. Дружок Ромки Миронова. Такой же грамотей. У них сейчас бригада как бы. Приторговывают. Плохо я знаю их нынешние дела, не то что прежде. Компания не слишком светлая. При деньгах.
— Понятно.
— Он, Саня Бухов, мне и принес эти письма. Ему их, говорит, подбросили в почтовый ящик. Сначала он подумал, что шутка такая глупая. Как и вы подумал. А потом хватился — и он, и ребята, а Романа-то нет. Нигде.
— Сколько дней прошло с того момента, как появилось первое письмо?
— Точно не скажу. Неделя, наверное.
В наступившей тишине жужжание вентилятора стало самоувереннее. Журналисту дело явно не нравилось, но и отказаться от него впрямую он почему-то не мог.
— Хорошо, оставьте это у меня.
— А… э-э… они, это, не затеряются?
— Я сейчас сделаю ксерокопию, а оригинал верну вам.
— Хорошо бы.
Толстяк еще раз снял очки и еще раз помассировал глаза, как бы понуждая их поскорее разглядеть, в чем тут собака зарыта.
— А у вас нет своей версии? Вы ведь знаете ситуацию лучше всех, насколько я понимаю.
— Кто бы мог быть этот истязатель?
— Ну да.
Подполковник разумно покачал головой.
— Нет. Пока. Думал много. Многих примеривал. Но… Слишком заковыристый тип этот маньяк. Насколько берусь судить, обычные бандиты так не действуют. Это не денежное вымогательство.
— Да, пожалуй, это маньяк.
Журналист встал, держа трагические послания на весу.
— Сейчас я приду.
Как только он вышел, подполковник впился ногтями в кончик зверски чешущегося носа.
2
Леонтий Петрович Мухин жил в коммунальной квартире, в комнате, состоящей из 20 кв. метров и двух больших окон. Одно выходило лицом в обширный, но чахлый сквер, другое косилось левой своей створкой на трамвайную остановку. Уже давно, лет десять назад развелся подполковник со своей супругой, оказавшейся после размена семейного очага на другом конце города, в большой светлой комнате вместе с младшим ребенком, дочерью Татьяной. Старший ребенок проживал в то время уже отдельно, хотя и несчастливо.
Дети не поддержали безумную разводную идею пятидесятивосьмилетнего в ту пору отца. Их шокировало то, что в таком возрасте он побежал за весьма сомнительной молодой юбкой от престарелой, но верной жены. Их не смягчило даже то, что вскоре подполковник был судьбой жестоко наказан. Рыжеволосая ундина из парфюмерного магазина бросила, и самым оскорбительным образом, ветерана вооруженных сил и любовных игр. Препятствовало примирению то, что после разрыва бывшая супруга Леонтия Петровича серьезно заболела.
С тех пор подполковник жил один. Старая закалка позволила ему без особых потерь преодолеть жестокие житейские перипетии. Прибавилось немного седых волос. И вначале подрагивала левая щека, а потом и подрагивать перестала.
Жил он скромно, не грешил особыми запросами ни в материальном, ни в духовном плане. Имел небольшую пенсию и необременительное хобби. Копировал из книг и альбомов гравюры, изображавшие старинные корабли. Стены его комнаты были в несколько рядов увешаны самодельными изображениями каравелл, бригов, галер, триеров, дракаров, бригантин, клиперов, галеонов, шхун, барок и т. п. Лучшие свои часы Леонтий Петрович проводил за кропотливой работой, вкладывая в возню с тушью, лупой и пером всю свою душу. Любил он постоять у своей «коллекции», чему-то таинственно улыбаясь.
Вернувшись домой, Леонтий Петрович снял мундир и заботливо повесил в шкаф. Заварил ароматного травного чаю, сел к круглому белому столу, застеленному идеально белой скатертью, и разложил перед собой тетрадные листки, испещренные крупными буквами полудетского почерка. Прихлебывая ароматный лекарственный напиток, подполковник подверг очередному мозговому штурму необычные тексты, пытаясь сквозь них рассмотреть отвратительную личину мучителя, садиста, маньяка. Леонтий Петрович ни на секунду не сомневался, что таковой существует. Ни о каком розыгрыше не может быть и речи. Но неплохо бы понять, каковы могут быть побудительные мотивы действий подобного человека. Возможно ли вообще проникнуть в душу, столь полно напитанную тьмою?
В сотый, наверное, раз прочитав написанное рукой истязуемого ученика, Леонтий Петрович решил подвести некоторые итоги.
Что можно с уверенностью утверждать по итогам умственного расследования? Семнадцатилетний юноша по имени Роман Миронов, подвергнутый действию неизвестного наркотика, оказался в некой клетке. Клетка эта расположена под землей, вероятнее всего — в подвале какого-то дома. Но где этот дом? Впрочем, и здесь можно кое-что прояснить. Сомнительно, чтобы такого бугая, как Роман, даже оболваненного химически, удалось бы незаметно транспортировать, не привлекая внимания. Можно было утверждать, что клетка эта находится неподалеку от злополучной пивной. Саня Бухов покажет, какой именно. Кроме того, есть и еще один ориентир — грохот за стенами помещения, где расположена клетка. Или метро, или трамвай, не так много, но больше, чем ничего.
Леонтий Петрович отхлебнул чаю и подошел к окну. Быстро темнело. Из сквера доносились взрывы пьяноватого неприятного хохота. Бродили сигаретные огоньки.
Продолжим.
Что можно сказать о самом мучителе? Человек роста небольшого, можно даже сказать, что он щупл. Комплекс маленького мужчины? Возможно. Один ради самоутверждения становится французским императором, другой истязает туповатого московского акселерата. Теперь противогаз. Это тоже важно. Это может означать: а. — мучитель лично знаком Роману и не хочет, чтобы тот его узнал, б. — в планы мучителя не входит убийство парня, и он боится, как бы Роман не опознал его впоследствии. Во второе хотелось бы верить больше, чем в первое, но первое вероятнее. Надобно повнимательнее всмотреться в тех, кто находится, или находился, поблизости от Романа.
И всматриваться надо поскорее, потому что долго Роман не протянет, писания его прямо-таки сочатся кровью и отчаянием.
Раздался звонок в дверь. Дверь открыла Раиса, соседка Леонтия Петровича, девушка без возраста. Это пришли Бухов с Русецким. Ребята были мрачны, в умеренном подпитии. Оба рослые, коренастые, с шеями ненормальной толщины, с белыми мозолями на костяшках пальцев. У одного черный ежик и черная кожаная куртка — Бухов, у второго ежик рыжий и куртка джинсовая, соответственно — Русецкий.
Шумно ступая огромными остроносыми башмаками, они подошли к столу, с грохотом придвинули стулья, сели, одинаково поставив локти на скатерть.
Леонтий Петрович отхлебнул чаю, почесал кончик носа и спросил:
— Ничего?
Саня Бухов едва заметно, но отрицательно покачал головой. Русецкий нахмурился и покрутил золотую «гайку» на пальце.
— Дурное какое-то дело. Мы со всеми побазарили — никто ничего. Его не за деньги подпалили.
— Согласен. Он и сам об этом сообщает, — подполковник постучал пальцем по листку с письмом Романа.
— Что будем делать? — спросил Русецкий, голос у него оказался неестественно низким и шершавым, сжег каким-то ацетоном голосовые связки.
— Продолжать.
— Что продолжать? — Бухов, потирая левое запястье.
— Искать. Он где-то рядом, неподалеку. Чую, — энергично сказал подполковник, и нос его подергался. — Надо обшарить все подвалы, склады и другое похожее все. Особенно те дома, что стоят возле метро и трамвайной линии. И будьте поосторожнее как-нибудь. Не ходите по одному.
