Ростислав Самбук - Мафия-93

– Сейчас увидите, какой эксперимент… Следователь вызвал конвоира, вместе вышли во двор, где уже их ждали понятые и эксперт-криминалист. Сохань отошел на десять шагов от дверей, приказал Хусаинову:

– Идите ко мне.

Тот улыбнулся приветливо:

– К такому уважаемому начальнику – с большим удовольствием!

Он оставил на мягком грунте выразительные следы, как две капли воды похожие на те, что пересекли лесную дорогу.

Сохань объяснил понятым:

– Сейчас эксперт сфотографирует следы и зальет их гипсом. Видите, они идут параллельно друг другу. Кроме того, след правого каблука более глубокий, а Хусаинов хромает как раз на правую ногу.

– Ну и что? – сдвинул брови Филя. – Все знают, что хромаю. В далеком прошлом ногу сломал.

Сохань, ничего не объясняя, предложил пройти в кабинет. Филя, видно, убедился, что водили его во двор не зря, ибо уже не качал небрежно кроссовкой, смотрел настороженно и страх прятался в его глазах.

Сохань разгладил ладонью листки, протокола, сказал:

– Через час или даже раньше у меня будут выводы экспертизы о том, что следы, оставленные вами во дворе, и следы, обнаруженные нами утром двадцать восьмого мая на песчаной дороге вблизи дубовой поляны, идентичны. Именно там вечером двадцать седьмого мая был убит Степан Святославович Хмиз.

– Ну и что? – сразу не сообразил Филя.

– А то, Хусаинов, Что двадцать седьмого мая, перед тем как пить коньяк с шампанским в приятной компании, вы побывали на двадцать третьем километре западного шоссе и убили на дубовой поляне Хмиза. Выстрелили из пистолета Макарова.

Внезапно Хусаинов расхохотался. Его реакция была такой неожиданной, что Сохань оторопел. Всякое встречалось в его практике, но чтоб такое…

А Хусаинов, резко оборвав смех, стукнул себя кулаком по лбу и произнес:

– Ну, забыл… Забыл я, начальник, извини меня… Точно, был я на той поляне, но что зовется дубовой, не знал. Только ошибочка у тебя, начальник. Говоришь, когда того Хмиза кокнули? Вечером, выходит, а я днем на ту поляну, на природу, значит, ездил, проветриться, свежего ветра для здоровья глотнуть, поскольку здоровье мое последнее время пошатнулось. Раньше литр свободно осиливал, а теперь одной бутылкой ограничиваюсь. Да, я там ходил, машину возле шоссе поставил и на поляну пешком пошел.

У Соханя заболел желудок – давала знать о себе язва. Налив полстакана минералки, выпил маленькими глоточками и пришел в себя. Боль стала отпускать, а Сохань думал, что и другое его доказательство – окурок сигареты «Кент», который Филя бросил в орешнике у дубовой поляны (эксперты по остаткам слюны доказали, что курил" именно Филя), – сейчас фактически уже не доказательство. Так, дополнительный штрих, и вывернется Филя, хотя интуиция подсказывает, что именно он убил Хмиза.

Но свою интуицию к делу не приложишь, да и прокурор товарищ Гусак только посмотрит на тебя с неуважением, и выйдет Филя, отсидев в следственном изоляторе положенный срок, на волю, ехидно посмеиваясь. Вот и сейчас наглая усмешка тронула его губы.

Сохань мысленно прокрутил картину, как все произошло на дубовой поляне. Филя засел в орешнике, успел выкурить свой «Кент»; когда услышал шум мотора «Самары» Хмиза, пересек лесную дорогу, подошел к Хмизу, тот не насторожился, поскольку знал Хусаинова, Филя стрелял с расстояния в два-три метра – экспертиза установила и это. Должно быть, Хмиз упал лицом в траву, Филя нагнулся к нему, перевернул, убедился, что Хмиз мертв, поспешил к своей машине, которую на самом деле оставил где-нибудь поблизости. Там, куда привела проводника собака-ищейка.

А Филя-прыщ смотрит безразлично и полирует ноготь о лацкан пиджака…

Смутная догадка зародилась у Соханя. Когда-то давно, он еще учился на юрфаке, профессор, преподававший криминалистику, рассказал об интересной экспертизе, в результате которой неопровержимо была доказана вина преступника.

А если и сейчас? Если все произошло, Как он только что представил себе? Сохань собрался с мыслями, подвинул к себе начатый протокол допроса и спросил:

– Итак, Хусаинов, вы подтверждаете, что были на дубовой поляне днем двадцать седьмого мая?

Филя победно улыбнулся.

– Вспомнил, начальник, было такое, зачем же спорить?

– Так и запишем.

– Давай, начальник, я подпишу.

– В котором часу вышли на дубовую поляну?

– Точно трудно сказать. Приблизительно часа в четыре, полпятого.

– И не встретили там Хмиза?

– Какого Хмиза? Да я его и не помню.

– Но ведь знали?

– А кто же Хмиза в Городе не знал? Фигура. Вот ты – прокурорский начальник, а он – бери выше, промтоварный: у него импорт, кожаные пальто, туфли классные. А джинсы – американские, итальянские, скажу честно, я к нему раза два-три подъезжал, вот и эту немецкую шмутку у него выцыганил… – провел ногтем по лацкану куртки. – Но это было в прошлом году, после этого я Хмиза не видел. Ей-бо…

– Так и запишем…

– Пиши: Хусаинов видел Хмиза в прошлом году, а после этого не встречался. Да и зачем он мне!

Сохань вызвал конвоира и приказал отвести Хусаинова в следственный изолятор. А сам нетерпеливо стал вертеть телефонный диск.

– Алексей Игнатович? Есть просьба к вам… Скажите, если я, например, схвачу вас за грудь?.. А вы в шерстяном свитере. Останутся ли у меня под ногтями ворсинки? Когда-то в университете профессор Морозович проводил с нами семинар, душа-человек, правда, за галстук закладывал, но дело свое знал отменно. Он говорил, что ворсинки обязательно останутся. И вы так думаете? Тогда очень прошу вас съездить в следственный изолятор. Там «отдыхает» Филя-прыщ, то есть гражданин Хусаинов. Почистите, пожалуйста, ему ногти и сравните ворсинки, если найдете их под ногтями, с пряжей свитера Хмиза. Капитан Опичко доставит вам свитер через час. Заранее благодарю, Алексей Игнатович, и жду звонка.

Эксперт позвонил через три часа: предположение Соханя полностью подтвердилось – пряжа хмизовского свитера и ворсинки, обнаруженные под ногтями Фили-прыща, оказались идентичными. А это уже было неопровержимое доказательство преступления Хусаинова.

Глава IV

МАРАФОН

(Середина)

Прокурор Сидор Леонтьевич Гусак оторвался от бумаг за пять минут до одиннадцати. Знал пунктуальность Псурцева, да и сам был человеком аккуратным – умел ценить свое и чужое время. Выглянул в окно и с удовольствием увидел черную «Волгу» начальника УВД. Поправил галстук, придал лицу то задумчиво-строгое выражение, которое, по его убеждению, наиболее подходит человеку в его ранге городского прокурора, и повернулся к дверям. Именно в тот момент, когда они раскрылись, пропуская полковника.

Гусак сделал несколько шагов навстречу Псурцева, сменив выражение лица на приветливо-доброжелательное, и крепко пожал руку гостю. Предложив Псурцеву сесть, сам уселся напротив, поддернув брюки, чтобы, боже храни, не смялась аккуратно отглаженная складка. Сам следил за своим гардеробом, гладить брюки не доверял даже жене, считая это дело деликатным и ответственным.

Сидор Леонтьевич наклонил голову, посмотрел на Псурцева исподлобья и сказал, стараясь придать своим словам легкий оттенок иронии:

– Как это у Гоголя? Спешу сообщить вам пренеприятнейшее известие…

– Дело в том, что ревизор приехал не к нам, а к вам… – сразу же принял его игру Псурцев.

– Мы как-нибудь переживем эти неприятности, – чуть заметно вздохнул Гусак. – А вот на вас, Леонид Игнатович, один из ваших клиентов дал показания. Речь идет о вашей причастности к убийству…

Псурцев почувствовал, как затекли, сделались совсем чужими его пальцы. Хотя в принципе был готов, что Филя-прыщ начнет валить на него. Однако Псурцев не договорился, не взнуздал своих ретивых сыщиков, и они под руководством следователя Соханя в рекордно короткий срок вышли на Хусаинова.

А вообще-то какие у Фили доказательства? Черта с два ему удастся что-либо доказать: дело обставлено так, что комар носа не подточит…

Псурцев подул на пальцы и спросил:

– Так кого же это мы убили?

– Сами понимаете, Леонид Игнатович, сейчас я превышаю свои полномочия. Так как наш разговор…

– Конфиденциальный.

– Я бы сказал – дружеский. Узнав об этой небылице и взвесив наши с вами отношения, я решил первоначально побеседовать с вами. Считайте, о показаниях этого мерзавца Хусаинова знает только наш следователь и мы с вами.

Получены они только два часа назад, и я еще не доложил о них ни исполкому, ни Хозяину.

– Ценю ваше доброжелательство, – склонил голову Псурцев.

– А как же иначе? Уверен, в аналогичной ситуации вы бы сделали то же.

«Блажен, кто верует… – подумал полковник. – Я бы сожрал тебя аккуратно и с большим удовольствием, даже облизнулся бы».

Педантичность Гусака всегда раздражала Псурцева.

– И кто же взял меня в компаньоны? – спросил полковник.