Владимир Колычев - Прости, прощай
– А если от Егора?
– Ну и что?
– Как это – ну и что?.. Меня ты из-за Егора бросил, а ее – нет?
– Шлюха ты, потому и бросил.
– Ну, знаешь что! – вскипела Лиза.
– Что?
– Вил, ну я же знаю, что ты скучаешь по мне...
– Даже не думаю...
– Неужели тебе с ней так хорошо?
– Лучше не бывает... Шла бы ты. А то мне за Янкой надо ехать...
– Обойдется! – вскричала Лиза.
Но в прихожую из комнаты вышла. И нос к носу столкнулась с Яной. Но не испугалась и даже не растерялась.
– А не надо за ней ехать! – стервозно взвилась она. – Здесь она!..
Вильям как ошпаренный выскочил в прихожую, оттолкнув при этом Лизу.
– Яна, ты только не думай! Ничего не было!
– Почему не было! Было!!! – истерично взвизгнула та. – Много раз было! И всегда! И сейчас!..
– Заткнись, дура! – рыкнул на нее Вильям.
– Сам идиот! Меня на какую-то корову променял!.. Ненавижу! Всех ненавижу!.. Я тебя прокляла, сука! И ублюдка твоего в животе тоже прокляла! Чтобы он уродом у вас родился!..
Это было слишком. Яна почувствовала, как малыш внутри ее затрепыхался, пытаясь вырваться наружу. Как будто какой-то клапан сорвал внизу живота, как будто какие-то кингстоны открыл. И жуткая боль бурлящей водой ринулась в эту образовавшуюся брешь...
– Ой, мамочки! – взвыла она, хватаясь за живот.
– Сдохнешь ведь! Сдохнешь! – как резаная орала злорадствующая Лиза. – За то, что место мое заняла, сдохнешь! Мое место! Мое!!! Ненавижу!!! Убью!!!
Яна слышала ее, но ужасная боль не позволяла ей воспринимать эту дрянь. А Лиза разрывалась до тех пор, пока Вильям не выталкал ее взашей из квартиры.
– Янка! Янка! Держись! На «ноль три» звоню, держись!..
Она находилась в полусознательном состоянии, когда приехала «Скорая». Стоило ей оказаться в машине, как боль отступила. Ей даже показалось, что все страшное уже позади. Но, как оказалось, это было только начало.
* * *Боль была такой, что хотелось умереть. Яна не могла точно знать, кто отец ее будущего ребенка – Вильям или Егор, но ненавидела их обоих. Проклинала их, проклинала свою мать за то, что на свет родила... Но потом появилась волшебница-врач, которая сделала ей укол, и боль отступила. Вернее, она продолжала плескаться где-то внутри, но какой-то вязкий туман вокруг сознания блокировал, а частично сглаживал боевые импульсы. Возможно, ей вкололи какой-то наркотик, возможно, это вредно для ребенка, но ей было все равно. Главное, что боль отступила...
Боль взорвалась в ней с новой силой, когда ребенок полез наружу. Но все произошло очень быстро, и сознание снова заблокировалось наркотическим дурманом. Погружаясь в спасительное забытье, она только успела услышать крик новорожденного...
Очнулась Яна в больничной палате. Она уже поняла, что в этом роддоме, благодаря родителям Вильяма, ее определили на особое положение. Поэтому не удивилась, что палата одноместная, с отдельным санузлом.
Она чувствовала себя неплохо. Побаливала и слегка кружилась голова, ныл низ живота, но в целом все было нормально. И плюс какая-то светлая эйфория. Она мать! У нее есть ребенок!.. Правда, непонятно, какого пола. Но ничего, скоро она все узнает...
Но шло время, а к ней никто не приходил. Через открытую дверь она видела, как медсестры охапками несут детей в другие палаты – на кормление матерям. А про нее как будто забыли.
В конце концов Яна сама дала о себе знать. Выскочила в коридор, перекрывая путь сестре.
– Где мой ребенок? Почему его мне не несут?
Женщина сначала отвела в сторону глаза, а потом вдруг вспомнила, что Яне нужно лежать, и попыталась загнать ее в палату. Но не тут-то было.
– Я хочу видеть своего ребенка!.. – в предчувствии случившейся беды истерично возопила она. – Я хочу видеть врача!.. Где мой муж!..
Врач появился к вечеру. Елена Максимовна Копылова. Это была миловидная женщина лет тридцати пяти. Упругая кожа на шее, подтянутый подбородок, лицо без единой морщинки. Она могла бы показаться молодой, лет двадцати пяти, если бы не усталость в глазах. Усталость искушенного жизнью человека. Когда она входила в палату, Яна заметила стоящего в коридоре мужчину в белом халате, наброшенном поверх военной формы. По нему скользнула отсутствующим взглядом, а на врача уставилась во все глаза.
– Яна, мне больно об этом говорить, – сказала женщина и, закусив губу, отвернула от нее лицо.
– Что случилось? – в ужасе посмотрела на нее Яна.
Ей уже не надо было понимать, что случилось. Она и так уже все поняла.
– У тебя родилась дочь... – сказала врач.
И нарочно потянула паузу.
– Где она?
– Мне очень жаль...
– Что вы с ней сделали? – хватаясь за голову, забилась в истерике Яна.
– Она родилась живой. Но прожила не больше часа... Острая гипоксия, недостаток кислорода...
– Это неправда.
– Увы... Мне бы не хотелось об этом говорить, но, возможно, это тебя утешит. Девочка не могла быть здоровой, у нее очень серьезные отклонения по шкале Апгара. У нее все тело было в язвах. Сросшиеся пальцы на руках...
– Как сросшиеся пальцы на руках?
Яна вдруг вспомнила, что кричала Лиза в неистовстве. «Я тебя прокляла, сука! И ублюдка твоего в животе тоже прокляла! Чтобы он уродом у вас родился!..» А ведь она могла проклясть. И прокляла. И проклятие сработало!..
– Врожденная патология.
– Она что, урод? – в предобморочной немощности спросила она.
– Можно сказать, что да... И еще. У девочки серьезное поражение центральной нервной системы, если бы она выжила, она была бы слабоумной. Ты понимаешь, о чем я говорю...
– Урод у нас родился... – невменяемо глядя куда-то перед собой, отрешенно пробормотала Яна. – Чтобы я сдохла... Она убьет меня...
– Кто убьет? – непонимающе уставилась на нее врач.
Но Яна ее не замечала. Она думала о подлой Лизке, о том, что эта сволочь накликала на нее беду...
* * *Яна Дмитриевна вздрогнула, широко распахнула глаза. Какое-то время приходила в себя.
– Я что, спала? – изумленно озираясь, спросила она.
Она только что вынырнула из темных лабиринтов прошлого, еще не оправилась от давнего потрясения. Но ничего, в кабинете светло, в окошко под потолком заглядывают отблески солнечных лучей. Она уже успокаивается.
– Да, заснули... – кивнул профессор Гарварт. – Но ничего, я все равно вас нарисовал...
Он протянул ей все три портрета, что успел произвести за последние два с половиной часа, в течение которых она говорила, говорила... Это потом уже он опустил ее из состояния гипнотического транса в глубину обыкновенного сна, откуда сам же затем и выдернул на поверхность реального бытия.
Яна Дмитриевна лишь мельком взглянула на его творения.
– Неплохо. Мне нравится...
Это была похвала, но скорее приличия ради, нежели от сердца. Ее можно было понять. Она еще не оправилась от навалившихся на нее кошмаров из прошлого. Ей сейчас не до его художеств...
И сам Ипполит меньше всего думал сейчас о плодах своего художественного творчества. Он переваривал полученную информацию, сожалея о том, что по его вине женщина снова и во всей первозданной остроте пережила смерть своего ребенка. Ей сейчас бы даже враг не позавидовал. Даже такой враг, как некая Елизавета, которую она винила в смерти своего ребенка...
– Можете забрать себе, – вскользь думая о рисунках, сказал он. – Мне оставьте один портрет. Для коллекции...
– Для коллекции?.. И большая у вас коллекция?
– Да, есть интересные работы.
– Что-то я не вижу ни одного портрета, – взглядом окидывая стены кабинета, сказала Яна Дмитриевна.
– Коллекция у меня дома...
Он говорил правду, но лишь отчасти. Коллекция дома у него была, но вовсе не из рисунков собственного производства. Он коллекционировал старинные и современные монеты, но было бы глупо говорить об этом с Яной Дмитриевной сейчас, когда она еще не оправилась от потрясения.
– А где вы живете? – думая о чем-то своем, спросила она.
– В Сокольниках.
– Очень хорошо...
Чем хорошо, она не объяснила. Потому что сама не знала. Ее мало интересовала его личная жизнь. И, задавая вопросы, она не ждала на них ответа, а если получала, то пропускала мимо ушей. Она еще не совсем вернулась из прошлого, хотя прекрасно понимала, что пора уже обеими ногами встать на твердую почву настоящего. И в бестолковом разговоре с Ипполитом она пыталась обрести утраченную остроту и свежесть восприятия реального мира.
– А мы жили на Таганке...
– Кто мы?
– Ну мы, с Викентием. Пока я училась в университете... Я вам хотела рассказать про него, но не сложилось. Заснула. Сама не знаю, как это случилось... Наверное, потому что ночью плохо спала. Бессонница, знаете ли...
– Тогда вам надо отправиться домой и хорошенько выспаться.
Ипполит сожалел о том, что своим гипнотическим сеансом, кстати, на незаконном основании, окунул женщину в кошмар прошлого. Но еще больше он сожалел о том, что не получил информации, на которую рассчитывал. Слишком подробно Яна Дмитриевна рассказывала о своем прошлом двадцатилетней давности, слишком много ушло на это времени. То, что некая Елизавета Полупанова гадила ей с упорством старухи Шапокляк, ничего не значило. И в гибели ребенка она виновата лишь с точки зрения людей, которые верят в проклятия... Да и сама гибель малышки вряд ли могла иметь отношение к убийству ее отца. Или не отца... А может, все же какая-то связь имеется?
