Сергей Зверев - Жить и умереть свободным
– Мы с мужем… то есть с женихом, отцом ребенка, расписываемся через три недели. Уже и кольца купили.
– Дай бог, дай бог… Если все именно так, как вы мне тут говорите.
– Да что вы! – зарделась Дробязко.
Отложив авторучку, врачиха протянула Тане несколько заполненных бланков.
– Вот вам направление на экспресс-анализы. Жду вас через две недели. Вы, кажется, из Февральска, в гарнизоне работаете? Закажите сразу талончик, чтобы потом в очереди не стоять.
Спустя полтора часа Татьяна уже выходила из женской консультации. Анализы оказались в норме. Плод развивался нормально, никаких патологий не наблюдалось.
На радостях девушка зашла в самоварную, заказала горячий чай и пирожное. Счастливо улыбаясь, набрала номер жениха.
– Нет, Мишенька, пол ребенка только после двадцатой недели можно определить. Но, думаю, мальчик. Почему? Мне так кажется. Да и сама мальчика хочу, чтобы на тебя был похожим. Что? Когда в Февральске буду? – переспросила она. – Ну, даже не знаю. Тут же снегопад, все дороги замело. Наверное, сяду на дизель, а оттуда через лес пешком. Доберусь как-нибудь. Что, встретишь? Да не волнуйся, меня тут никто не тронет… А ты еще в райотделе или выпустили уже?
Негромкий гомон висел в кафе. Тоненько журчал чаек из самоварных краников. Таня, ковыряя ложечкой пирожное, щурилась счастливо и рассеянно. Больше всего ей хотелось моментально перенестись в Февральск, к Мише. Однако путь до поселка был неблизкий: минимум три с половиной часа. Конечно, можно было бы попытаться добраться домой рейсовым автобусом, однако дороги вроде бы замело окончательно, и все рейсы отменили. А вот дизель-поезд представлялся более надежным вариантом. Правда, девушке пришлось бы долго идти через лес, но жених наверняка встретил бы ее прямо на полустанке…
…Темно-зеленый поезд извивался по заснеженной тайге гигантской гусеницей. Сидя у замерзшего окна, девушка мечтательно улыбалась. Будущее представлялось ей в самых светлых красках: дом, семья, ребенок, любимый мужчина, за которым она будет чувствовать себя как за каменной стеной. Так, в мечтах о скором семейном счастье, она и сама не заметила, как добралась до своего полустанка.
Таня вышла на перрон, набрала по мобильнику Мишин номер. Тот не отвечал – видимо, уже вышел ее встречать. А в таежной глуши мобильники не принимают сигналы…
Заходящее солнце уже цеплялось за кроны самых высоких лиственниц. Мартовский вечер неожиданно резанул морозом. Ресницы слипались, дыхание смерзалось на вдохе, леденящий ветер забирался в рукава до локтей. Таня нетерпеливо топталась на одном месте, поминутно вытаскивая руку из кармана, чтобы протереть онемевший нос. Миши все еще не было. Вот девушка и решила не мерзнуть, а идти ему навстречу. Тем более что до Февральска было всего лишь три с половиной километра, да и протоптанная дорожка между сугробами позволяла надеяться, что она не застрянет в снегах.
Татьяна уверенно шла по узкой тропинке, протоптанной между деревьями. Белоснежные деревья стояли недвижно – даже ветер не стрясал снег на сугробы. Ни попутных, ни встречных людей не было. Впрочем, девушке нечего было бояться, ведь она ходила от железной дороги до поселка уже сотни раз. Да и Миша, судя по всему, двигался ей навстречу и был где-то совсем рядом. Под подошвами унтов то и дело потрескивали сучья, присыпанные снегом. Алмазная пыль сеялась с сосен и кедров.
Неожиданно за спиной сухо хрустнуло. Девушка инстинктивно остановилась, обернулась. И – вздрогнула. Метрах в десяти от нее стоял странный тип: небритый, в рваной шапке-ушанке, в стеганых ватных штанах и потертом армейском тулупе. Его вполне можно было бы принять за типичного поселкового бомжа, если бы не «калашников», который он сжимал в татуированных руках.
– Куда, баруха, спешишь? – обладатель автомата ощерил в недоброй улыбке металлические фиксы. – А то давай проведем… Мали-и-ина-а! – повысил он голос. – Тут баба ничего такая, одна.
– Кеша, да на хрена она тебе сдалась? – из-за заснеженных зарослей стланика вышел тщедушный мужчинка такого же бомжатского обличья. – Мало было тех, из магазина?
– Обожди, обожди… – Татуированный направил оружие в сторону одинокой путницы. – Сейчас кое-чего спросим.
От неожиданности Дробязко отступила назад.
– Вы… кто?
– В пальто! – радостно загоготал автоматчик и, заметив, что девушка опасливо отходит назад, неожиданно возвысил голос: – Куда, сучка! А ну-ка…
Размышлять не приходилось: бегство наверняка было бы для Тани лучшим выходом. Вряд ли этот татуированный урод с типично уголовными замашками осмелился бы открыть стрельбу в каком-то километре от поселка.
Развернувшись, девушка бросилась по узкой тропинке в сторону Февральска, намереваясь скрыться за деревьями. Но неожиданно поскользнулась на поваленном стволе, присыпанном снегом, и неуклюже распласталась в снегу. А татуированный, подбежав к ней, резко приставил автоматный ствол к голове и зашипел угрожающе:
– Рыпнешься – замочу, на хрен!
– Спасити-ите! – что есть силы крикнула Таня, но заснеженные деревья заглушили эхо. – Помогите-е-е!..
Это было последнее, что она сумела сделать. Страшной силы удар сапогом в затылок – и девушка безвольно ткнулась лицом в снег. В голове зашумели мерные приливы и отливы, из уголка рта потекла струйка крови, и она затихла окончательно.
Таня не могла видеть, как татуированный негодяй сделал знак напарнику, доселе скрывавшемуся за деревом, – мол, давай побыстрей! Как они подхватили ее под руки и потащили по сугробам за густые заросли кедровника. И как густо татуированная рука Кеши принялась нетерпеливо расстегивать ее шубу и стаскивать колготки вместе с бельем…
* * *Миша Каратаев вышел из поселка с небольшим опозданием. Райотделовские менты, распустив по домам всех обладателей огнестрельного оружия безо всяких профилактических бесед, все-таки провели с ним небольшой инструктаж. Мол – теперь тигра-людоеда следует ликвидировать любой ценой, потому что обнаглевший от безнаказанности хищник покушается не только на каких-то безответных бомжей, но даже и на сотрудников внутренних дел. А уж кроме тебя, это во всем Февральске сделать больше никто не сумеет, так что действуй, а мы отблагодарим, ты нас знаешь. Охотнику-промысловику даже выдали составленное по всей форме разрешение – не такое, как давеча предлагал Прелясковский, а на бланке и с гербовой печатью.
Расстояние от поселка до полустанка Каратаев планировал пройти за час. Конечно, на заснеженном поле держать лыжню куда проще, но ведь таежные буреломы – не безлесная равнина!
Миша шел уверенным и скупым шагом таежника. Дорогу к полустанку он знал наизусть – ему приходилось прокладывать тут путь и в лютые морозы, и в весеннюю распутицу. Он с закрытыми глазами мог сказать, где под снегом скрывается ложбина с валежником, где лучше свернуть, чтобы сэкономить время и не идти через бурелом, а где – лихо скатиться с сопки.
Снег искрился, краски блистали под заходящим мартовским солнцем. Сквозь серебряный узор ветвей темнели иссиня-черные ели, золотились стволы красавиц-сосен. Оставляя позади синюю накатанную колею, извивавшуюся между деревьями, Миша уверенно работал палками, удерживая нужный ритм. Подбитые кумусом лыжи, натертые грамотно подобранной мазью, уверенно держали скольжение.
Когда до полустанка оставалось не более полукилометра, слух опытного таежника различил впереди себя сдавленный крик. Каратаев остановился, прислушался…
– …ите-е-е!.. – донеслось откуда-то из-за заснеженной стены деревьев.
Миша остановился – он узнал этот голос. Внутри словно все оборвалось. В голосе послышалось едва различимое позвякивание, будто невидимый снайпер отстреливал хрустальные звоночки. Мгновенной и пронзительной вспышкой он ощутил, что случилось что-то непоправимое. Поправив карабин, Каратаев тут же пожалел, что отправился в путь без лайки, и что есть сил бросился на звук.
Он не помнил, сколько времени бежал по заснеженному лесу, пока не наткнулся на взрыхленный снег с бесформенными пятнами подсохшей крови. Пунктирный кровавый след вел за высокий заснеженный кустарник. Отбросив лыжные палки, Миша бросился по следу…
Таню он увидел сразу. Она лежала навзничь, и ее нога была неловко подогнута в сугроб. Шуба была расстегнута, колготки с бельем окровавлены и порваны в клочья.
Миша присел на корточки и, словно боясь обжечься, взял ее руку, пощупал пульс…
Рука девушки была холодной, даже замерзшее запястье уже не гнулось.
И тут Каратаев ощутил, что его свалила, растерзала и поволокла за собой такая нечеловеческая боль в сердце, такой нестерпимый ужас страдания, что он заорал изо всех сил:
– Нет! Не-е-ет! Не-е-е-ет!..
Глава 7
С момента подавления лагерного бунта миновало шесть дней. Немало разных событий произошло за это время в жизни людей, так или иначе причастных к мятежу.
