Евгений Сухов - Токсичная кровь
— Так ведь их поймали и посадили на пятнадцать лет, — сказал Кирилл Петрович.
— Посадили на пятнадцать, а отпустили через восемь, у нас ведь так бывает, — недовольно проговорил мужчина с выправкой военного. — За хорошее поведение, или как там это называется… Вполне возможно, что эти двое, или один из них, снова за старое принялись: травить людей. Теперь вот не водку, а молочные продукты отравляют.
— Тогда почему они травят людей не до смерти? — осторожно спросила женщина в домашнем халате.
— Хороший вопрос, — сказал я. — Если на него ответить правильно, можно будет найти и отравителя.
— Или отравительницу, — добавила женщина в цветастом платье. — Говорят, у этого маньяка-грабителя Малаева, что насиловал и грабил женщин в две тысячи седьмом, добывая деньги на наркотики, была подруга. Видная девка! Она жила на 3-й Парковой, как раз там, где этот Малаев убил пожилую женщину. Его арестовали и посадили, и вот теперь она за него мстит.
— Это в точку! Женщины на месть горазды, — заметил мужчина с выправкой военного, у которого, очевидно, имелся в этом вопросе немалый жизненный опыт.
— Все так, пес их задери! — согласился с ним мужчина в летнем пиджаке. И, видно, вспомнив какую-то личную историю, понимающе закивал головой.
— Это что же получается, она семь лет ждала, а теперь вот начала мстить? — с иронией спросила женщина в домашнем халате.
— Месть — блюдо, которое подается холодным, — сухо заметила ей женщина в цветастом платье. Сразу стало понятно, что она любит читать детективы. А наиболее удачные фразы наверняка записывает в личный блокнот.
— А помните, в прошлом году в парке задержали якобы спортсмена-бегуна? Киргиза какого-то безработного и без прописки, пес его задери? — спросил мужчина в летнем пиджаке.
— Помним, громкая история была, об этом все газеты писали. Звали его Карабек Эльдияров, — подсказала женщина в цветастом платье.
— Точно, — охотно откликнулся мужчина. — Этот Казбек знакомился с женщинами, подпаивал их, а потом, невменяемых, и насиловал. Только за один месяц изнасиловал таким образом четырех женщин, пес его задери. В вине, которым он их угощал, было обнаружено отравляющее вещество, действующее на психику как какой-нибудь наркотик.
— Мало нам своих маньяков-насильников, так теперь еще и киргизы нас будут насиловать, — с возмущением произнесла женщина в домашнем халате.
— Верно. Житья от азиатов уже никакого не стало. Куда ни сунься, кругом они. Не Москва, а Бишкек какой-то…
— Ну а если это не маньяк травил людей? — задал я вопрос, обратившись к Игнатенко. — Если эта акция отравления направлена против какого-то одного конкретного человека? Чтобы под шумок убить человека, и никто бы не догадался, почему и зачем. Вот у вас, Кирилл Петрович, есть враги, которые могли бы желать вам смерти?
— Нет, надо полагать, — нерешительно ответил Игнатенко. — Не припомню.
— Да мы Кирилла Петровича все любим! — сказала женщина в цветастом платье, искоса посматривая на камеру. — Он когда в районной администрации работал, всегда нам помогал. Всему нашему дому. И озеленение во дворе сделал, и детскую площадку с качелями и горками, и лавочки возле подъездов для наших старушек поставил, чтобы могли в хорошую погоду посидеть да посудачить, косточки соседям перемолоть… А вы посмотрите, какой асфальт! Ни ямочки, ни выщерблины. О, как сверкает! А посмотрите, какие тротуары возле других домов! Ступить ведь некуда, чтобы ноги не переломать. И это все — дело рук Кирилла Петровича.
— Ну, не стоит преувеличивать, Людмила Игоревна, — скромно потупился Игнатенко, хотя было заметно, что ему приятно то, что он о себе услышал. — Это просто была моя работа…
— Которую теперь тот, что сидит на вашем месте в управе, совсем не торопится выполнять, — добавила женщина в цветастом платье. — Нет, господин телевизионный журналист, — обратилась она уже ко мне, — среди соседей врагов у Кирилла Петровича нет и быть не может.
— Это так, — подтвердил мужчина с военной выправкой.
— Ну а по бывшей работе? — спросил я. — Там, в управе, у вас не осталось врагов?
— Врагов нет и не было, — твердо произнес Игнатенко. — Недоброжелатели — да, были. Но теперь я им не опасен. Чего меня травить?
Резон в его словах имелся. И тогда я задал Кириллу Петровичу последний вопрос:
— Скажите, а среди ваших знакомых или родственников нет девушки среднего роста лет двадцати — двадцати пяти?
Игнатенко думал долго, очевидно, перебирая в памяти своих знакомых. А потом ответил:
— Моей дочери уже за тридцать. Племяннице нет еще и восемнадцати. Супруге — не буду говорить сколько… По бывшей работе… все женщины, скажем так, зрелые… А, нет. Есть одна. Сейчас ей как раз двадцать пять лет. Шесть лет назад она устроилась на работу в нашу районную управу моим секретарем. Я тогда уже был заместителем главы управы по вопросам жилищно-коммунального хозяйства и благоустройства района Северное Измайлово. И год мы проработали вместе с ней, пока я не ушел на пенсию.
— А она еще работает в управе района? — быстро спросил я.
— Да, она продолжает работать секретарем, — ответил Кирилл Петрович. — Только теперь уже у нового замглавы…
— А как ее зовут? — поинтересовался я.
— Николаева Светлана Павловна, — четко ответил Игнатенко.
— Что ж, спасибо за интервью, Кирилл Петрович, — поблагодарил я пенсионера. — И вам спасибо, граждане жильцы. За обстоятельную и полезную беседу.
— А когда вы нас покажете? — спросила женщина в цветастом платье.
— Думаю, в среду, если ничего непредвиденного не произойдет. Следите за программой…
— А всех нас покажете? — спросил мужчина в летнем пиджаке и сетчатой шляпе, не добавив на этот раз своей присказки «пес его дери».
— Всех, — ответил я и дал команду Степе сворачиваться. — Никого не обижу!
* * *Третьего мужчину из последних отравленных звали Игнатием Севастьяновичем Копыловым. Это тоже был дядька пенсионного возраста, желчный и недовольный всем и вся, правда, не до такой степени, как покойный Лавр Михайлович Храмов.
Жил Игнатий Севастьянович на Никитинской улочке, что между Щелковским шоссе и 2-й Прядильной улицей. Я позвонил ему сразу после разговора с Игнатенко. Он не сразу согласился встретиться с нами. И выходить на улицу для беседы не пожелал, сославшись на болезненную слабость. Долго спрашивал, зачем, какие к нему будут вопросы, и что это за передача, куда войдут кадры с его интервью. Наконец Копылов согласился, и после обеда мы со Степой уже входили в его малогабаритную «хрущевку», каковыми в основном и была застроена Никитинская улица в Северном Измайлово.
Принял нас Игнатий Севастьянович в «зале» с квадратным столом со скатертью, плешивым ковром на полу, бугристым диваном с круглыми валиками в ногах и в головах и телевизором «Рекорд» бывшего Александровского радиозавода.
— Что, неказиста обстановка? — усмехнулся он. — Квартира и вся эта обстановка — это все, что я заслужил за сорок шесть лет непрерывного производственного стажа на Московском локомотиворемонтном заводе. Ну, еще сберегательная книжка имеется. Там сто тысяч лежат. Гробовые. Хотя инфляция… Ну да пес с ними!
— Обстановка как обстановка, — сказал я не очень твердо.
— Приходилось и хуже видеть? — усмехнулся хозяин.
— Я разных людей встречал, — уклончиво ответил я. — К тому же нас это мало интересует.
— А что вас интересует? — прищурился Игнатий Севастьянович. — Поди, какая у меня пенсия? Если я вам скажу, так вы заплачете!
— Вы нас интересуете, — перебил его я.
— Вот даже как… Хорошо, спрашивайте, — сказал Копылов. И, как это водится со стариками, стал рассказывать всю свою жизнь, начиная с самого рождения.
Вообще, я люблю послушать стариков. Рассказывают они интересно, подчас сообщают такие факты, какие не почерпнешь ни из одного журнала или газеты, не говоря уже о телевизионных СМИ. Но меня уже поджимало время. Ведь надо было еще успеть побеседовать с четвертой пострадавшей, не пожелавшей обратиться в больницу с отравлением кисломолочными продуктами из магазина «Изобилие» девятого августа. Еще необходимо было сделать выжимку из записей видеокамер магазина, где трижды фигурирует среднего роста девица, любящая менять наряды и парики, и скинуть видео на флешку. И успеть в отведенное для посещений время навестить уже знакомых мне больных, пострадавших от отравления (исключая, конечно, усопшего старика Храмова), что лежали в клиниках на Верхней Первомайской и 11-й Парковой.
А Игнатий Севастьянович, поблескивая повлажневшими глазами, только-только перешел к своей женитьбе и получению в коммунальной квартире комнаты от локомотиворемонтного завода. Минут через сорок я не выдержал и спросил, воспользовавшись паузой:
