Бандитская дива - Владимир Григорьевич Колычев
— Да хоть с луны! Я не при делах!..
— Это ты сейчас так говоришь. А я готов с тобой поспорить, что твои дружки тебя сдадут… Или уже даже начали сдавать.
— Вот только не надо мне тут баки вкручивать!
— А ты так уверен в Петракове? Или ты думаешь, что он не видел, как ты лодку брал?
— Кто лодку брал?… Какую лодку? — спохватился Квася.
— Вот видишь, брал ты лодку. И кто такой Петраков, ты знаешь. Сдадут тебя твои дружки, как пить дать сдадут. Я в этом не сомневаюсь. Даже поспорить готов на двести рублей. Сомнения у меня в другом. Не знаю, чьи там пальчики на баллонном ключе.
— Какие пальчики, на каком ключе?
— А которым Анурова по голове ударили. Думали, с ним покончено, а он очнулся, раскидал вас и сбежал.
— Не знаю, что за ключ! — в нервном напряжении мотнул головой Квася.
— Вы тогда и ключ потеряли. Темно было, а ключ отлетел и за куст завалился. Пальчики с него сейчас снимают. И кровь потерпевшего.
— Паришь какую-то дичь, начальник!
Дверь открылась, и в кабинет вошел Телятников. Важный, в форме, в петлицах по две большие звезды. Квася заметно напрягся, глядя на него.
— Допрашиваешь? — спросил советник юстиции.
— Беседую. На экспертизу нужно сдавать.
— Что сдавать? — не понял следователь.
— Кого, — сказал Игнат, кивком указав на Квасю. — Всего, целиком… Он вчера на месте преступления был. Квасов Василий Данилович, шестьдесят первого года рождения. Одежду кровью потерпевшего испачкал, переодеться успел, а кровь смыть вряд ли.
Квася глянул на Игната с удивленным возмущением. Как это он не успел смыть кровь с тела?
— Думаешь? — Телятников подошел к задержанному, взял его за руку, посмотрел на ногти.
А под ногтями тонкие, но все-таки грязевые полоски. Не состриг Квася ногти, возможно, и кровь под ними, и даже микрочастицы кожи потерпевшего.
— И ногти пострижем, и волосы на экспертизу возьмем.
— Там у него еще перстень при задержании изъяли.
— Перстень?! Перстень — это хорошо, — улыбнулся следователь.
В перстне много неровностей, выемок, кровь из которых вымыть очень сложно. А если под камень кровь попадет, то ее ничем уже оттуда не вытащишь. Только камень снимать… А камушек на перстне имелся, маленький, гранатовый.
— Перстень золотой, а цепь серебряная, — вспомнил Игнат.
— Не было никакой цепи! — вскинулся Квася.
— Сегодня не было, позавчера была. Найдем мы твою цепочку. Вместе с окровавленной одеждой, которую ты вряд ли успел выкинуть.
— Почему не успел?
— А что успел?
— Э-э, какой выкинуть? Что выкинуть? Не знаю я ничего!
— И мама твоя ничего не знает, — кивнул Игнат.
— Мама здесь при чем?
— А при том! Мы сегодня с обыском к ней приходили…
— С обыском?!
— А ты думаешь, мы с тобой в бирюльки играем? Докажем твое участие в убийстве, как пить дать докажем. И одежду найдем, и цепочки… С перстня кровь снимем, с ногтей, с волос… Да ты и сам знаешь, что экспертиза установит твою причастность к убийству. Только потом разговор с тобой уже другой будет. Два убийства — это вышка! А дружки твои на тебя покажут! Тебя крайним сделают!
— С чего это? — Квася нервно кусал губы.
— И будут потом песни под гитару лабать: «А в небе синем алели снегири!» — напел Игнат. — И про маму твою петь будут, что там про зал суда? «Василий, не забуду до могилы!» Тебя выведут на темный двор… Тебя расстреляют! И мама твоя будет лить слезы!.. А дружки на гитаре петь!
— Хватит! — взятый за живое, дернулся Квася.
— Товарищ капитан правильно все говорит, — подключился к разговору Телятников. — Два убийства — высшая мера наказания! Но чистосердечное признание и сотрудничество со следствием…
— Не будет никакого сотрудничества со следствием! — мотнул головой Квасов.
Но Игнат не сдавался, продолжал давить.
— Ты лучше скажи, кто Анурова баллонным ключом ударил? — спросил он.
— А пальчики с ключа сняли, — кивнул Телятников. — Очень четкие пальчики. Думаю, к вечеру идентифицируем.
— Не знаю ничего!
— А карман от рубашки на месте преступления остался? — спросил Игнат.
— Какой еще карман?
— Оранжевого цвета, — подсказал Телятников. — Кто вчера в оранжевой рубашке из нейлона был?
— Нет у меня такой рубашки и не было!
— А у кого была?
— Не знаю!
— Ну что ж, дождемся результатов экспертизы… — сказал следователь и велел увести задержанного.
— Ты, капитан, уже и у его матери успел побывать? — спросил он, когда за Квасей закрылась дверь.
— Ничего не обнаружил у него в доме. А они где-то одежду, в которой вчера были, сбросили. Слишком быстро мы на лодку вышли, слишком они засуетились, вряд ли успели от одежды избавиться.
— Найти надо одежду. А задержанных я у тебя забираю. Что там за девушка?
— Девушка… Дружки Квасова отбить его пытались, с ножами на меня бросились.
— Да слышал. А то, что стрелял, все правильно сделал.
— Думаю, Шадрова случайно им под руку попалась, попросили, а она побоялась им отказать. Меня отвлечь попросили, в темный угол завести.
— Думаешь, случайно?
— Буду разбираться.
— Разбирайся. Сейчас не до мелочей. Это хорошо, что ты в ружье всех поднял, Баштан сейчас на все способен.
— Про Ревеня бы узнать, кто он такой, если судим, за что, и адрес его нужен. Картотеки у нас нет, все данные в районе.
— Ну как же нет? Есть следователь, есть дознаватель, уголовные дела, административные.
Игнат кивнул. И задержанных в отделении по полной форме принимают, и отпечатки пальцев снимают, и фотографируют, все материалы на них должны оставаться в архивах. Но того же Квасова принимали в Геленджике, Лосева — в Кабардинке, а данные на Ревеня нужно искать. Может, и есть на него что-то в Морячке.
— Из личной беседы можно многое узнать, — сказал Телятников.
Он ушел, а Игнат сам лично сходил за Ревенем. Привел его в кабинет, посадил на стул. И первым делом осмотрел его голову. А на ней, на самом темечке запекшаяся кровь, рана не проникающая, даже не серьезная, но тем не менее.
— А это что? — Игнат просунул пальцы под рукав рубашки, будто собираясь сдернуть пластырь с раны.
— Да чирей! — Парень повел скованными спереди руками, пытаясь прикрыть рану.
— А татуировка где?
Игнат расстегнул верхние пуговицы рубашки задержанного, оголил грудь и увидел выколотый на ней крест с распятием. И на пальцы рук глянул,
