Георгий Ланской - Смерть в ритме танго
Вы живете как все. Как все взрослеете. Как все влюбляетесь в первого парня двора. Как все теряете невинность на старом диване во время вечеринки, когда ты уже так пьяна, что тебе все равно с кем, лишь бы избавиться от проклятущей девственности и гордо смотреть подругам в глаза, а потом шептаться по углам, обсуждая как все было. А еще можно смотреть на других дурнушек снисходительно: мол, они то еще ничего не знают в этой жизни. Вы учитесь как все, на тройки, потому что учителя тоже любят красивых и успешных, а вас тихо презирают. А вы в ответ презираете весь мир. И только ночью, забравшись под одеяло с коробкой конфет, вы, жадно слизывая шоколад с пальцев, мечтаете о красивой жизни, томном брюнете с усмешкой Бандераса и замке на Луаре.
Наташа поняла, что она другая. Точнее, ей просто дали то понять. И теперь, когда они встречались украдкой (он ведь был так занят!), она понимала, что Золушкой надо родиться.
– Давай поженимся? – предложил он, а она сразу согласилась. Ведь он же настоящий принц, а она – дурнушка, за душой которой нет ничего. И пусть она отнюдь не Ума Турман, но он рассмотрел в ней прекрасную душу.
Проклятая работа! Она отнимала его у нее. Но она всюду видела его: в телевизоре, на стендерах, плакатах, постерах, календарях. И Наташа прекрасно понимала, что эта белозубая улыбка принадлежит только ей.
Они так спонтанно познакомились на вечеринке, которую устраивал товарищ из института. Наташа зашла туда случайно. Ей нужно было уточнить вопрос, касаемый практики. После второго курса устроиться было сложно, а товарищ обещал помочь. Там то, среди безликих людей, сидел он, златовласый и прекрасный.
Он сам пригласил ее на танец, хотя там были боле красивые, и даже Наташа это понимала. Но он смотрел только на нее. «Гляди, он поматросит тебя и бросит!», – предостерегали более умные подруги. «Пусть матросит, – думала Наташа. – Меня хоть матросит, а вам и этого не достанется.»
Им и не досталось. Этот принц достался ей. В те редкие часы, когда он был свободен, он веселил ее, учил танцевать танго. А иногда, заморенный на работе, просто спал в ее комнатушке, пока родители были на работе. Она смотрела на его ресницы, длинные, как у девчонки, на пухлые губы, на плотные щеки, покрытые золотистым пушком, и плакала от счастья. Две недели, которые потрясли мир…
У Наташи ни разу не возникло предчувствия, что ее обманывают. Вот только женитьбы с пышным платьем, лимузином или четверкой белых коней не получилось. Он не хотел светиться. Они просто расписались в ЗАГСе, выслушали дежурные слова, сопровождаемые дежурной улыбкой регистратора, посмеялись над ехидным замечанием какой-то бабы, что вот, мол, повезло кикиморе, вон какого мужичка отхватила…
– Мне повезло с тобой, – улыбнулась Наташа.
– Это мне повезло, – ответил принц, и впервые за две недели его голос прозвучал как-то странно. Как будто в солнечном небе ни с того, ни с сего прогремел гром.
Но Наташа его не услышала.
* * *Утром Эдуард был особенно нежным, хотя ему срочно нужно было выезжать на работу. Он долго ласкал Богдана, обцеловывая его с ног до головы. Богдан на ласки отвечал вяло, но Эдуард не винил его в этом. После той страшной ночи, когда… ну, словом, не стоило этого делать. Это ведь не подзаборный мальчик, а один из лучших и высокооплачиваемых манекенщиков не только города, но и страны. И стоит ему поманить пальцем, на его зов откликнутся сотни людей, не менее богатых, чем Эдуард Соловьев.
– К ужину вернешься? – апатично спросил Богдан, когда ласки поутихли. Эдуард мгновенно вспыхнул, увидев, что Богдану было собственно, все равно, вернется он или нет. Но, вспомнив, как Богдану досталось недавно, Эдик погасил гнев в зародыше.
– Постараюсь, радость моя, – пообещал он, на прощание с силой вдавив свои губы в его. Лицо Богдана осталось бесстрастным. Эдуард вновь почувствовал волну раздражения.
– Ты уж постарайся поскорее, – невероятно равнодушно произнес Тихомиров и надавил на кнопку пульта дистанционного управления. Телевизор явил на свет программу «Доброе утро», в которой супружеская чета Стриженовых с невероятным упорством добивалась ответа на какой-то идиотский вопрос у пестро одетых французских музыкантов. Соловьев заметил, как Богдан украдкой вытер губы, явно не замечая, что за ним наблюдают. Новая волна раздражения охватила Соловьева. Ему захотелось сделать что-то гадкое, что-то вроде того, что он делал с этим телом еще совсем недавно… Но он сдержал свой порыв и вышел наружу.
На лестнице ему попалась соседка – невероятно болтливая старушка, выгуливавшая своего отвратительного кота. Кот был очень оручим, орал без всякой уважительной причины, а свою хозяйку явно презирал. Старушка жила где-то рядом, Эдуард никак не мог запомнить где. Но с бабусей всегда был привтлив.
– Здрасьте, – ехидно поздоровалась старуха. – Как делишки ваши?
– Спасибо, не жалуюсь, – ответил вежливый Эдик. – У вас как здоровье?
Может вызывать лифт? Нет, проще обогнать бабку и сбежать по лестнице. Но старуха явно нацелилась на долгую беседу.
– У вас еще и девушка теперь живет?
– Нет, у меня приятель остановился, – вежливо ответил Эдик, делая попытку обогнуть бабку с фланга. Но старуха, видимо во время войны служила в партизанах и на провокацию не поддалась.
– А кто ж тогда из вашей то квартиры выходил? Рыженькая такая девочка?
– А это, наверное, сестра Богдана, – обрадовался Эдик и ловко прошмыгнул мимо назойливой соседки. Вот зараза! Так и весь день проторчать на лестнице можно.
– И не она это совсем! – донеслось ему вслед, но Эдик не слушал. Вот еще, не хватало!
День был каким-то неудачным. Видать сглазила бабка! Во-первых, встречу с потенциальными поставщиками пришлось задержать. Какие-то странные неурядицы заставили обычно столь пунктуальных партнеров задержать поставку очередной партии уральских самоцветов. Донельзя раздраженная секретарша орала в трубку, что фирма вовсе не отменяла заказа, что это ошибка. Наконец, бедную девушку поняли и пообещали все выполнить. Но после обеда, когда переговоры были в самом разгаре, заявились представители пожарной охраны. Огромных трудов стоило выпроводить их вон за определенную мзду.
Вдобавок, личный компьютер Соловьева после выхода в Интернет, заразился на редкость въедливым вирусом. Техники ковырялись с ним в течении трех часов, а после их тестирования, Эдуард обнаружил, что зловредный вирус сожрал все текстовые документы. Папки с порнофотографиями, вирус отчего-то не тронул, впрочем, вирусы предпочитают питаться именно текстовыми документами, особенно им по вкусу те, что созданы в программе Word. Все бы ничего, но документы содержали информацию по последним сделкам. Правда, утеря этих данных была не смертельна, ее можно было восстановить, если не техническими средствами, то, попросту вновь набрав заново. Эдуард предусмотрительно распечатал нужные документы, спрятав у себя дома в сейф.
Решив порадовать себя, Эдуард позвонил Богдану домой. Однако тот трубку не снял. Мобильный тоже молчал, что было несколько необычно. С незалеченными синяками на теле Богдан не мог работать, а телефон отключал только когда ходил по «языку» или позировал перед фотографами. Но он вполне мог лежать в ванне или быть в туалете. Туда он телефон не брал.
Однако к телефону он не подошел и через полчаса, и через час. Эдуард почувствовал накипающее раздражение. В голове вновь мелькнула мутная мысль сделать очередную гадость. Но вот объекта для этого вблизи как назло не было.
Однако, хамство следовало наказывать. Плюнув на оставшиеся дела, Эдуард выскочил из офиса, и понесся к своему джипу. Мальчик заигрался. Следовало проучить его еще раз, чтобы он знал свое место. Мало было того раза…
Джип с ревом рванул с места и в ту же минуту раздался короткий вскрик, и что-то скрюченное метнулось прямо под колеса. Перепуганный Эдуард выскочил из автомобиля. На асфальте полулежал молоденький паренек, державшийся за коленку.
– Ты чего, дурак, под колеса лезешь! – напустился на него Соловьев. – Жить надоело?!!
– Да я нечаянно, – попытался оправдаться паренек и попытался встать, – Ой, больно, блин.
Мальчонка всхлипнул и беспомощно посмотрел на Эдуарда. Тот злобно сплюнул и присел рядом с ним.
– Давай в больницу отвезу.
– Ой, не надо в больницу, – испугался паренек. – Я и не сломал ничего, ударился только. Идти больно, а так ничего страшного. Я посижу, и все пройдет.
Эдуард пожал плечами и сел в машину. Парень отполз в сторону и присел на бордюрчик. Лицо у него было самое что ни на есть мученическое. Он закатал штанину и внимательно осмотрел ногу, на которой не было видно особых следов происшествия. Соловьев вновь завел мотор и тронулся с места. В зеркальце заднего вида, Эдуард увидел, как паренек встал и, отчаянно хромая, направился в противоположную сторону. Идти ему, наверное, было тяжело и больно, поскольку буквально через несколько шагов он остановился и присел. Эдуард остановился, а потом развернулся и подъехал к парню.
