Софи Ханна - Комната с белыми стенами
– Я умею читать ваши мысли, Уотерхаус. Всегда это умел. Сказать, о чем вы сейчас думаете? Этот одержимый убийца, если он обнаружится в списке присяжных по делу Хайнс, мог убить Хелен Ярдли потому, что та содействовала освобождению Рейчел Хайнс. Или же он мог распространить свое возмездие на всех трех женщин и задумал покарать их всех, а также судей, которые сняли с них обвинения в убийстве. Возможно, наш убийца – это присяжный по делу Рейчел Хайнс, который не захотел начинать именно с нее, так как это выглядело бы слишком очевидно. Как вам моя версия?
Саймона бросило в жар.
– Думаю, мы должны показать всем людям из списка карточку с шестнадцатью цифрами, найденную на теле Хелен Ярдли, и спросить у них, что, по их мнению, это значит, – сказал он. – Этот случай не укладывается в привычную схему «или, или»: неизвестный убийца или кто-то из близкого окружения жертвы. Большинство людей в этом списке не знали Хелен Ярдли лично, но и случайными людьми их тоже назвать нельзя. Они играли важную роль в ее жизни, так же как и она – в их.
– Например, Лори Натрасс. – Пруст ткнул пальцем в лист. – Его уже допросили и взяли отпечатки пальцев. Обычно вы более внимательны, Уотерхаус. Да, вы упрямы, вы вбиваете себе в голову черт знает что, но вы внимательны.
– Я хотел бы еще раз сам поговорить с Натрассом. Интересно было бы спросить у него про эти шестнадцать цифр, а также про то, не угрожал ли ему кто-то из тех, с кем он имел дело по линии СНРО, или же кто-то вел себя необычно. Что угодно, что доставляло ему дискомфорт.
– Например? – уточнил Пруст, отодвигая кресло от стола. – Гвоздь в диване? Чирей на ягодице?
Саймон упрямо стоял на своем и даже не поморщился.
– Эти цифры что-то явно означают, – гнул он свою линию. – Я не психолог-профайлер, но я твердо уверен в одном: они означают, что преступник будет убивать снова.
– Предупреждаю вас, Уотерхаус…
– Он и в следующий раз оставит точно такую же карточку – или с теми же цифрами, или с другими. В любом случае за этим что-то стоит. Хелен Ярдли и Лори Натрасс многое значили для немалого числа людей. Вполне возможно, что тот, кто убил ее, может выбрать следующей жертвой Лори. Давайте я допрошу Натрасса, Сару Джаггард и Рейчел Хайнс. И если никто из них не поможет нам продвинуться в расследовании, если им в последнее время никто не угрожал, если шестнадцать цифр ни для кого из них ничего не значат, – мы просто забудем про остальные имена из этого списка и вернемся к версии о постороннем убийце.
– А если на прошлой неделе на Сару Джаггард на улице наорал какой-то пьянчуга, то что тогда? – внезапно проревел Пруст. – Мы проверим судью Гейлоу на пороховой след? Где тут связь? Где логика?
– Сэр, я пытаюсь ее увидеть.
– Тогда пытайтесь, пытайтесь и еще раз пытайтесь, Уотерхаус! – Инспектор выкинул вперед руку, как будто хотел что-то схватить, затем сжал пальцы в кулак и пару секунд тупо смотрел на него. Ее больше нет, болван. Даже Снеговик не может разбить кружку дважды.
– В вашем списке есть один человек, к которому применима ваша версия о мщении, – произнес Пруст с наигранной усталостью. – Джудит Даффи. Она сделала целью своего существования рушить жизнь невинным женщинам. Здесь пахнет такой одержимостью… такой утратой всяких связей с реальностью, что дает нам пищу для размышлений, сколь бы высоким профессионалом она ни была, что раньше, что сейчас. И наша главная задача – исключить ее из этого списка. – Пруст потер лоб. – По правде говоря, мне отвратительно даже ее имя. Думаете, меня не задевает вся эта история? Еще как! Я такой же человек, как и вы, Уотерхаус. Вы прочли книгу Хелен Ярдли. Поставьте себя на мое место, если сможете.
Саймон уставился в пол. Он был не настолько глуп, чтобы принять обвинение в бесчувственности за доверие.
– В книге говорится далеко не все, – продолжил Пруст. – Я мог бы и сам написать книгу. Я был в больнице, когда Хелен и Пол дали согласие на то, чтобы Роуэна отключили от системы жизнеобеспечения. Вы этого не знали? Мозг малыша был мертв. Для него уже ничего нельзя было сделать, вообще ничего. Вы знаете, что я там делал?
Мне наплевать. Расскажи кому-то другому, кто не скажет, что ненавидит тебя до судорог.
– Меня отправили туда забрать обоих Ярдли и привезти их на допрос. Это был приказ Бэрроу. Нам позвонила медсестра из детского отделения, через час после того, как они привезли Роуэна, и обвинила Хелен в покушении на убийство ребенка. Роуэн перестал дышать, причем не в первый раз за свою короткую жизнь. Когда малыша положили в больничную палату, его показатель по шкале комы Глазго равнялся пяти. Ему поставили капельницу и подняли этот показатель до четырнадцати. – Пруст посмотрел на Саймона так, как будто внезапно вспомнил о его присутствии. – Пятнадцать – это норма. Какое-то время казалось, что все будет в порядке, но затем состояние ребенка резко ухудшилось. Хелен и Пола даже не было в палате, когда показатель комы снова начал падать. Хелен была в отчаянии, и Полу пришлось ее вывести. Ее даже не было в палате, – медленно повторил он. – Если это не ставит под сомнение ее виновность, я хотел бы знать, что тогда?
– У медсестры были какие-либо доказательства того, что Хелен пыталась убить сына? – спросил Саймон. Единственный способ не сорваться заключался в том, чтобы, заполняя лакуны в этой истории, вместо Снеговика сосредоточить внимание на обоих Ярдли. Он не изливает душу, он просто встраивает тебя в контекст. Расслабься.
– В больнице хорошо знали Хелен и Пола, – добавил Пруст.
– Сначала у Моргана, а затем у Роуэна было несколько случаев очевидной угрозы жизни. У обоих мальчиков время от времени по непонятным причинам, которые никто не мог объяснить, приостанавливалось дыхание. Некий врожденный биологический порок, я полагаю, – самое убедительное объяснение, но оно не пришло в голову этой паникерше, которая позвонила в полицию. Она звонила дважды, во второй раз через несколько часов после первого звонка. Анонимно – не сомневаюсь, что ей было стыдно за свое позорное поведение. Ей не давало покоя, что мы не стали обращать внимания на ее первую попытку клеветы.
Всякий раз, когда Саймон слышал фразу «не сомневаюсь», его самого тотчас охватывали сомнения. Разве не могло состояние ребенка резко ухудшиться в результате травмы, ранее нанесенной одним из родителей, даже если этого родителя не было с ним рядом, когда такое ухудшение произошло? Он хотел спросить, было ли у Моргана и Роуэна Ярдли что-то еще, помимо очевидных признаков угрозы жизни, что дало бы больничному персоналу основание заподозрить их мать. Но вместо этого он сказал:
– Об этом должны знать все, кто расследуют это убийство. – Отчаянная попытка заблокировать откровения шефа. Он был не в состоянии дальше слушать истории Пруста, которые тот вряд ли стал бы рассказывать Сэму Комботекре, Селлерсу или Гиббсу. – В свободное от работы время все должны ознакомиться с предысторией случившегося: суд над Хелен Ярдли, апелляция…
– Нет, – сказал Пруст и встал. – Не стоит; пока нет причин полагать, что ее смерть как-то связана со всем этим. С тем же успехом это может быть связано с ее внешностью, а не с годами, проведенными в тюрьме. Джудит Даффи, Сара Джаггард, Рейчел Хайнс, Лори Натрасс – поговорите с этими четырьмя людьми, но больше ни с кем из вашего списка пока не встречайтесь. Если мы можем избежать проверки судей Элизабет Гейлоу и Денниса Уилсона на предмет порохового следа, то давайте воздержимся от нее. Ладно, пусть это будут шесть человек. Добавьте еще двоих – допросите Грейс и Себастьяна Браунли.
Мне пока ни разу не встречался присяжный, одержимый судебным слушанием, в котором он принимал участие тринадцать лет назад, но как вам параноидальные приемные родители, опасающиеся, что когда-нибудь их дочь захочет ближе познакомиться со своей биологической матерью, причем эта мать не кто иная, как достойная восхищения Хелен Ярдли?
Пруст кивнул. Похоже, он принял решение.
«На каком этапе он решил, что она невиновна? – задумался Саймон. – В первый раз, когда лично познакомился с ней? Или даже раньше?»
Была ли его неизменная поддержка Ярдли разновидностью упрямства, чем-то вроде неприличного жеста в лицо суперинтенданту Бэрроу, уверенному в ее виновности? Или Пруст был влюблен в Хелен Ярдли? Саймон вздрогнул. Его покоробила сама мысль, что у Снеговика могут иметься какие-то чувства. Он предпочитал думать о начальнике как о бездушной машине, создающей проблемы, живой лишь внешне, но никак не внутри.
Саймон протянул руку за своим списком. Стоит оставить его здесь, как этот листок полетит в мусорную корзину.
– Когда я приехал в больницу и увидел, что там происходит, я первым делом позвонил Роджеру Бэрроу, – сказал Пруст, вновь усаживаясь в кресло – он еще не закончил с Саймоном. – Тогда он еще не был суперинтендантом, да и теперь лучше б он им не был. Я позвонил ему и сказал, что не смогу привезти Хелен Ярдли на допрос. «Она только что подписала согласие на отключение сына от системы жизнеобеспечения, – сообщил ему я. – Сейчас, на глазах у них с мужем, умрет их ребенок. Он вне себя от горя». Хелен была невиновна в убийстве, но даже если и была… – Снеговик замолчал и сделал глубокий вдох. – Допрос мог подождать до тех пор, пока не скончается ее сын. Почему с ним нельзя было подождать? Какая разница, сколько времени пройдет, час или два?
