Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят - Виктор Алексеевич Пронин
— Сам знаешь. Кто этот лысый? Мент?
— Можно и так сказать. А ты как догадался?
— Ментов я чую… Понял? Просто чую. Нюхом.
— Это хорошо.
— Зачем приходил?
— Так… Интересовался.
— Чем?
— Криминальной обстановкой в районе.
— И как она, криминальная обстановка? — в голосе собеседника прозвучала улыбка.
— Я сказал, что обстановка нормальная. На уровне.
— Слушай, Саша, — собеседник первый раз назвал участкового по имени. — Мы ведь не пудрим друг другу мозги, верно? И лапшу на уши не вешаем? Не дурим друг друга?
— А зачем нам этим заниматься?
— Вот и я о том же… Значит, говоришь, ничем конкретным он не интересовался?
— А с чего ты взял…
— Заткнись, Саша. Я знаю этого типа. Это крутой мужик. Зря ходить не будет, просто так интересоваться обстановкой тоже не в его духе. Если был у тебя, значит, по делу. Ну? — требовательно спросил голос.
— Игорь, — Пияшев сознательно назвал имя, хотя знал, что собеседнику это не понравится. Но этим он давал понять, что неплохо бы тому вести себя сдержаннее. — Так вот, этот тип, как ты его называешь, не произнес ни одного имени, не назвал никого из тех, о ком ты беспокоишься, не сказал ни слова о том, что ему нужно и что он намерен делать. Это тебя устраивает?
— Вполне. С одним условием — что все это правда.
— А на фиг мне врать? Если ты знаешь этого типа, то всегда можешь уточнить у него — о чем говорили, кого называли, против кого козни затевали.
— Саша, ты ведь хорошо меня понял. Если я говорю, что знаю этого человека, то это вовсе не значит, что я могу пойти к нему в гости и потрепаться о чем угодно. Мы с ним знакомы своеобразно, как ты, наверно, догадываешься.
— Ты со многими знаком своеобразно.
— Совершенно верно. И с тобой тоже. Ты мне помогал много раз, выручал, я помню об этом и никогда не забываю добрых дел… Ты меня слышал?
После этих слов Пияшев понял, что их разговор записывается и Игорь попросту берет его на крючок. Поэтому он замолчал, подумал. И нажал кнопку телефона. Отключился. Звонок прозвенел снова через минуту.
— Трубку бросаешь?
— Да не бросаю я трубку! — с досадой сказал Пияшев. — Блокнот уронил, а он как раз на кнопку и упал.
— Ладно, — успокоился Игорь. — Не роняй больше блокнот. — Но снова затевать разговор о том, как он благодарен Пияшеву за помощь, уже не стал, это было бы слишком навязчиво. — Увидимся.
— Я на месте, будут проблемы — заходи, — сказал Пияшев нейтральные слова, за которые он мог ответить и перед начальством, и перед тем же Игорем.
— Шустрым ты становишься, Саша. Я за тобой уже не поспеваю.
— Взрослеем, мужаем, матереем. И, конечно же, шустреем, — рассмеялся Пияшев.
— Ну–ну… Матерей. Только это… Не перегни палку–то.
— Смотря какую палку, — попытался пошутить Пияшев, но Игорь шутки не принял и положил трубку.
* * *
Вроде бы ничего чрезвычайного не произошло во дворе, во всяком случае, такого, что могло взбудоражить людей, заставить их обсуждать то или другое событие, волноваться, звонить знакомым и спрашивать, нет ли новостей…
Нет, ничего такого не произошло, но все–таки тревожный сквознячок пронесся между домами, охватил пустырь и затерялся где–то между недостроенными домами.
Все жители знали, что три недели назад был до полусмерти избит журналист Касьянин, что досталось и его собаке, светло–рыжему кокеру Яшке, знали жители, что приходил следователь и имел с участковым Сашкой Пияшевым беседу долгую и подробную. И хотя никто не мог сказать, о чем был разговор, всем стало ясно, что речь шла об избиении Касьянина. Да, конечно же, улыбчивый следователь с загорелой лысиной и губастенький участковый, который, несмотря на юный возраст, сумел вписаться в криминальную обстановку, обсуждали чрезвычайное происшествие на пустыре.
Едва пронесся такой вот сквознячок между домами, этого вполне оказалось достаточно, чтобы собачники уже не задерживались на пустыре допоздна, старались засветло вернуться домой, а если у кого в дальнем ящике стола валялся полупустой газовый баллончик, то теперь его уже обязательно прихватывали с собой. Так, на всякий случай.
Если раньше, увидев знакомого, собачник мог лишь издалека помахать ему рукой, то теперь не избегали встречи, торопились пожать друг другу руки, заводили долгие разговоры о том о сем. Может быть, сами того не замечая, стали люди сбиваться в кучки. Тот же Касьянин. Если раньше он спускал Яшку с балкона только по утрам, то теперь и вечерами стал изредка пренебрегать своими хозяйскими обязанностями. После избиения у него стала частенько болеть голова, но в больнице заверили, что со временем это пройдет, должно пройти.
— А может и остаться? — спросил Касьянин.
— Все может, — пожал плечами пожилой травматолог.
— Что же делать?
— Свежий воздух, прогулки, разумный образ жизни.
— Разумный — это как?
— Без перегрузок, в чем бы они ни заключались.
И Степана, своего сына, Касьянин вечерами уже не отпускал на пустырь с Яшкой, как тот ни упрашивал его, как ни заверял, что вернется засветло. В то же время как–то само собой получилось, что все на пустыре знали, кто совершил злодейство с Касьяниным — общий разум такие вещи просчитывает быстро и безошибочно. Причем не требуются в таких случаях доказательства, улики, отпечатки пальцев. Перебросятся люди словечком–другим — и преступник высвечен.
Он и сам понимает — высвечен. Тот сделал вид, что не увидел его, тот поспешил в подъезд нырнуть, хотя раньше всегда почитал за честь пожать крепкую бандитскую руку, там старушки зашелестели, едва он прошел мимо, а то вдруг все разом примолкли, будто испугавшись, зная, что человек идет опасный и ожидать от него можно всего чего угодно.
А потом наступил день, который полностью перевернул всю жизнь Касьянина.
Начинался этот день как обычно, и ничто не предвещало тех необратимых перемен, которыми он закончился. Утром Касьянин спустил Яшку на тросике, выслушал несколько незлобивых замечаний по поводу собачьего визга, потом, уже позавтракав, поднял Яшку на балкон и отправился в редакцию.
Первая же криминальная история, которую удалось Касьянину выловить на бескрайних московских улицах, была из ряда вон — наверное, могла она прозвучать для него предупреждением потусторонних сил, дурной приметой, но Касьянин ничего этого не почувствовал. Услышал он только житейскую историю, пусть кошмарную, кровавую, но достаточно обычную.
А заключалась она в следующем…
Вышли вечерком два мужика выгуливать своих собак и остановились покурить у подъезда. У одного была овчарка, а у второго пекинес — с продавленным носом, вислым брюхом и выпученными глазами. Овчарка
