Семья убийц - Владимир Григорьевич Колычев
Рябухин Вадим Дмитриевич, восемьдесят шестого года рождения, привлекался по двести двадцать второй статье за сбыт огнестрельного оружия, пять лет провел в местах лишения свободы, в прошлом году освободился. Глядя на снимок, Кауров даже не пытался вспомнить приметы внешности, полученные от Гориной. Хватило особых примет — белых пигментных пятен на шее, в том числе в затылочной области.
В карточке имелся адрес Рябухина, но Дунаев на всякий случай связался с отделом участковых уполномоченных полиции. Меры административного надзора к Рябухину не применялись, но на учете он все же состоял. Адрес подтвердился: улица Крылова, дом восемнадцать, квартира десять.
Ехать пришлось через весь город, дорога отняла почти полтора часа, а еще Дунаев организовывал усиление, собрал группу захвата, и на это ушло время. А Рябухина дома не оказалось.
Дом старый, двухэтажный, на двенадцать квартир, камерами не оборудован. Кауров вызвал на разговор соседку из одиннадцатой квартиры.
— Рябухина? Ну видела. Вчера, — вытирая жирные руки о грязное полотенце, сказала грузная, с красным распаренным лицом женщина.
На кухне у нее что-то жарилось, пахло рыбой, подбородок в муке, на кармане халата поблескивала чешуя.
— А сегодня?
— Сегодня не видела. И машину его не видела.
— Какая у него машина?
— Хорошая машина. Джип. «Ниссан». Старый, конечно.
— Почему конечно?
— Да откуда у него деньги на новый? — фыркнула женщина. И тут же задумалась. — Хотя он в последнее время заважничал, приоделся. И машина появилась… Раньше у него и на старую денег не было.
— Раньше — это когда, до того, как он сел, или после того, как вышел?
— Ну да, вышел. Пять лет отсидел. Мать его старушка дни считала, ждала, не дождалась. Два месяца не дождалась. Вадик вышел, полгода поминки справлял, — усмехнулась соседка. — Дружки ходили, твари разные, ну сами знаете, как это бывает…
— Пьянки, гулянки?
— Да не только пьянки… Не скажу, что чем-то тяжелым увлекались, но траву курили… А может, и чем-то тяжелым…
— Морфий, героин?
— Не знаю… Вадик ведь на людей не бросался, на меня вот даже голос ни разу не повысил. Пьяный не пьяный, всегда спокойный… Силу свою знал!
— Физическую силу или моральную?
— Физическую… ну и моральную… Он драться не любил, сам в драку первый не бросался, но если врежет, мало не покажется.
— В драку не бросался, за нож не хватался… Или хватался?
— За нож?.. Так он по этой части мастер!
— Даже так?
— Если свинью зарезать, это к нему. И быка кувалдой убить тоже мог.
— Умел убивать, — утверждающим тоном сказал Кауров.
Мирошникову зарезал специалист, четыре удара, и все смертельные. Баркова убили голой рукой, но Рябухин знал толк и в кулачном бою. И монтировку на голову Старова он опустил без всякого сожаления. И не промахнулся. Быка завалить непросто, кувалдой нужно попасть точно в лоб, рука у Рябухина набита… Кауров представил, как Рябухин заходит в гараж, спокойный как скала, взгляд жесткий, парализующий. Он поднимает руку, а Старов смотрит на него с открытым ртом. Осознав безысходность ситуации, парень даже не пытается защищаться…
— Что вы там про последнее время говорили? Заважничал Рябухин, приоделся, — напомнил Кауров.
— Ну да, работу нашел, успокоился, с дружками бражничать перестал, машина появилась. Приоделся, ну, я уже говорила.
— А работу где нашел?
— Да не знаю, сказал, что водителем где-то. Водителем-экспедитором. Домой поздно возвращался, а иногда и вовсе не ночевал.
— Вчера тоже поздно вернулся?
— Да нет, вчера не поздно вернулся, сразу после обеда. Музыка за стеной играла, машина во дворе стояла. А вечером куда-то смылся.
— Для него это обычное дело?
— Обычное… А вам он зачем? Натворил что-то?
— Да нет, свидетелем по делу проходит.
— Может, повестку ему передать? Так я передам!
— Лучше всего позвонить, как появится. А еще лучше ничего ему не говорить.
— А еще лучше поставить засаду, — уже во дворе, возле машины, сказал Дунаев.
— Не спорю, — кивнул Кауров.
— И по родственникам, дружкам, знакомым отработать.
Оперативник выразительно смотрел на него. Дунаев и сам понимал, насколько важен Рябухин, но Каурову голова этого типа важнее вдвойне. Потому что сам Евграфов требовал с него, не будет успеха, начнутся репрессии. И только потому, что Кауров посмел перечить начальству.
Наблюдение за домом установили, по адресам родственников и знакомых прошлись, но Рябухин будто сквозь землю провалился. Впрочем, Кауров старался не унывать. И в стакан не заглядывать. Проблема с алкоголем усугубит и без того сложную ситуацию с начальством, никак нельзя об этом забывать — даже когда выпить хочется до дрожи в пальцах.
Глава 10
Среда, 15 июня, 16 часов 24 минуты
Евграфов сидел неподвижно, только пальцы тихонько барабанили по столу, а кресло под ним угрожающе скрипело. Кокарда лежащей на столе фуражки, будто всевидящее око, казалось, смотрела Каурову в душу. И сам Евграфов сверлил подчиненного взглядом.
— Почему Балашов на свободе? — наконец спросил он. Кресло под ним продолжало возмущенно скрипеть.
— Потому что Балашов не убивал Старова.
Суд не освободил Балашова от ответственности, ему всего лишь изменили меру пресечения, но Евграфов все равно в бешенстве.
— Кто убил?
— Подозреваемый находится в розыске.
Розыск Рябухина непозволительно затянулся, Евграфов требовал результата, но Кауров мог предложить ему только заключения экспертизы.
— Подозреваемый еще сегодня находился под стражей!
— Балашов не убивал.
— Не убивал он только потому, что не признался в содеянном. А почему он не признался? Почему Глицевич у Панаева признался, а у тебя Балашов не признался?
— Потому что в случае с Глицевичем вмешательство третьих лиц не установлено. А в случае с Балашовым… Есть свидетели, которые видели, как Рябухин подкладывал монтировку, на орудии убийства обнаружен запаховый след именно Рябухина, собака это подтвердила. Опять же кровь на подошве его обуви принадлежит убитому Старову. На одежде Балашова следов крови нет, нет и следов пребывания на месте преступления.
— И где же Рябухин?
— Найдем, товарищ полковник. Обязательно найдем!
— А почему ты начал его искать, майор? Вот скажи, почему? — скривился Евграфов. — Хочешь, я скажу? Назло мне ты начал его искать!.. А ведь я просил тебя без самодеятельности!
— Ну хорошо, я надавлю на Балашова, выбью из него чистосердечное признание. А завтра снова убьют парня и девушку двадцати семи — двадцати восьми лет. И в деле снова будет фигурировать «Ниссан Патфайндер». А послезавтра история повторится. Снова двадцать восемь лет и снова «Ниссан». Выяснится, что убил Рябухин.
