Владимир Царицын - Осенний лист, или Зачем бомжу деньги
Наденька стояла посреди приёмной, пол которой был засыпан старыми газетами, листками инструкций, цеховых приказов и распоряжений. Глаза у неё были на мокром месте.
— Что мне теперь делать, Алик? — спросила она у вошедшего Альфреда, глотая слёзы.
Альфред растерялся и не ответил.
— В деревню? — с надрывом продолжала Надя, — Свиней кормить? Корову доить? Спину на огороде ломать с утра до ночи?
— А… что?., — заикаясь, стал лепетать Альфред, — Что?.. Что делать?..
— Вот и я не знаю, что! Не хочу я в деревню. Я там превращусь… в старуху я там превращусь. Не пройдёт и полгода.
До превращения Наденьки в старуху было ещё ой как далеко, она преувеличивала. Во всяком случае, больше, чем полгода.
Альфред смотрел на Наденькины трясущиеся губы, на её слёзы, дрожащие на кончиках пушистых ресниц, и молчал. Он не знал, что сказать, не знал, что посоветовать девушке, к которой, в принципе, был неравнодушен, но… Но что он может сделать, если и сам не знает, куда ему идти и на что жить? Какое-то время, конечно, можно посидеть на шее у мамы, но одно дело — родной сын, а с Наденькой? Нет, двоих мама на шее не удержит.
Так он ничего и не сказал Наденьке. Из кабинета раздался голос начальника цеха, приказывающей ей зайти за получением очередного распоряжения. Надя ушла к начальнику, а Альфред, смалодушничав и воспользовавшись отсутствием девушки, потихоньку ретировался.
Больше они с Наденькой никогда не виделись. Наверное, уехала всё-таки в свою деревню…
Окрошка вернулся не один. За его спиной шёл высокий худой старик с белой головой и котомкой на плече.
— Эй, Альф! Ты там не уснул? — окликнул Альфреда Окрошка, который, со света не мог разглядеть его, сидящего на рубероиде, — А, вот ты где! Дай-ка мой любимый фонарь. Сейчас мы эту дверь вскроем, как банковский сейф.
Бирюк коротко кивнул Альфреду и сказал Окрошке:
— Свети сюда, на замочную скважину, ёшкин кот, — голос у Бирюка был грубый, хриплый, — а сам отвернись.
— Секреты мастерства раскрывать не хочешь?
— Глаз у тебя, Окрошка, нехороший.
— Чем это, интересно знать, тебе мой глаз не нравится?
— Глупый он у тебя и завистливый. Будешь смотреть — не смогу замок открыть.
— Завистливый, говоришь? — Окрошка не стал повторять первого определения, — Хорошо, вообще смотреть не буду, — он отдал фонарь Альфреду, — пусть вот он тебе светит, если тебе мой глаз не нравится. А я отдохну пока.
Он отошёл назад, нашёл удобное место на куче рубероида, пристроил свою тощую задницу, и, обиженно засопев, стал ждать. Бирюк порылся в котомке, извлёк какую-то железку и принялся ковыряться ею в замке. Возился он совсем недолго, буквально, через десяток секунд Альф услышал скрежет — это ригеля из стен стали рывками вползать в дверное полотно.
— Хороший замок, — одобрительно произнёс Бирюк, — прочный, и совершенно не заржавел. Только простой, как чукча. Без секретов. Ну, что? Дело сделано.
— Дай-ка, дай-ка! Пусти, — Окрошка мигом поднялся с кучи, и, отодвинув Бирюка костылём в сторону, подошёл к двери, — открывай. Что стоишь, как обмороженный? Альф, ты что, не слышишь, давай, открывай свой Сим-Сим.
Альфред потянул за ручку, и дверь медленно открылась, тяжёлая стальная дверь в бомбоубежище, построенное и оборудованное во времена, когда угроза ядерного нападения капиталистических агрессоров ни для кого не казалась пустым звуком. На Альфреда пахнуло сухим холодом и запахом пустого помещения, точнее, отсутствием каких бы то ни было запахов. Он посветил фонарём, и яркий луч света выхватил из темноты стеллажи, на которых стояли какие-то ящики. Много ящиков.
— Ни фига себе! — выдохнул Окрошка, — Интересно, что там внутри, в ящиках в этих? Может, консервы?
Часть II. Тесть
1
Идя на встречу с тестем, о существовании которого Сидоров подозревал, но никогда не видел, он слегка волновался.
Накануне вечером, когда они с Мотовило сидели на кухне и пили коньяк, он позвонил с домашнего телефона майора в гостиницу и попросил соединить его с номером, где проживал Самсонов. Трубку поднял секретарь сибирского олигарха. Голос у секретаря был молодым, но вполне убедительным.
— Секретарь господина Самсонова.
— Моя фамилия Сидоров. Мне нужно встретиться с Андреем Валентиновичем.
— Назовите ваше имя и отчество, пожалуйста, — вежливо попросил секретарь, — И сообщите цель вашего визита.
— Алексей Алексеевич. Я хочу встретиться с господином Самсоновым, чтобы обсудить некоторые вопросы, которые… — Сидоров на секунду запнулся, — которые имеют конфиденциальный характер.
— Одну минуту.
Видимо секретарь ушёл в другую комнату докладывать Самсонову о звонке, трубка молчала около минуты.
— Алло? Господин Сидоров? Вы слушаете?
— Да.
— Можете прийти завтра в восемь тридцать. Андрей Валентинович будет вас ждать. Только попрошу не опаздывать и не приходить раньше назначенного времени. У Андрея Валентиновича чёткий режим дня и он не терпит отсутствия пунктуальности у визитёров.
— Восемь тридцать утра или восемь тридцать вечера?
— Утра, конечно, — удивлённо уточнил секретарь и повесил трубку.
Слова Сидорова о том, что он прибудет на встречу ровно в восемь тридцать утра, прозвучали под аккомпанемент коротких гудков отбоя.
Да, подумал Сидоров, серьёзный мужик мой тесть. И секретарь у него…
В гостиницу Сидоров прибыл в восемь двадцать семь. Номер, который был ему нужен, находился на втором этаже, и Сидоров не стал вызывать кабину лифта, поднялся по лестнице. У двери апартаментов Самсонова его остановили два охранника, потребовали документы, а потом, пока один из них проверял паспорт и сверял фотографию с оригиналом, второй бесцеремонно его обыскал, охлопав со всех сторон.
— Чистый, — сообщил он напарнику.
— Но паспорт у него старый, — покачал головой тот.
— Болел долго, — попробовал отшутиться Сидоров, — поменять не успел.
Охранник шутку не принял.
— Постойте вон там, в торце коридора, — сказал он Сидорову строго, и, постучав в дверь, исчез за ней.
Вышел через минуту и кивком разрешил Сидорову пройти во временные покои олигарха Самсонова.
Секретарь сидел у раскрытого ноутбука. Едва Сидоров вошёл, он оторвал взгляд от монитора и демонстративно посмотрел на часы, висящие на стене. Часы показывали восемь тридцать две. Сидоров тоже посмотрел на свои наручные часы и пожал плечами. Он хотел сказать, что в его задержке на две минуты виноваты охранники, но секретарь не дал времени это сделать, указал на двухстворчатую дверь и сказал:
— Проходите. Андрей Валентинович вас ждёт.
Сидоров вторично пожал плечами и немедля вошёл к Самсонову.
Первое, что бросилось в глаза — большой портрет Катерины, стоящий на гостиничном секретере. Чёрная траурная ленточка туго охватывала уголки портрета.
На фотографии Катерина была молодой, совсем молодой. Наверное, в ту пору она только-только школу окончила, либо училась на первом курсе института. Лет семнадцать, максимум восемнадцать. Сидоров невольно замер, вглядываясь в слегка позабытые черты лица бывшей жены, и вспоминая, какой она была, когда они жили вместе. Она была такой же, почти такой же, как на фотографии, что стояла на секретере. Катерина вообще всегда молодо выглядела. И в двадцать восемь лет её можно было принять за восемнадцатилетнюю студентку, особенно если была одета в джинсы и майку. Тонкая, хрупкая, миниатюрная — девчонка и девчонка.
И всё-таки имелось это лёгкое «почти». Глаза! Катерина умела управлять выражением глаз. Они, по её желанию, становились беззащитно-жалобными или искренне просящими. На коммерческих переговорах её взгляд был исполнен мудростью и пониманием. Она умела обольщать взглядом и смотреть так, что мёртвый бы загорелся страстью и диким желанием. Иногда глаза у Катерины были насмешливыми, иногда грустными. Всякими могли быть эти прекрасные чёрные глаза. Но того, по-детски открытого и слегка наивного взгляда, которое запечатлел фотограф, сделавший этот портрет, Сидоров не замечал у своей жены никогда.
И ещё… Лёгкую, едва уловимую тень затаённой обиды увидел Сидоров в глазах молодой Катерины. Эта обида была так глубоко спрятана, что разглядеть её было практически невозможно. Но Сидоров разглядел. А может быть, ему показалось…
— Кха, кха.
От сухого покашливанья, неожиданно прозвучавшего в полной тишине, Сидоров вздрогнул и повернул голову. Глядя на Катеринин портрет и вспоминая жену, он совсем забыл, куда и зачем пришёл.
Сильно пожилой человек, старик можно сказать, сидел на мягких подушках кожаного дивана, и его вполне можно было не заметить. На Самсонове был элегантный тёмно-синий костюм-тройка почти детского размера. Да, роста и телосложения Самсонов был далеко не богатырского. Катерина от отца унаследовала миниатюрность, это очевидно. Седая чёлка старика падала на лоб, над плотно сжатыми губами топорщилась щёточка таких же белых, как и чёлка, усов. А глаза были светлыми, почти прозрачными. Наверное, у Катерининой мамы они чёрные, подумал Сидоров. Глаза старика очень внимательно и изучающе смотрели на Сидорова.
