Боб Джадд - Трасса смерти

Но что за черт? Может, я просто завистлив? Совершил свою акробатику в потном костюме в течение двух часов, рискуя жизнью ради своего удовольствия и публики, а эта баба перекрыла мои литавры столь же легко, как духовой оркестр перекрывает мальчишку с игрушечным тромбоном.

В темноте гаража какой-то человек, с блокнотом в руке, мешковатых, шоколадного цвета брюках, темно-зеленой рубашке с надписью «BOSS» на карманчике, на случай, если вы не заметите, что это дорогая вещь, и тщательно зачесанный (прическа — волосы короткие по бокам и длинные сзади), подошел ко мне со словами:

— Что это за дела с новым крылом, Форрест?

— Обратитесь лучше к Алистеру, это вон там, — сказал я, кивнув в сторону изможденной фигуры, склонившейся над монитором в углу. — Это наш воздуходув. Он вам больше расскажет, чем я. — Я вовсе не грубил, но я просто устал и жаждал как можно быстрее сбросить горячий влажный костюм и встать под душ. По крайней мере, лучше б он спросил меня про гонки.

— Вы поменяли эти крылья, — сказал он, — перед субботней квалификацией и потому каждый круг проходили на секунду быстрее.

Я пригляделся к нему. Такого рода вопросы не практикуют на «Формуле-1». Есть, конечно, фанаты, которых волнуют крылья, и еще, да прости им Господь, журналисты, которые пишут отчеты о топологии диффузоров. На шее у него висел пропуск для прессы. Лицо было пухлое, но здоровое. И он очень опрятно выглядел. Большинство репортеров выглядит так, будто кто-то спал на них.

— Меня зовут Билл Хошоувер, — представился он. — «Роад энд трэк». Ваши ребята много потрудились в аэродинамической трубе.

Что-то в его вопросе меня насторожило, но на меня благоприятно действовали разговоры о машинах.

— У нас есть новая программа, над которой Алистер сейчас работает. Я вправду не могу вам много сказать о ней, так как все, что я знал об аэродинамике, развеяло на ветру.

— Понятное дело, — заметил он, — но вы должны были заметить разницу в поведении машины.

— Вы правы, машина была гораздо устойчивее на поворотах, и мы даже добрали с трехсот до четырехсот оборотов в минуту на прямой. Но вам лучше поговорить с Алистером.

Он щелкнул выключателем магнитофона.

— Нет, спасибо, — возразил он. — Это все, что мне нужно.

— Форрест? — прямо позади меня оказалась Сьюзен. Я обернулся, и она обняла меня за шею и поцеловала в щеку, как сестра. — Поздравляю, — сказала она. — Тебе пришлось совершить заезд по пересеченной местности, но ты принес нам весомое прекрасное очко.

— Эгей, будь осторожна! — сказал я. — Я всего лишь грязный гонщик и могу запачкать твою прекрасную атласную куртку!

— А, эта тряпка! — улыбаясь и тряхнув головой, сказала она. — Это был трюк на одну гонку. Что там за столпотворение снаружи?

— Всего лишь поп-звезда, — ответил я, — хлопушка. А ты выглядишь жидкой для Монстра-Мамочки, кумира прессы.

— Не жидкой, а измотанной, — возразила она, улыбнувшись, и отвела прядь волос от лица. А оно у нее заметно осунулось, резче выделялись скулы. Под глазами темнели круги, и вид у нее был такой, словно она нуждается в защите. Кстати, это было ее лучшее оружие — такой беззащитный вид. — Мы выиграли очко, что очень хорошо для наших спонсоров, хорошо для наших доходов. А я собираюсь домой к Джошу и Сью Второй. Может, им это и ни к чему, а я буду чертовски рада.

— Так что ты счастлива, — заметил я.

— Не говори ерунды, — ответила она. Позже, когда я разговаривал с Алистером, описывая эту гонку и мою реакцию на новое крыло, он спросил меня, с кем я беседовал у входа в гараж. Я сказал ему, что это был репортер из американского журнала «Роад энд трэк».

Он ответил:

— Этот журнал прекратил освещать гонки «Формулы-1» с тех пор, как их перестали проводить в США. Что ты ему рассказал, Форрест?

Может, это из-за контракта. Но на следующий день после гонки отель «Гран-Каяк» показался мне одним из самых тихих уголков в мире. Несколько фанатов и спонсоров спокойно покидали отель, несколько пожилых пар и парочка молодоженов сидели в комнате для завтрака, но большинство столов пустовало. Когда я проходил через главный вестибюль с его нависающими над головой пятнадцатью этажами, у меня было такое ощущение, что через день-два я буду единственным, кто останется на этом корабле. Чья-то рука коснулась моего плеча.

— Мистер Эверс? Вам звонят.

Я взял трубку у главной стойки, наблюдая за потоком отъезжающих. Голос был медоточивый, но с привкусом уксуса.

— Я хочу, чтобы ты извинился, Форрест. Позвони ей и извинись.

— Панагян, она схватила меня за яйца! На глазах у всех! И вы хотите, чтоб я пошел поцеловал ее и помирился?

— Она очень чувствительная девушка, и она проплакала все свои глаза. И еще угрожает уйти. Вдобавок ее адвокаты обещают подать в суд за публичное оскорбление. Тебе, возможно, пришлют такое же извещение. Так что будь с ней помягче. Наша операция еще не завершена и требует продолжения. И у нас очень плотный график.

— Ну и пусть рвет контракт! Ты же сэкономишь кучу денег. В ней столько же сексуальности, как и в боа-констрикторе! А целовать ее — явно не то удовольствие.

— Ты ее целовал?

— А ты ее видел?

— Естественно, видел. Ее видел весь мир.

— Недавно, я имею в виду. Она не выглядит моложе своих лет.

— Это не проблема. Для этого я нанял Скатуччи, Скатуччи сделает привлекательной даже оскалившуюся черепаху! Все-таки позвони ей и скажи, что был измотан после гонки, но сейчас чувствуешь себя гораздо лучше и будешь работать с ней.

— Как бы не так! У тебя не хватит денег, чтоб заставить меня сделать это!

— Мне не хотелось бы разрывать наш контракт.

— Если разорвешь мой контракт, я буду самым счастливым человеком из всех пассажиров сегодняшнего рейса на Лондон. — Это был чистейший блеф. Если б он разорвал мой контракт, мне бы пришлось вернуться в свою квартиру на Холленд-парк и заниматься тем же, что и до этого: глазеть в окно и выть на Луну.

Полчаса спустя я спустился в холл, намереваясь позвонить этой женщине, но услышал, как в моей комнате зазвонил телефон. Какое-то время ушло, чтоб открыть дверь, пересечь комнату и выглянуть в окно. Телефон продолжал звонить, поэтому я снял трубку.

— Прошу прощения, я была такой дурой, — сказала она спокойным стеснительным голосом, словно примерная ученица.

— О чем это вы? — спросил я.

— Вы же устроили такую шутку. Вы тупы или только прикидываетесь?

— И то и другое.

— Не могли бы вы мне сказать, что вы тоже сожалеете?

— Сожалею? С моей стороны это была просто вульгарная, дешевая и скверная выходка! Поэтому конечно же я сожалею, что все так произошло.

— Я думаю, что, поскольку нам придется работать вместе, может, не мешает познакомиться поближе. Вы не хотите, чтобы я пообещала больше не хватать вас за яйца?

— Нет, — ответил я. — Я не хочу от вас никаких обещаний. Но если вы снова схватите меня за яйца, я вас не отпущу так легко.

— Ладно, — засмеялась она. — Я знала, что мы сможем работать вместе.

Глава 10

Спальня была по высшему классу: декорированные высокие потолки, белый камин из мрамора и французские двери, ведущие на балкон с видом на озеро. В комнате отсутствовала мебель, если не считать красной, покрытой лаком кровати. Маленькая бронзовая табличка в ногах постели признавалась в том, что кровать эта по частям была перевезена из Шанхая в качестве трофея Британии, добытого во время опиумных войн. Ее боковые плоскости изобиловали фризами драконов, тигров и цветов. Повыше толстый китаец, возможно прежний владелец кровати, размахивал, поглаживал и засовывал член, который своими размерами привел бы в ужас и гиппопотама. Этот мощный жилистый орган был облизан, обсосан и засосан таким множеством склонившихся, раскинувшихся и распростертых ничком дам различных размеров и форм, одетых и раздетых, на лицах которых застыло выражение скуки. Или блаженства. Трудно было догадаться, что художник имел в виду.

Может быть, резчик всего лишь следовал указаниям Чунг Хун Ли — Могущественного владыки времен Великой Войны, для которого и была сооружена эта постель (согласно этой небольшой бронзовой табличке). Несомненно, среди друзей он был известен как «Старый Ишачий Член». Как и вообще в порнографии, здесь были сплошные повторы.

Я прошлепал в вельветовых тапочках по мозаичному полу, вощенному на протяжении столетий, к французским дверям и балкону, выходящим в сад и на лужайку, которая сбегала вниз к маленькому озеру. Воздух был напоен свежестью и запахом сосен, а солнце только что поднялось из-за макушек деревьев. Канадские гуси, мама и папа, плавали по озеру, временами приближаясь к берегу со своим выводком, который бултыхался где-то позади, выщипывая мягкие побеги. Молодежь устроила гвалт о том, кому достался длинный стебель. Одним словом, семейный завтрак. Я вернулся в спальню, повесил халат на нос дракона, сбросил вульгарные шлепанцы, забрался в просторную китайскую колыбель, откинулся на подушки и стал ждать.