Юрий Комарницкий - Нина «Золотоножка»
После собрания к Францу подошел Николай Андреевич.
— Не ожидал вас здесь увидеть. Решили помочь несчастным?
— Все мы ходим под Богом, так что в этом нет ничего удивительного.
— Я не иронизирую, Бялковский, ведь вы на Украине недавно. Могли о Фонде ничего не слышать.
— Врач Матковский — мой университетский товарищ. Вот встретились здесь.
— Работы, Бялковский, на сто лет. Честно говоря, этим вопросом у нас занимаются единицы.
— Думаю, Николай Андреевич, не только у нас. Бывший Союз нынче представляет собой убогую картину.
— Ну а как насчет картины о наших людях? Еще не передумали?
— Нет, Николай Андреевич. Это “идея фикс” моей жизни — написать картину именно на предприятии мясной промышленности. Хочется понять, правы были или нет Маяковский и Горький, обобщая профессию и мораль человека. Правда, писатель и художник пользуются несколько разными приемами.
— Не сомневаюсь, что вы сумеете передать правильно наш прозаический быт. Я слышал, на выставке в Киеве ваше полотно “Украинские Афины” произвело большое впечатление. Говорят, вам предлагали за полотно большие деньги.
— Дело не в деньгах, Николай Андреевич. Я впервые за долгие годы самореализовался. Для творческого человека — это все.
— Согласен, Бялковский, и хочу добавить, что не только для творческого. Человек хочет себя реализовать независимо от того творческая — ли он личность или нет. Впрочем, все виды человеческой деятельности можно назвать творчеством. Уверен, все люди удивительно талантливы. Вот только пробиваются в этой стране единицы.
Дмитренко произнес эти слова как-то вяло, чувствовалась усталость этого человека, загруженного массой неразрешимых вопросов и бесконечных просьб о помощи. К этому времени Бялковский уже знал, что бывший директор ОАО “Винницамясо” был в городе одним из первых и постоянных меценатов. Масса организаций во время его директорства получали помощь от объединения “Винницамясо”.
И еще Франц знал, что благотворительность на Украине практиковалась в основном в двух городах — Львове и Киеве. Там на помощь обездоленному ближнему смотрели, как на божье дело. Что касается Винницы и Винницкой области, на просьбы основателей фондов о помощи, просящий, как правило, встречал ехидные улыбки акционеров и замечания наподобие: “Чоловіче, яка може бути благодійність в цій розореній країні?” В основном это говорили люди, у которых месячные оклады «составляли» тысячи долларов. Но и в той же Виннице находились люди с Богом в сердце. Это были Дмитренко Н. А., руководитель фабрики “Володарка” Гавриш Л. Т., директор Винницкого молокозавода Трофимова Л. Н., директор объединения “Винницахлеб” Ляховецкий В. Б.
Находились замечательные люди и в районах. В Барском — Желиховский В. Й., Сухоребрый А. А., Гайсинском — Качур М. И., Черноморец В. В., Жмурко В. М. и другие.
* * *Этот вечер Францу запомнился. Информация, цифры, которые он услышал от людей, занимающихся проблемой СПИДа на Украине, говорили о том, что этой проблемой на государственном уровне почти не занимаются. Как бы ему ни хотелось, заменить это слово “ПОЧТИ” на более весомое, ничего подходящего он подобрать не мог. Размышления прервали слова:
— Так когда вы начнете работу, Бялковский, чтоб я мог вам помочь? — как бы подводя итог спросил Николай Дмитренко.
Бесконечно разводить на этот счет полемику становилось стыдно.
— Завтра в девять утра буду у вас на проходной, — лаконично сказал Франц.
ПРОЩАЙТЕ «КРЕСТЫ»
Илья Семерик волновался. Почти год он выбивал показания из этого человека, был совершенно уверен в его виновности, а сегодня приходится его отпускать.
Но прошибать лбом стену бессмысленно. По-видимому, карьеру он сделает не благодаря сенсационному раскрытию, а по противоположному принципу.
Очень хотелось красивой жизни. Хотелось иметь роскошную квартиру, шикарную любовницу, возможность покупать классные шмотки.
И вот возможность представилась.
— Борис Семенович, хочу сообщить, что вы свободны. Сегодня вас с изолятора освободят, но предупреждаю…
Баха, перебив его, продолжил:
— Впредь не попадайтесь. Сколько клубочку не вится, конец будет.
Следователь вымученно улыбнулся.
— Именно так, вы хорошо сказали.
Баха рассмеялся.
— Вы, Илья, простой, словно вещмешок. Так глаголют 99 процентов вашего брата. Тем не менее, скажите, амнистия вышла, что ли?
— Узнаете, когда выйдете за ворота, — тихо сказал Семерик. — Советую сразу не бежать на Финляндский вокзал пить кофе, а осмотреться вокруг.
Тюремный телефон работал как всегда отменно. В камере уже знали о его освобождении.
Нацмены явно ликовали. Остальная масса заключенных пребывала в унынии.
— Чего пригорюнились, орелики, дойдет и до вас очередь, — весело сказал Баха. — Видать, какая-то хремота вышла, думаю, всех буду нагонять.
— Да нет, не всех, — с ехидной улыбкой на губах заметил татарин Нигматулин. — Это кумовских[10] нагоняют.
В камере воцарилась мертвая тишина. Баха прижимистой походкой подошел к Нигматулину:
— Есть в одной песне такие слова, братишка, — прохрипели его побелевшие от бешенства губы, — “свободу вы любите, свободу берегите, научитесь вы ее ценить!” Только благодаря этим словам ты сейчас останешься живой.
Молниеносным движением обеих ладоней он оглушительно ударил татарина по ушам.
Тот дико взвыл и упал на колени. Локтем правой Баха прибил его к земле и, напоследок, носком ботинка врезал в подбородок.
— Отдохни, братишка, — сквозь зубы процедил Баха. — Я ухожу, орелики, — обратился к сокамерникам, — а вы держитесь вместе. Мы находимся в центре славянской страны. Не поддавайтесь этим шакалам, иначе, могу поклясться, они вас поодиночке опустят.
Через час его выдернули на подвал, где он прошел шмон и ему возвратили вещи. Еще через десять минут, всклоченного, как помойного кота, Кресты выкинули его за тюремные стены.
Двое неизвестных ожидали Баху Семенова за тюремными воротами.
Он уже понял, что “его” картина понадобилась кому-то не из простых, а из той категории людей, кого называют всесильными.
Эти двое вполне подходили под эту категорию. Полы шикарных, черных плащей спадали на добротные “казаки”. С плеча каждого свисали сумки, которые в фирмовых бутиках стоили по четыреста-пятьсот долларов.
Повязка через правый глаз на лице блондина смотрелась как-то бутафорном. Не верилось, чтот этот шикарный молодой человек мог быть без глаза.
— Итак, я вас слушаю, господа, — и сделал театральный реверанс.
Единственный глаз шикарного молодого человека вспыхнул нехорошим блеском, а губы произнесли фразу, от которой видавший виды Баха неожиданно сник.
— Ты че, змей, дергаешься, как петух колымский. Завязывай, пока тебе в пусере дырок не понаделали.
Баха мгновенно понял, что диктовать свои условия этим людям ему не придется. Несмотря на шикарный прикид, эти двое видали виды.
— Садись в машину, дорогой, и ничего не бойся, — успокоил его седовласый незнакомец явно не русской национальности. — У нас есть к тебе деловое предложение.
Они сели в 600-й мерседес.
— Итак, Борис Семенов, мы вам предлагаем следующее, — без проволочек начал Харасанов. — В этом конверте десять тысяч долларов. Нам необходима информация у кого вы скупали полотна художников, которые выставлялись на закрытых международных аукционах в Москве.
Баха ожидал другого. Он знал, что ему будут предлагать деньги, но он был уверен, что у него хотят заполучить полотно Айвазовского “Штиль у берегов Ямайки”.
— Мужики, вы меня удивили. Если вы нарисовались из-за бугра, у меня для вас есть кое-что поинтересней.
Молодой опять вспылил.
— Кончай блатовать, Баха!.. Я тебя вижу насквозь своим одним глазом. Атвечай на вопрос.
— Погоди, Василий, — сдержал его Харасанов. — Какое предложение?
— У меня есть подлинник полотна Айвазовского “Штиль у берегов Ямайки”. Продам за сто штук.
— Годится, — хлопнул его по плечу Харасанов. — Но с одним условием: мы покупаем картину хоть сегодня, если она подлинник и с закрытого московского аукциона.
— Угадал, пахан, эта картина оттуда, — сказал Баха.
— Доказать сможешь? Покажешь бывшего владельца?
Баха нахмурился.
— Это, мужики, будет посложнее… Придется ехать в Северный Казахстан, город Кустанай.
У Харасанова засосало под ложечкой.
— А ты нам не гонишь?.. С каких это пор такая дыра стала иметь отношение к шедеврам мирового искусства?
— Имеет! Старичок, у которого я в Москве скупал картины, два года тому назад крякнул[11]. Его сын живет в Кустанае. Перед смертью он мне передал его адрес.
