Ирина Арбенина - Черное солнце
Так и не узнав, почему пожилого идиота нельзя называть идиотом, а молодого — пожалуйста, Аня вздохнула и направилась к лифту.
Очень осторожный человек Игорь Багримович, ничего не скажешь. Что, кстати, совсем не гармонирует с его имиджем барина, легко разбрасывающимся наследством из Голландии.
«Баре» должны быть вальяжны, несколько рассеянны и вполне равнодушны к происходящему вокруг. Это, по разумению Анны, была необходимая часть имиджа.
В переулке кружились, устилая асфальт, желтые листья.
— «Забудется во мне последний род Багрима…» — отчего-то повторила почти вслух Светлова ранее неизвестные ей строки Гавриила Державина.
Консьерж-охранник, продолжавший прогуливаться перед подъездом, к сожалению, на поэзию классика не откликнулся и посмотрел на нее крайне строго.
И Анна не торопясь двинулась по направлению к метро.
* * *— Это Гоша, — доложил Ладушкин.
Голос его звучал четко и близко: как будто звонил Анин сотрудник не откуда-то с дальнего Севера, а был совсем рядом.
— Ну, как Полоцухин? — поинтересовалась Аня.
— Нормально.
— Что вы имеете в виду, Гоша? — уже зная оригинальные представления Ладушкина о том, что есть нормально, а что нет, все-таки решила уточнить Анна.
— Умер.
— А что же вы говорите «нормально»?
— Ну, это я в том смысле, что подтверждается наша версия.
— Ничего себе, нормально!
Аня подавленно замолчала.
— Точно умер? — словно еще надеясь на чудо и какую-то ошибку, автоматически повторила она.
— Точней не бывает.
— Это как же?
— Это значит: уже на кладбище.
— Понятно.
Гоша, как всегда, отвечал исчерпывающе.
— Ань… Тут дело такое… Полоцухин-то уже того… С ним не переговоришь, как говорится. А вот женщина тут есть одна — ну очень странная. Чувствуется что-то в ней такое… Ну, Кассиопея просто какая-то!
— Боже мой, Гоша, ну какая еще Кассиопея?
— Ну, которая говорит, а потом все сбывается…
— Может, Кассандра?
— Может, и Кассандра, — миролюбиво согласился Ладушкин. — Ее тут все вроде как юродивой считают.
— Интересно!
— Вот и я о том же. Вам бы послушать, что она говорит.
— А что она говорит?
— Ox! — Ладушкин только вздохнул.
И Светлова поняла, что это непередаваемо. Потому что вздыхал Ладушкин, хорошо знала Аня, крайне редко.
И еще это означало, что ехать придется все-таки ей самой.
— Я-то все больше по контактному общению специалист, а послушать, поговорить — это лучше бы вам.
— Понятно, просто поговорить с человеком — это уже, по-вашему, даже и контактом не назовешь.
И я, стало быть, я — по бесконтактному общению специалист.
«Контакт» на языке Ладушкина означал нечто, после чего человек — тот, с кем в этот контакт вступили — как минимум минут десять находится в отключке.
Это Анна для себя уже уяснила.
* * *Но, прежде чем ехать в такую даль, Светловой очень хотелось кое-что выяснить в Москве.
Точнее, хоть что-то. Это «хоть что-то» она хотела бы узнать о Тегишеве, к которому не подступиться: он, очевидно, из новых бар и, как большинство из них, недоступен. Существовала ли брешь в его бастионе, вот в чем вопрос?
* * *Кроме того, была и другая причина, по которой Анна не могла сразу рвануть на просторы бескрайнего Севера.
Петя прислал с оказией коробку розового вина, длинное письмо с рассказом о вайн-турах и просьбу передать оригинал приглашения одной даме, некой госпоже Козловой. Потому что факса для получения визы недостаточно, а волокита с оформлением и так изрядная.
Аня позвонила по сообщенному ей телефону, надеясь, что как только на том конце провода услышат о приглашении, тут же мигом и откликнутся с радостью, мол: «Мы к вам заедем!», «Где вас найти?»
И все такое.
Но не тут-то было. Светловой ответил голос, очевидно, только что проснувшейся женщины. Голос госпожи Козловой.
— Ах, да, да! Приглашение? Хорошо.
Пауза.
— Ну и?..
Все это означало, что дама вовсе не собиралась мчаться навстречу Светловой и уж в любом случае точно не собиралась сама заезжать за своим же добром.
— Понятно! — протянула она.
Аня глубоко вздохнула.
Все это означало еще, что Светловой предлагалось довести порученное дело до конца.
Но раз Петр попросил, значит, и его тоже попросили — и не довести дело до конца было невозможно.
— Где я могу вам передать документы?
Ей ответили.
И Светлова все поняла: адрес, по которому располагалась недвижимость госпожи Козловой, был изысканный. Не те люди, в самом деле, чтобы вскакивать, мчаться или хотя бы проявить элементарную любезность.
За последние несколько лет в Москве появился такой сорт граждан, которые были искренне уверены, что земля вращается ради них, а другие существуют исключительно для того, чтобы оказывать им услуги.
* * *Аня ехала к госпоже Козловой, а мысли ее были очень далеко: она уносилась к своему Старикову, туда, где был прозрачный легкий воздух, прекрасные старинные здания фермерских домов и виноградники, виноградники, виноградники… Между которыми весело катил по дороге микроавтобус с веселой компанией и Петей Стариковым, путешествующим от одной винной фермы к другой, дегустирующим самые лучшие в мире южноафриканские вина и становящимся час от часу все веселее и веселее.
Реальность же была такова: Анна видела перед собой нескончаемый поток московских машин, толпы движущихся людей и непролазную московскую слякоть.
Она смотрела на всю эту мерзость и нехорошо думала о тех, ради кого она вынуждена была затеять путешествие за город. А это вам не что-нибудь, а Москва — город, из которого еще надо выбираться два часа.
Вот такие небезынтересные наблюдения и мысли. Бывает, что судьба настойчиво вынуждает тебя что-то совершить. Ты чертыхаешься и уворачиваешься, а потом оказывается, что в этой настойчивости что-то есть. Но иногда не стоит увиливать; надо просто сделать то, что тебе предлагается в сложившихся обстоятельствах. То есть как теперь.
* * *У входа в коттедж госпожи Козловой была установлена телекамера, но Светлова совсем не была уверена, что ее кто-нибудь станет особенно рассматривать.
В доме, куда ее пригласили войти, царила такая суета, что присутствующим было явно не до телекамеры: казалось, туда набилось невероятное количество людей.
Правда, довольно быстро выяснилось, что уж их не так и много, как кажется. Просто все присутствующие почему-то хаотически перемещались, при этом громко друг с другом разговаривая.
В общем-то, и всего-то их было ничего. Домработница, дрессировщица, приехавшая тренировать пса, да садовник, постоянно возникающий на пороге с вопросами по поводу устройства «сиренария» — это место, где сирень растет. Слово очень понравилось Светловой, привлекало тем, что никак не смущало привыкшее к нему ухо садовода-профессионала.
Ну и собственно, плюс ко всем вышеперечисленным присутствующим, хозяйка дома, мадам Козлова, и ее дочка Настя.
Собственно, Аня, не испытывающая заранее никакой симпатии к тем, к кому ехала, собралась быстренько ретироваться. Но ее стали удерживать…
Главная же причина, из-за которой она все-таки задержалась, ее саму удивила: ее как-то сразу и невзначай затянула круговерть и суета этого огромного дома, где, как в сказке про репку, все возникали друг за дружкой — дрессировщица, собака, мама, Настя, домработница, садовник… И опять, уже в другом порядке… А весь этот гам и шум перекрывал возмущенный и удивленный возглас, почти крик души:
— Отчего при ежемесячном расходе на хозяйство нескольких тысяч долларов в доме никогда нет в нужный момент туалетной бумаги?
Дочка хозяйки дома, Настя, как быстро выяснилось, готовилась к отъезду. Но не в Южную Африку, куда Козловым прислали приглашение. Туда собиралась Настина мама, которой, собственно, и предназначалось приглашение, переданное Петром. Сама же Настя готовилась отбыть к месту постоянной дислокации — в Англию.
Настя училась в Милфилде, в модном английском учебном заведении, неожиданно ставшем в последние годы особенно популярным среди новой русской знати из-за того, что его «открыли» для страны, отдав обучаться туда своих детей самые первые лица этой страны.
В гардеробной, где Аня разделась, среди немыслимого количества разбросанных кроссовок, тапочек, сапожек и прочего валялись две толстенные тетради, на одной из которых было крупно старательным почти детским почерком выведено: «Business», на другой «Law».
Честно говоря, Светловой интересно было поближе взглянуть и на «новое поколение, выбравшее пепси».
Разница в семь-восемь лет, которая отделяла ее от нынешних шестнадцатилетних, при динамичной нынешней жизни казалась Ане весьма существенной и превращала этих новых маленьких русских в совсем загадочных и не слишком понятных ей существ.
