Александр Белов - Потерянные души
Заговорил он со своим постояльцем только на второй день, когда Космос устал ругаться и обессиленно затих. И начал Кузьма Тимофеевич с нуля, словно впервые заметил столичного гостя.
- Звать-то тебя как, паря?
Услыхав, наконец, скрипучий голос старика, Космос обрадовался так, как, наверное, обрадовался Робинзон, обнаружив на своем острове человеческие следы.
Космос, - представился он.
Как-как? - удивленно переспросил пасечник. - Это что ж за имя такое?
Греческое, - привычно пояснил Космос.
Понятно, - кивнул старик. - Отец, стало быть, грек?
Настал черед удивиться Космосу.
Почему грек? - вытаращился он. - Он астрофизик... Ну, звезды изучает!
А-а-а... - понимающе протянул пасечник. Впрочем, по его лицу было видно: объяснения гостя его никоим образом не удовлетворили.
Так оно и оказалось. Через минуту Кузьма Тимофеевич покачал головой и пробурчал под нос:
Чудно!.. У меня, к примеру, папаня столяром был. Так что ж ему - Рубанком меня надо было назвать?!
Космоса это замечание задело.
Да уж лучше Рубанком, чем Кузьмой!.. - фыркнул он. - Тоже мне имечко! Что ж папаня твой, ничего получше придумать не мог?
А чего ему думать, если маманя меня аккурат на чудотворцев Козьму и Дамиана Асийских принесла? - старик пожал плечами и, чуть погодя, задумчиво добавил: - Хотя, конечно, мог и Демьяном окрестить...
Пасечник так и не смог смириться с мудреным именем своего гостя. Поначалу он называл Космоса "паря", а позже, когда сошелся с ним поближе, - "тезкой" или Кузей. Не без доли ехидства старик уверял Космоса, что его греческое имя наиболее созвучно привычному Козьме. И он был недалек от истины.
На перманентные расспросы столичного гостя о цели своего пребывания на пасеке старик, посмеиваясь в седую, клочковатую бороду, отвечал:
Говорят, озорничал ты у себя в Москве, паря, много. Измаялись все с тобой, вот и отдали мне... А для чего?.. Тут ведь как на это дело посмотреть: хошь - считай, что в ссылку угодил, а хошь - в санаторий на лечение...
Первый месяц "ссылки" оказался для Космоса самым сложным. Трудно было привыкнуть к убогому крестьянскому быту - дощатому сортиру на улице, ледяной воде в умывальнике, чадящей печке, забористым "ароматам" скотного двора.
Впрочем, со всеми этими неудобствами Космос смирился довольно быстро. В остальном же его жизнь, действительно, больше напоминала отдых в санатории.
Заботами по хозяйству пасечник его не обременял, кормил как на убой, поил o разными настоями и отварами трав. Космос много спал, гулял. От такой беззаботной жизни физиономия его вскоре округлилась, появилось даже некое подобие животика. Обнаружив этот факт, Космос и удивился и расстроился.
Дед, ты меня совсем закормил! - заявил он как-то за обедом, отодвигая от себя тарелку наваристых, духовитых щей. - Посмотри, я уже в кабана превратился, скоро хрюкать начну!..
Ешь, тезка, ешь... - усмехнулся старик. - "В здоровом теле - здоровый дух" - слыхал небось? Вот мы сперва тело твое, Кузя, укрепим, а потом и духом займемся...
В конце апреля на пасеке начались горячие деньки. Забот было выше крыши - надо было выносить спрятанные на зиму в сарай ульи, чистить их, подкармливать пчел... А ведь еще был обширный огород, который надо было вскопать и засеять! Вот тогда "санаторий" для Космоса закончился.
Пасечник без всякого стеснения по полной программе "припахивал" своего квартиранта. Да и сам "Кузя", порядком уставший от безделья, к немалому своему удивлению охотно включился в работу.
Поначалу он, понятное дело, побаивался копошащихся в ульях пчел. Стоило какой-нибудь ударнице медосбора сесть ему на ладонь, как Космос, в ужасе размахивая руками, отскакивал в сторону, изрыгая при этом нечленораздельные вопли. Но постепенно, глядя на посмеивающегося в бороду пасечника, он научился обращаться с дымарем, да и сами пчелы со временем перестали внушать ему непреодолимый страх.
В маске, в белом халате и с дымарем в руке он мог часами копаться в ульях, вычищая рамки, выгребая погибших за зиму пчел и просто наблюдая за жизнью пчелиных семей. Старику порой приходилось и прикрикнуть, чтобы оторвать своего помощника от этого завораживающего занятия.
А потом был огород, ставший для Космоса настоящим испытанием. Комья влажной глинистой почвы постоянно липли к лопате, с непривычки ломило спину, на руках вздулись и тут же полопались водянистые пузыри мозолей.
Проклиная все на свете, Космос терпел, потому что рядом, посапывая в бороду, проворно и сноровисто копал пасечник. Отставать ему, молодому парню, от старика было неловко, Космос упирался изо всех сил, но каждый раз к перекуру выяснялось, что дед снова обставил его по всем статьям.
К вечеру вскопали только половину, но Космос ухайдокался так, что еле-еле добрался до койки. Поясница просто разламывалась от боли, а натруженные ладони и вовсе не распрямлялись, скрючившись так, словно продолжали сжимать древко лопаты.
Кузя, иди вечерять, - позвал его к столу пасечник.
Не хочу... - слабо простонал Космос, с ужасом рассматривая кровавые мозоли на своих скорченных руках.
Дед Кузьма подошел к лежанке, на которой распластался "тезка".
Покажь руки-то... - велел он. - Ну-ка...
Старик осмотрел ладони вяло сопротивлявшегося парня и, нахмурившись, ушел в чулан, где хранился его запас кореньев и трав. Вернувшись, он приложил к ранам кашицу из жеваной травы и обмотал ладони Космоса чистой тряпицей.
Утром пасечник ушел на огород один. Он ничего не сказал Космосу, не позвал его с собой, и тот, поразмыслив, счел себя "на больничном". Перевернувшись на другой бок, Космос решил поспать еще. Но сон отчего-то не шел. Провалявшись в кровати около часа, он встал и выглянул в окошко.
Старик трудился один, а не вскопанная часть огорода показалась Космосу пугающе большой. Он размотал тряпицы на своих ладонях и осторожно сжал их в кулаки. Язвы несколько затянулись, и хотя руки еще побаливали, но, в общем и целом, чувствовал себя Космос вполне сносно. Впрочем, одна только мысль о лопате вызывала отвращение.
"К черту!.. - подумал он. - С какой стати я должен убиваться на этом долбанном огороде?!"
Он умылся, плеснул себе молока, отрезал ломоть хлеба с салом и сел завтракать. Но кусок не лез ему в горло. Стоило немного повернуть голову - и он видел сгорбленную фигурку старика с лопатой, в одиночку ковыряющего землю. Космос снова осмотрел свои руки, теперь следы от мозолей и вовсе показались ему ничтожными.
- Тьфу ты, черт!.. - с досадой сплюнул он и, отшвырнув свой так и недоеденный бутерброд, пошел одеваться.
К лету Космос превратился в настоящего крестьянина. Он окреп, руки и плечи налились силой, да и как могло быть иначе, если буквально каждый день ему приходилось трудиться. Он качал первый весенний мед-разноцвет, самый полезный, как утверждал дед Кузьма. Ульев на пасеке было много, и Космосу пришлось несколько дней крутить ручку медогонки, выкачивая мед из бесчисленных рамок. Огород тоже требовал постоянных забот - то прополка, то сбор жуков, то подкормка...
Потом начался сенокос. Для своих . двух коз - Белки и Стрелки - пасечник заготавливал сено сам. Обкашивал лесные опушки, полянки, ставя там небольшие стожки.
Понятно, что Космос тоже решил поучаствовать в этом деле. Они вставали в пять утра - со светом, - и, дружно позевывая, отправлялись на покос. По дороге болтали. Вернее сказать, болтал-то, конечно, Космос. Кузьма Тимофеевич больше слушал его пространные рассказы о столичной жизни, время от времени неодобрительно покачивая головой.
С ума вы там все посходили!.. - сердито пробурчал он как-то. - Одни деньги на уме!
Космос снисходительно хмыкнул:
А как же, дед? Хочешь жить в шоколаде - надо крутиться... "Бери от жизни все!" - слышал такую рекламу? -
Хорек эту рекламу придумал! - еще сильнее нахмурился пасечник.
. - Почему хорек?
Потому!! Вот, к примеру, лиса в курятник заберется... Зарежет курицу, ну две, и удерет с ними... А хорьку и одной курицы не сожрать, но не остановится, гаденыш, пока не перережет весь курятник!
" - Почему?
' - Да потому что хорек! - взорвался вдруг старик. - Потому что берет от жизни все! В шоколаде жить хочет!!
Да ладно тебе, дед! - опешил Космос. - Остынь, ты что, в самом деле?..
Кузьма Тимофеевич вздохнул и тихо, задумчиво сказал:
Нельзя так... Если все будут стараться взять от жизни все, Кузя, то выживут одни только хорьки. Не брать надо от жизни, а отдавать ей - вот тогда всем всего хватит!..
Косьба давалась Космосу еще тяжелее, чем вскапывание огорода. Полное неумение обращаться с косой превратило эту работу в форменную муку. Коса никак не желала двигаться ровно - то скользила по вершкам, то втыкалась в землю. Космос, чертыхаясь, выдирал ее обратно, в сотый раз выслушивая совет пасечника:
Пятку прижимай, Кузя! Пятку, говорю, плотней прижимай!..
