Татьяна Гармаш-Роффе - Частный визит в Париж
– Что значит «разгримироваться»? – спросил Реми.
– Снять грим, – удивился Максим.
– Нет, я имею в виду – как грим снимают?
– Салфетками, ватными тампонами. Есть для этого всякие жидкости и кремы.
– Вы не видели эти салфетки или тампоны с остатками макияжа? – Реми заглянул в пустое мусорное ведро в ванной комнате.
– Нет, – дошло наконец до Максима. – Но, может, не заметил?
– Тогда, если допустить, что они здесь были, кто их выбросил? Никто не приходил убирать?
– Нет.
– Вы уверены? – Реми с сомнением разглядывал мусорное ведро, на этот раз кухонное, так же пустое и подозрительно чистое.
– Приходил! – вдруг воскликнул Максим. – В этом ведре был мусор, но мой мусор, никаких следов от макияжа… И я утром чашку оставил в мойке! И тарелку! А теперь их нет.
– В детективы вы не годитесь, – усмехнулся Реми. – Если к месье Дору приходит женщина убирать, то она непременно должна была прийти в понедельник, после выходных всегда есть работа… И значит, у нее есть ключи.
Закончив осмотр комнат, шкафов, карманов одежды и даже обуви, Реми вернулся в гостиную. Указав на библиотеку, Реми сказал Максиму:
– Смотрите на полках. Вы ищете листки бумаги, на которых что-то написано. От руки или на машинке, в конверте или без. Письма, записки, пометки. Вы ищете поверх книжек и между ними. В общем, вы поняли.
– Понял, – ответил Максим и принялся за работу.
Сам Реми занялся небольшим секретером, встроенным в книжные стеллажи. Он выудил оттуда пачки писем, среди которых были и письма от Максима, но отложил их в сторону, рассматривая в первую очередь маленькие листочки и бумажки и пытаясь найти записную книжку. Оба погрузились в работу, и прошел, наверное, час, прежде чем Реми спросил:
– У вас есть что-нибудь интересное?
Максим протянул ему свой улов: несколько конвертов с фотографиями, газетные вырезки, старый счет за электричество. На фотографиях по большей части была Соня, иногда сам Арно с Соней и Пьером. Несколько фотографий изображали незнакомую молодую женщину на пляже и где-то в горах, с длинными, выгоревшими на солнце волосами и серыми умными глазами. Ее нельзя было назвать красивой, но у нее была незаурядная, запоминающаяся внешность, выдававшая характер и волю. В кино такая ценится больше, чем «красивость»… Впрочем, смотря в каком кино. Почти на всех фото рядом с ней находились два мальчика-близнеца лет двух с половиной и иногда присутствовал мужчина, видимо, муж.
– Мадлен? – вопросительно произнес Реми.
– Наверное, – ответил Максим. – Я ее никогда не видел.
На обороте фотографий были комментарии типа: «Деревня Сен-Поль», «Каньон реки Вердон» – и даты этого лета. Фотографии Сони не были подписаны.
– А у вас? – спросил Максим.
Реми пожал плечами. Несколько открыток с видами от Сони из Италии и от Мадлен с юга; ежедневник с короткими нерегулярными записями, касающимися расписания съемок или встреч с врачом, массажистом или с Соней. Адресной книжки не было. Документов тоже. Ничего из того, что обычно носят при себе. Все это было у Арно, с Арно, там, где был он сам… Только вот где?
– А здесь что? – спросил Реми, указывая на туалетный столик.
– Ничего особенного… Я туда заглядывал из любопытства, – начал несколько смущенно Максим, – там очки, часы…
Но Реми уже открыл ящички. В одном из них он нашел старые часы на кожаном ремне, старые очки с болтающейся дужкой, золотую цепочку, мужской потемневший серебряный браслет, бирку «Эр Франс», какие-то разрозненные ключики…
Реми снова склонился над ежедневником и спустя пару минут указал ему пальцем на строчку: «Письмо Максиму». Запись была сделана дней за десять до приезда Максима.
– Вы не знаете, о чем речь?
Максим пожал плечами:
– Наверное, дядя сделал пометку, чтобы не забыть мне написать письмо?
– Вы получили перед отъездом от него письмо?
– Нет, – подумав, сказал Максим, – перед моим отъездом мы только созванивались. Все долгие разговоры отложили до встречи…
– Сколько идут письма в Москву?
– Недели три.
– Следовательно, ваш дядя вряд ли собирался вам отправлять письмо за десять дней до вашего приезда. Что же, по-вашему, Арно имел в виду под словами «письмо Максиму»?
– Не знаю. Может, он что-то хотел написать мне, но потом сообразил, что письмо не успеет дойти, и не написал?
Реми перелистал ежедневник за текущий год.
– Сколько вы получили писем с начала этого года от дяди?
– Три. Нет, кажется, четыре.
– Какие месяцы, помните?
– В сентябре, съемки у Вадима уже начались, он мне писал о начале работы; до этого в мае или июне, еще одно в начале весны… С Рождеством поздравление.
Реми листал ежедневник. Максим ждал.
– Нигде нет никаких пометок о письмах. Только одна-единственная, за десять дней до вашего приезда. Вы не находите это странным?
– Не знаю, не очень. А вы находите?
– Когда вы вошли в эту квартиру первый раз, здесь не было какого-либо письма, оставленного Арно на ваше имя?
– Вот вы о чем подумали… Нет. Не находил.
– Здесь ваши письма к месье Дору. Я могу их прочитать?
– Прошу вас. Там нет ничего интимного.
Реми погрузился в чтение писем. Максим понес кофейные чашки на кухню, вымыл, вытер, вернулся, сел напротив Реми, закурил сигарету…
– Значит, это ваше наследство, вот этот столик? О нем речь идет?
– Он самый…
– Месье Дор оформил свое завещание?
– Я не знаю. Дядя писал, что сделает мне на этот столик бумаги. Но сделал ли – не знаю.
– Но склонны думать, что сделал?
– Да нет… Не знаю. Дядя писал – вы ведь прочитали письма, – что хочет сделать к моему приезду. Но мы на эту тему не успели переговорить.
– Ни слова?
– Ни слова. Почему такой странный вопрос?
– Когда я в кабинете спросил, есть ли у месье Дора ценности, вы мне не ответили. Я делаю вывод, что вы считали, что данная ценность принадлежит уже вам, а не ему.
– Вы психолог… Скорее я предоставил родственникам право отвечать.
– И они ответили, что у Арно ценностей нет.
– Я слышал.
– Вы думаете, они знают, что Арно оформил бумаги на ваше владение столиком? И что за бумаги? Завещание? Дарственная?
– Понятия не имею.
– Если они тоже не знают, кому принадлежит столик, то почему промолчали?
– Откуда, по-вашему, я могу знать?
– Да это я так, сам с собой скорее… Вы промолчали, например, чтобы не заговаривать о наследстве. Где наследство – там интерес, мотив преступления, детективы все читают, все разбираются… Так ведь?
– Так, – усмехнулся Максим.
– Вот. А они – почему?
– Почему?
– Если Арно еще не оформил бумаги на столик – то это не ваше, а Сонино наследство. Поэтому она и ее муж промолчали. Собственно, по тем же причинам, что и вы. Дорогой он, интересно?
– Должно быть. Восемнадцатый век все-таки. Венецианская школа.
– Разбираетесь?
– Нет, дядя как-то говорил… Он у экспертов справлялся. Эти вот инкрустации розовым деревом, лакировка, медная ковка, что-то еще, не помню… Кроме того, он вроде как принадлежал русской императрице Екатерине Великой.
– Как же Соня упустила такую вещь? Они ведь с мужем коллекционируют антиквариат!
– Не она с мужем, а ее муж. Только я слышал, что Арно отказался ему продать, хотя Пьер просил. Арно говорил, что этот столик ему не принадлежит, что он только хранитель чужого имущества.
– То есть вашего имущества.
– Нашего. Русской ветви нашего рода.
– Неплохой повод для убийства, а? Пока месье Дор не написал свое завещание, убить его… И столик становится наследством Сони. А?
– Вы серьезно?
– Пока нет. Вы бы Соне поверили?
– В чем?
– Так, вообще… Что она говорит правду.
Максим удивился вопросу.
– Почему вы меня спрашиваете?
– Не знаю, так просто. Она такая… – Реми искал слова. – Необычная. Я с такими не встречался, не знаю, что и думать. Вы режиссер, должны разбираться в лицах… Разве нет?
– Совсем не обязательно.
– Я разочарован. Так поверили бы?
Максим взглянул на Реми, но так и не сумел понять, была ли в его вопросе ирония.
– Не поверил бы, – сказал Максим.
– Почему?
– Не знаю, поймете ли вы мой ответ.
– Попробуем.
– Соня – актриса.
– То есть?
Максим задумался. Изящная надломленность, неуловимая манерность… Что-то от эпохи немого кино. Хрупкая капризность, утонченность, декадентство, наивная и порочная улыбка… Нет, не порочная, не то слово, – бывалая, – нет, опять не то… Знающая, посвященная в тайны – вот, это ближе; жрица, священная змейка, магия, Древний Египет. Глаза темные, глубокие, непроницаемые; не выдают, не отвечают, втягивают и колдуют…
Реми смотрел на Максима внимательно. Максим запнулся:
– Э-э-э… Не профессиональная, конечно, а просто относится к типу играющих женщин… Короче, я бы на свой вопрос не стал от нее ждать ответа, на который можно положиться.
