Николай Свечин - Касьянов год
— Умный, наблюдательный, знает город. Единственно, не умеет ладить с людьми.
— В каком смысле?
— А вот в каком. Взял бы он Дудку на скупке краденого и лишил бы патента. В исправительное отделение бы засадил. По закону, вроде так и положено. А я Акимку оставил на свободе — и получил первосортного осведа.
— Ясно.
— Боюсь, не все вам ясно, Алексей Николаевич. Помните, я рассказывал про то, как околоточные себе письмоводителей заводят? Так вот, и у меня он есть. Плачу ему из своего кармана. А откуда беру на это деньги, вы лучше меня не спрашивайте.
— Я и не спрашиваю.
— Вот и не спрашивайте! Зато у меня раскрываемость всех выше в отделении, и жулики боятся Асланова как огня. А Красовского нет. Северьяныч с Цихоцким довольны, сам губернатор меня знает…
Надворный советник простился с надзирателем на углу Анненковской. Выпил кофе, прогулялся по Крещатику и свернул на Фундуклевскую. Ему было над чем подумать. Старая проблема: как работать с агентурой. Каждый решает ее по-своему. Опасность заиграться велика здесь, как нигде. Заиграться и стать заложником собственных осведов. А наиболее лихие сами делаются уголовными, не снимая при этом полицейский мундир. Такие случаи бывали. Степень близости между осведомителем и сыщиком известна лишь им двоим. Даже в платежной расписке стоит не фамилия, а кличка. У трактирщика Акима Дудки, наверное, кличка Морж…
Глава 5. О кризисах, онкольных кредитах и прочей ерунде
Лыков вернулся в номера в час ночи. Оказалось, что у конторщика его ждет записка. Он распечатал ее и прочитал: «Добрый вечер. На всякий случай жду в буфете “Сан-Ремо”. Ваш Н.А.К.» Красовский!
— Где находится «Сан-Ремо»?
— На Думской площади. Это, вашество, гостиница. Через угол от «России».
— Буфет в ней еще открыт?
— До двух часов ночи угощают. Так у нас откушайте, у нас вкуснее!
Лыков поторопился на встречу. Сыщик мог не дождаться. Вот досада! Знал бы питерец о записке, не шлялся бы по улицам, а уже сидел бы в «Сан-Ремо».
Он успел. Красовский расплачивался, собираясь уходить.
— Поздно заканчиваете свое дознание, — усмехнулся он, снова садясь за стол.
— Простите, Николай Александрович, не знал. Четверть часа как простился с Аслановым и гулял еще по улице.
— Ну, успели и славно. Мне показалось, Алексей Николаевич, что у вас есть ко мне вопросы. Так?
— Так.
Питерец и киевлянин взяли по пиву и придвинули стулья.
— Значит, Асланов помогает вам вести дело? — вполголоса спросил надзиратель.
— Помогает, и весьма активно. Какого вы о нем мнения?
— Вы желаете откровенного ответа?
— Другой ответ не имеет для меня ценности, — парировал Лыков.
Красовский задумался. Молчал он почти целую минуту, потом решился:
— Нельзя верить ни одному слову этого человека.
— Даже так?
— Именно так.
— Мне показалось, — осторожно начал Алексей Николаевич, — что Асланов — профессионалист высшего класса. Как сыщик, он на своем месте.
— Спиридон знает преступный мир, это верно. И раскрываемость у него самая высокая в отделении. Вот только раскрываемость та очень избирательна.
— Арестовывает, кого хочет?
— Да. Есть воровские хороводы, которые годами громят квартиры. И хоть бы хны. А их учетные карточки в картотеке отделения пусты. Еще Спиридон мухлюет с наблюдательными листками. Знаете такие?
— Для тех, кому воспрещено занимать определенные должности?
— Да. Лицам, известным полиции как преступники или люди с низкой нравственностью, нельзя служить посыльными, швейцарами, дворниками и сторожами. Мы ведем их учет. А Спиридон лазает в те списки и подправляет их за мзду. Потом, мне доподлинно известен случай, когда Асланов зарегистрировал взятого рецидивиста под чужой фамилией.
— Это уже перебор! — возмутился Лыков. — А что пристав?
— Северьяныч? У него у самого рыло в пуху. Еще вопрос, кто кому указания дает: Желязовский Асланову или наоборот. Киевская полиция, наверное, самая продажная во всей империи. Здесь как нигде принято трелить.
— Трелить?
— Ну, вымогать сыщикам деньги у преступников.
— У нас в Петербурге это называется «лапки».
— В столице тоже, выходит, берут? — усмехнулся Красовский.
— Увы, Николай Александрович. Сейчас стали меньше. А десять лет назад при Виноградове творилось черт знает что.
— Ну теперь, стало быть, наш Киев — чемпион по взяткам.
— Скажите, а у вас есть заштатный письмоводитель? Асланов сейчас рассказывал, что таковые имеются у каждого околоточного надзирателя.
— У меня нет. Мне ему платить не из чего. Жалование знаете какое?
— Пятьдесят рублей?
— С наградными. Еще когда кражу раскроешь, благодарный обыватель может премию вручить — с согласия начальства. А может и не вручить.
— Но как же вы пропускаете через себя восемь тысяч бумаг в год?
— По ночам сижу. Иногда до утра.
— Но взяток не берете?
— Нет, не беру. Что, не верите?
— Почему? Верю. Но трудно, наверное, так служить? Когда все берут, а вы нет. Они же вас бояться начинают. А раз боятся, то мечтают сплавить.
Красовский вздохнул:
— Я не один такой. Еще есть человека три-четыре.
— А сколько в Киеве околоточных надзирателей?
— По штату восемьдесят два человека.
Сыщики помолчали, попивая пиво. Потом Красовский сказал:
— Несколько лет назад застрелился околоточный Пеньковский из Лыбедского участка. Оставил после себя записку: «Бесчестно жить не позволяет совесть, а честно жить не хватает средств». А Мастицкий? Это бывший начальник сыскного отделения. До полицмейстера дослужился. А как вышел в отставку, бедствовал. Пенсия нищенская, взяток же Леонид Порфирьевич тоже не брал. Хорошо, о нем вспомнил князь Дондуков-Корсаков. Он был у нас генерал-губернатором, а потом поднялся в кавказские наместники. Там же дикие горцы кругом, вот князю и понадобился надежный человек с опытом. Он позвал Мастицкого кутаисским исправником, а уже через год поручил ему Тифлис. Пришлось старику служить чуть не до самой кончины, чтобы с голоду не помереть. А у нас? Полицмейстер Цихоцкий двух лет в Киеве не прослужил и уже купил себе имение в Полтавской губернии за сто тысяч. Откуда у него такие деньги? При жаловании три тысячи в год плюс восемьсот рублей на разъезды…
— Вы сказали, что ни одному слову Спиридона Асланова нельзя верить. Как мне его испытать? Например, сегодня он рассказал мне об «иване» из Никольской слободы, Созонте Безшкурном. Именно его надзиратель подозревает в нападении на оценщика Афонасопуло. А вы что знаете о нем?
— Безшкурный — известная личность, хотя у нас даже нет его точного портретного описания. Боятся сообщать. Вообще, Никольская слобода — вещь в себе. Если приплывете на пароходе, то пригород как пригород. Поденщики, мастеровые, отставные солдаты. Грязно и убого. Мосты на столбах, дома на столбах, поскольку в половодье все это затапливает. Собак много… Из Киева туда приезжают повеселиться в Петровский парк. Самое неустроенное место во всем городе. Хотя формально это и не город, а Броварская волость Остёрского уезда Черниговской губернии.
— Вы мне про Безшкурного лучше, а не про парк.
— А это связанные вещи. Притон «ивана» где-то в Пожарищах, есть такой уголок в слободке. Чужих там за версту видать. Сама шайка обитает, по слухам, в Русановских садах, это еще дальше. Толком никто ничего не знает. Городская полиция не имеет права входить, а уездная малочисленна и разбросана по всей Дарнице. Летний ресторан Петровского парка принадлежит Безшкурному, это единственное, что достоверно известно.
— Вот даже как! — поразился Лыков. — Оказывается, покойный Афонасопуло ездил играть прямо в вотчину к «ивану». Еще бы тот его не заметил… Значит, Спиридон Федорович на правильном пути.
— Если ему по своим соображениям выгодно услужить вам, то можете быть уверены.
— В чем?
— В том, что Спиридон возьмет убийц. Он смел до… Даже не знаю, как сказать. Решительный, не отнимешь.
— А если ему выгодно задурить мне голову? — спросил надворный советник.
— Тогда вам придется трудно. Ловко все увяжет и поднесет на блюдечке. Так, что не подкопаешься.
— Может быть, вы поможете мне отличить правду от лжи? — поставил вопрос ребром Лыков.
— Это будет для меня опасно, — задумчиво ответил надзиратель. — Асланов крутит приставом Желязовским. Можно сказать, что они сообщники в деле вытягивания денег из обывателей. И даже полицмейстер у них в руках. Не имея официального приказа помогать вам, я рискую местом.
— Тогда помогите неофициально.
— Алексей Николаевич, а зачем мне это? Вы не представляете, насколько все сгнило в киевской полиции.
— Я веду дознание по личному приказу министра внутренних дел. Полномочий больше, чем у губернатора.
