Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
— Господин или не господин, брюхо от этого полнее не станет. Вы тут вон как, — Галениек кивком показал на стол, — а мы должны слюни глотать.
— Здесь питаются пассажиры, — сдерживая себя, пояснил капитан, но тут же его прорвало: — Черт побери, здесь, в конце концов, судно или…
— Позвольте мне, капитан Вилсон, — перебил его Квиесис. — Друзья, вы достаточно давно знакомы со мной, чтобы знать, что для своей команды мне ничего не жаль. Но я беспомощен перед насилием.
— Правильно! — не уловил его мысль Свадруп. — А с бунтовщиками у нас разговор короткий!
— У меня никогда не бывало разногласий с командой и не будет, — продолжал Квиесис. — Когда выходили из Риги, мы запаслись всем, чтобы до самого Сантаринга хватило. Но тут немцы пристали с ножом к горлу. Так сказать, кошелек или жизнь. А разве я мог рисковать вашими жизнями? Пришлось уступить и отдать часть продовольствия. Но вам волноваться нечего. Мы с капитаном рассчитали, что на теперешнем пайке до Сантаринга дойдем. Там я, разумеется, позабочусь, чтобы разницу вам выплатили деньгами, даже в английской валюте. Надеюсь, вас это устроит?
— Урра! — крикнул Паруп. — Теперь держись сантарингские девчонки и трактирщики!
— Спасибо! — злобно отрезал Галениек. — Водки нам уже поднесли, а на закуску водичка, да? Мы требуем…
— Анархист окаянный, разгильдяй! — рявкнул капитан. — Вам только бы требовать! Сказано вам, что до Сантаринга ничего сделать нельзя.
— Но ведь у господина Квиесиса есть же консервы, яйца, — простодушно возразил Антон. — Полные трюмы.
— Так ведь это экспортный товар. — Голос Квиесиса стал еще елейнее. — Сами видели, что в Риге все было оприходовано по книгам. Груз должен быть доставлен в порт нетронутым, это первая заповедь любого моряка. Неужели вы не можете понять, что означает для Латвии экспорт? Особенно в военное время…
— Как тут не понять… дороже платят, — ответил Курт за всех.
— На вашем месте я бы лучше помолчал, — сказал Квиесис, — если бы не ваши собратья, нам не пришлось бы теперь затягивать пояса потуже… Неужели у вас совершенно нет патриотических чувств? — обратился он к Галениеку и Антону.
— Патриотам тоже жрать надо! — не оправдал его надежды Галениек.
— Довольно! — заорал Квиесис. — Капитан Вилсон, прикажите им сию же минуту убраться отсюда.
Десерт сегодня никому не доставил удовольствия. Даже Паруп, который обильно спрыснул его коньяком, выглядел странно тихим и озабоченным.
Оставшись вдвоем с Квиесисом, Вилсон долго не мог собраться с духом. В конце концов он заговорил;
— Пожалуй, не стоило так…
— Да, немного нескладно получилось, — согласился Квиесис. — Зря я вспылил. Может быть, вам кажется, что мои слова насчет экспорта прозвучали несколько смешно. Но ведь это же будущее нашего народа, наше благополучие. От простых матросов нельзя, конечно, требовать, чтобы они это поняли. Если уж моя плоть от плоти, дочка, не желает понимать, что я ей хочу только добра…
— Вы здесь, конечно, хозяин…
Квиесис вздохнул.
— Прямо-таки ума не приложу, что делать… Быть может, попробовать что-нибудь закупить на встречном пароходе?.. Но кто продаст в военное время?
— Есть выход, черт подери! — воскликнул Вилсон. — Если бы мы могли сделать небольшой крюк и зайти за продовольствием на остров Хуана.
— К этим испанским душегубам? Надеюсь, вы не всерьез? Там даже за воду дерут втридорога! Думаете, вы были бы сегодня капитаном «Тобаго», если бы я не экономил каждый лат?..
Капитан промолчал.
— Да-а, и все-таки жаль ребят, — проговорил Квиесис после паузы. — Труд моряка не из легких, на простокваше далеко не уедешь… Что вы скажете, капитан, если мы продукты кают-компании отдадим в общий котел? У вас не будет возражений? Впрочем… это ведь капля в море. Кроме того, мой зять может запротестовать… Заботы, заботы, вот и все, что у меня есть в этой жизни. Да, какое сегодня число? Что? Сегодня ведь родилась моя Алисонька! Вот видите, каково мне живется — даже о дне рождения собственной дочери забыл.
«День рождения Алисы».
Уже в который раз Артур смотрел на запись в календаре. Глядясь в темную шкалу радиоприемника, он тщательно причесался и надел форменную фуражку. И все же не решался. Неловко получится, если он придет с поздравлением и застанет там Парупа. Потом он вспомнил ласковую улыбку Алисы при встрече на палубе, ее просьбу транслировать песенку о любви. Нет, Алиса наверняка ждет его поздравления! И вообще неизвестно, любит ли она этого пьяницу. Скорей всего, она выходит за него только ради отца. И Артур, словно желая придать себе храбрости, сдвинул козырек набекрень, выключил музыку и, схватив со стола радиограмму, выбежал из рубки.
Весь путь до каюты Алисы радист проделал бегом. Он чувствовал, что стоит ему замедлить шаг, как храбрость покинет его. Запыхавшись, он подскочил к двери. В каюте слышались тихие голоса. Слов было не разобрать, но один из говоривших был мужчина. Ясно — Паруп, кому же еще тут быть! Но Артур решил не отступать. Как бывает со всеми застенчивыми людьми, на него тоже находили приступы упрямой решимости.
Он постучал — громче, чем следовало бы.
Изнутри тотчас отозвалась Алиса:
— Кто там?
— Вам радиограмма.
— Сейчас, только оденусь.
Прошло довольно много времени, пока Алиса открыла. Ни по одежде — Артур обратил внимание, что ее серая юбка и черный свитер без единой морщинки, — ни по аккуратной прическе нельзя было сказать, что Алиса лежала. Остановившись в полуоткрытой двери, она протянула руку за радиограммой. Через ее плечо Артур как бы невзначай заглянул в каюту. Ему была видна только половина помещения. Никого нет. Наверное, Паруп сидит на койке. Артур вдруг снова почувствовал себя глубоко несчастным.
— Извините, не хотел вас потревожить, — пробормотал он и повернулся, чтобы уйти.
Алиса остановила его:
— Артур, не могла бы я вас попросить…
— Ради бога, мадемуазель Алиса!
— Мне… я… Мне как-то нехорошо от этой качки. Говорят, в этих случаях помогает табак. Вы не могли бы угостить меня папиросой?
«А, так Парупу лень подняться», — с раздражением подумал Артур, однако вслух сказал:
— С величайшим удовольствием!
Он принялся шарить по карманам. Признаться, что он некурящий, означало утратить часть мужского достоинства.
— Я сию минуту. Оставил в рубке, — солгал он.
Когда Артур вернулся с выклянченными у кого-то папиросами, Алиса все еще перечитывала радиограмму.
— Не пойму, — пожала она плечами. — «Сердечно поздравляю с днем рождения тчк желаю идти в жизни солнечными дорогами зпт исполнения всех мечтаний тчк будьте всегда такой же чистой и доброй зпт как сейчас зпт и помните зпт что у вас есть верный друг Артур», — читала она. — Понятия не имею, кто такой Артур. Может, по ошибке?
— Ошибок у меня не бывает, — гордо заявил Артур, но, вспомнив о недоразумении с новорожденным Нордэкиса, покраснел. — Я сам осмелился, мадемуазель Алиса. Вы уж не сердитесь, что я так, без цветов…
— Спасибо, Артур, вы доставили мне большую радость. — И Алиса протянула ему руку.
Окончательно смутившись, Артур вложил в ладонь девушки пачку папирос.
На обратном пути Артур по меньшей мере трижды споткнулся. Он не смотрел ни направо, ни налево. Перед собой он видел только улыбающееся лицо Алисы. Как ласково она ему улыбнулась!.. Эх, не будь на свете этого Парупа, который сейчас барином расселся в каюте Алисы и дымит принесенными им, Артуром, папиросами…
— Эй, маэстро SOS! Жажду новостей из возлюбленной и далекой страны моих предков. Вы ведь еще слышите Ригу. Что сообщают?
— Как вы сюда попали? — Артур, увидев перед собой Парупа, больше ничего не понимал.
— А где же мне быть? Ночных кабаков, к сожалению, поблизости нет.
— Вы же только что были в каюте у Алисы. Слышал ваш голос и еще бегал, как дурак, за папиросами…
— Что-о?! — Паруп ни с того ни с сего оттолкнул Артура в сторону.
Алиса закрыла дверь на задвижку.
— Я все-таки волнуюсь, — сказал Павил.
— Почему?
— Мы так увлеклись разговором… Даже не заметили, когда кончилась музыка. Давайте хоть теперь разговаривать потише.
Алиса протянула ему папиросы.
— Угадала? Я все время чувствовала, что вам чего-то не хватает.
— Какая вы хорошая. — Павил с жадностью закурил. — Ну и кстати, желаю вам много, много счастья!
— Представляете — отец забыл, жених забыл, а этот парень вспомнил.
— Я тоже буду помнить этот день.
— Почему?
— Потому что впервые спокойно закурил после всех треволнений.
— Вы шутите.
— Да, шучу. Но это означает, что мне хорошо, — насколько может быть хорошо человеку в моем положении.
