Владимир Безымянный - Тени в лабиринте
Навстречу Голикову стремительно поднялся с края дивана лейтенант Чижмин.
– Загадочное убийство, товарищ майор, – не дожидаясь вопросов, скороговоркой начал он. – Приходько с Ревазом повезли тело на вскрытие, но некоторые факты уже установлены. Убита хозяйка квартиры Северинцева Наталья Ивановна. Смерть наступила в результате удушья. В качестве орудия преступления мог быть использован шарф. В квартире не замечено никаких признаков борьбы, судя по всему, ничего не похищено. В передней обнаружены следы обуви предполагаемого убийцы. В комнату преступник не заходил.
– Кто первым обнаружил труп и как ты здесь оказался? – ледяным тоном произнес Голиков.
– Все очень просто, – Чижмин снял очки, зачем-то подышал на стекла и, близоруко щурясь, принялся методично протирать их носовым платком, что было верным признаком волнения. – Утром я приехал на кирпичный завод. Инспектора отдела кадров на месте не оказалось. Поговорив с секретарем-машинисткой, я выяснил, что Наталья Ивановна работает в отделе кадров завода шестой год, то есть трудовая книжка Моисеева должна была пройти через ее руки. Сослуживцы были удивлены отсутствием на работе обычно пунктуальной Северинцевой. Прождав с полчаса, я приехал сюда. На звонки в дверь никто не отвечал. Выйдя из подъезда, я обратил внимание на то, что в окнах квартиры Северинцевой горит свет. Это меня насторожило. Пригласив слесаря ЖЭКа, мы в присутствии понятых открыли дверь. В передней я увидел лежащую на полу женщину.
– Представитель прокуратуры приезжал?
– Да, Дновский Владимир Семенович.
– Какие-нибудь особые, необычные детали запечатлелись в твоей памяти?
– Ее глаза, – Чижмин отвел взгляд.
– Лева, ты не улавливаешь никакой связи между этими двумя убийствами? – задумчиво спросил Голиков.
– После того, как я сообщил о происшествии, мне тоже пришла в голову эта мысль, – Чижмин водрузил, наконец, очки на переносицу. – Если Северинцева проставила в трудовой Моисеева липовую запись, она могла стать нежелательным свидетелем. Ведь кто-то уговорил ее пойти на должностное преступление. Но, Александр Яковлевич, разве за такое убивают?
– Как знать, как знать, – Голиков машинально провел несколько раз ладонью по подбородку. – Смотря что за всем этим кроется. Ладно, не будем делать скоропалительных выводов.
Владимир Петрович сидел как на иголках. После допроса Баринова подполковник имел нелицеприятный разговор с Коваленко и теперь, с подчеркнутым вниманием слушая доклад майора, клял себя на все лады: «Надо же, угораздило! И это при моей-то осмотрительности! Так нет, влез со своими предложениями поперед батька в пекло. А тут еще новое ЧП. Хорошенький подарочек к ноябрьским праздникам!..»
Между тем Голиков продолжал:
– Не исключено, что преступление могло быть совершено лицом с ненормальной психикой. Можно также предположить убийство на почве ревности, но для этого пока нет оснований, так как не изучен круг знакомств потерпевшей. Лично меня настораживает то обстоятельство, что Северинцеву убили непосредственно после ареста Баринова. Наталья Ивановна нас интересовала как свидетель, который может пролить свет на дело об убийстве Моисеева, но складывается впечатление, что кто-то нас опередил. Кто-то, крайне заинтересованный в молчании Северинцевой.
– А каково ваше мнение, Владимир Петрович? – Коваленко вопросительно посмотрел на Струкова.
Подполковник, до которого только сейчас дошел смысл сказанного Голиковым, недоуменно покачал головой.
– Насколько я понял, Александр Яковлевич пытается увязать оба убийства в звенья одной цепи. Но ведь это абсурд! Послушать товарища майора, так выходит, что у нас в городе имеется организованная преступная группа, которая действует настолько слаженно, что впору приглашать к нам на стажировку крестных отцов сицилийской мафии. И вообще, Николай Дмитриевич, вы представляете, какой может быть резонанс, если мы с подобной версией выйдем в вышестоящие инстанции? – Струков бросил быстрый взгляд в сторону начальника. – Мне кажется, Александр Яковлевич за последние дни несколько устал, и поэтому сейчас непроизвольно сгущает краски.
Голиков с сожалением подумал, что Струков все больше уподобляется типу руководителя, который говорит только то, что «дозволено», и не говорит, «чего нельзя».
В этот момент дежурный доложил, что в управление доставлен Кормилин.
– Товарищ майор, вы успели ознакомиться с протоколом допроса Баринова? – обратился к Голикову Коваленко.
– В общих чертах.
– Тогда я вас попрошу о следующем. Возвращайтесь к себе и продумайте предстоящий разговор с Иваном Трофимовичем. В ходе беседы, не акцентируя пока внимания на личности самого Кормилина, постарайтесь выяснить, насколько правдив был Баринов в ходе допроса. Затем мы снова встретимся у меня и сопоставим полученные вами сведения с показаниями арестованного для определения плана дальнейших действий. Если вопросов нет, можете идти.
Вскоре в кабинет ввели Кормилина.
– Присаживайтесь, Иван Трофимович, – представившись, предложил Голиков.
– Чем обязан? – с места в карьер взвился Кормилин.
– Видите ли, вопрос, из-за которого мы были вынуждены вас так срочно побеспокоить, связан с выяснением обстоятельств особо тяжкого преступления.
– Преступления? Какое отношение это имеет ко мне? Я знать не знаю ни о каких преступлениях! – продолжал кипятиться Кормилин.
– Усаживайтесь и выслушайте меня внимательно. Нам кое-что известно о приятелях, которые бывают у вас дома и даже иногда остаются на всю ночь, – майор заметил, как побледнел Кормилин, – но некоторые подробности мы решили уточнить у вас лично.
– Это что – допрос? – изменившимся голосом спросил Кормилин.
– Иван Трофимович! Еще в древности Платон ввел в свои философские произведения жанр диалога, назвав его диалектическим, то есть вопросно-ответным. Великий мыслитель полагал, что такой метод в наибольшей мере выражает драматизм поиска истины. Считайте, что мы с вами будем заниматься установлением истины. Согласны?
– Ну, разве что из уважения к Платону, – кисло улыбнулся Кормилин. – Платон мне друг, но истина дороже! Спрашивайте, что именно вас интересует.
– Вот это другой разговор. Расскажите, кто у вас был в гостях в субботу вечером и чем вы занимались?
– Позавчера вечером? Сейчас вспомню, раз это так важно для милиции. Ко мне пришли Николай Михайлович Баринов, Георгий Никодимович Эльяков и Фима, отчество и фамилию, извините, запамятовал. Мы разыграли в преферанс пару бутылок шампанского. Надеюсь, вы не находите в этом состава преступления?
– Сколько времени вы пробыли вместе?
– Честно признаться, ребята засиделись у меня допоздна и разошлись где-то под утро.
– Хорошо. А теперь постарайтесь вспомнить, кто был у вас из друзей в четверг, восемнадцатого октября?
– Так сразу я затрудняюсь ответить, – Кормилин пожал плечами. – Вы сами могли бы быстро сказать, что вы делали ровно в полдень две недели назад?
– Давайте условимся, Иван Трофимович, что вопросы буду все-таки задавать я, – жестко произнес майор, умышленно повысив голос. – Но вы уходите от конкретного ответа.
– Что вы! Я не собираюсь ничего скрывать. Восемнадцатого… восемнадцатого. Вспомнил! Был тот же коллектив, только вместо Эльякова играл Коржов.
– И часто у вас собираются такие компании?
– Пару раз в месяц. Летом мы иногда встречаемся в лесопарке, так сказать, на лоне природы.
– Играете по-крупному?
– Да нет, господь с вами! Так, больше для собственного удовольствия, – протестующе замахал руками Кормилин, лихорадочно прикидывая в уме: «Неужели кто-то настучал? Ефим мог накапать. Он в субботу завалил больше штуки в пулю, а потом еще в деберц попал Николаю. Стоп! Какой же я осел! Майор морочит мне голову с игрой, чтобы притупить бдительность. Думай, Ваня, думай!»
– А у кого из ваших партнеров имеются собственные машины?
– У Баринова – «Жигули», а у Эльякова – горбатый «Запорожец».
– Восемнадцатого Николай Михайлович приезжал на своей машине?
– По-моему, да, хотя утверждать не берусь.
– А во время игры никто не отлучался под каким-нибудь предлогом?
– Товарищ майор, вы играете в преферанс?
– Немного. Но вы опять не ответили на мой вопрос.
– Если вы знакомы с правилами игры, то должны знать, что отлучиться можно только тогда, когда сидишь на прикупе, да и то на пару минут. А вас, как я догадываюсь, интересует гораздо больший промежуток времени.
– Вы прекрасно все понимаете. И все-таки постарайтесь припомнить, Николай Михайлович Баринов никуда не уезжал в ту ночь?
Кормилин задумался, но мысли его были о другом: «Вот сволочь Николай! Из-за него сиди теперь тут и ломай голову. Похоже, нас действительно дернули в связи с игрой. Ну, ничего, пусть сначала докажут что-нибудь. Остальные тоже болтать не будут, не маленькие».
