Виктор Пронин - Дурные приметы
Так все и случилось.
Поднялся Евлентьев с дивана, тяжело поднялся, словно бы даже по частям — сначала одну ногу сбросил на пол, потом вторую, рукой ухватился за подлокотник и наконец встал на ноги. Медленно подошел к креслу и так же, как вставал, по частям, опустился на серый затертый палас, который служил, похоже, не одному поколению.
Помолчал, глядя пустыми глазами в телевизор — там опять что-то жевали, глотали, отстирывали, выводили перхоть и прыщи, и опять возникала знакомая надпись: «Почувствуй вкус Америки».
— Значит, так, — начал Евлентьев и замолчал.
— Внимательно тебя слушаю, — сказала Анастасия. И Евлентьев все ей подробно рассказал. Вплоть до того момента, когда он расстался с Самохиным, а тот помигал ему мокрыми фарами, залитыми весенним дождем.
— Врет! — сказала Анастасия и включила звук телевизора. На экране бесновался истеричный мужик. Подпрыгивая и повизгивая, он расхваливал кастрюли, из которых питается вся Европа. И Анастасия снова убрала звук. — Тебя проверяли.
Но случилась накладка.
— Непохоже, — пробормотал Евлентьев с сомнением.
— Это был мой баллончик?
— Да.
— На меня во дворе бросилась собака, и я его испытала.
— Собака выжила?
— Да. Но скулила очень жалобно. Просто душераздирающе. Так, наверное, скулил и твой мужик.
— А зачем это Самохину?
— Чтобы держать тебя в руках.
— Ты бы его видела... Зеленый, заросший, загнанный...
— Люди подобного толка в большинстве своем обладают неплохими актерскими данными.
— Какого толка?
— Криминального.
— Он банкир, — сказал Евлентьев устало.
— Согласна. Банкир криминального толка.
— Мне не показалось.
— Значит, тем более криминального.
— Это хорошо или плохо? — усмехнулся Евлентьев.
— Конечно, хорошо. Он тебя не сдаст.
— Почему?
— Ты ему нужен. Скоро он повысит тебе зарплату.
— Уже повысил, — Евлентьев только сейчас вспомнил про деньги, которые Самохин дал ему в машине. На этот раз он поднялся легко, пружинисто, прошел в прихожую, нашел на вешалке свою куртку и вернулся с деньгами. — Что скажешь?
— Борода тебе пойдет... Ты станешь похож на актера... Есть такой светленький актер с армянской фамилией... Как же его, охламона, фамилия... Ну да ладно. У него, правда, нет бороды, но это ничего не меняет, — Анастасия как всегда говорила негромко, с улыбкой и с бесконечной уверенностью в своих словах.
— Значит, так, — она задумалась на секунду, красиво задумалась, приложив указательный пальчик к подбородку. Бери сотню и дуй на Белорусский вокзал...
Хотя нет, отставить... На Белорусский тебе нельзя. Дуй на Савеловский вокзал, расстояние почти то же.
— И что там?
— Накупи побольше газет... Вчерашние, позавчерашние, сегодняшние, завтрашние... Газеты, которые печатают уголовную хронику. Будем изучать, что где случилось, кого убили, за что и каким способом. Может, и тебя помянули незлым тихим словом... Не забудь про «Московский комсомолец»... Там столько смертоубийств, столько описано способов, методов, приемов лишения человека жизни, что твое новшество наверняка придется им по вкусу. Дуй, Виталик! Зарос ты достаточно, отощал за эти дни, в глазах какой-то потусторонний блеск... Никто тебя не узнает, можешь мне поверить.
— Ну, что ж... — и Евлентьев побрел в прихожую одеваться.
— Куртку не вздумай надеть, — крикнула ему вслед Анастасия. — И вязаную шапочку тоже.
— Может быть, ты сходишь? — жалобно спросил Евлентьев, выглянув из прихожей.
— Я думала об этом... Нет, иди ты. Тебе надо пройтись, сбросить этот страх, которым тебя наделил Самохин... Не будешь же ты постоянно сидеть взаперти...
Иди-иди... К Варламову загляни, у него наверняка новости накопились... Узнай, что там у Зои с инопланетянами, как развиваются их отношения. Надо же с этим когда-то разобраться.
— И в самом деле, — усмехнулся Евлентьев. Вместо светлой плащевой куртки он надел черную кожаную, не забыл и про темные очки, хотя Анастасия, взглянув на него, усмехнулась почти весело.
— Ну как я? — спросил он.
— Сойдет. — Анастасия уже сидела в кресле, подтянув под себя ноги. — Ты явно возмужал за последние дни... Только распрямись, перестань сутулиться. И опусти воротник куртки. А то будто шпиона изображаешь. Не дрейфь, Виталик! Жизнь продолжается, и я с тобой.
— Это уже кое-что, — пробормотал Евлентьев, выходя на площадку.
Вначале он решил и в самом деле заглянуть к Варламову, не мог вот так сразу, после нескольких дней сидения дома, выйти на большую улицу, на площадь, к вокзалу.
Когда Евлентьев вошел в мастерскую, как раз шел перекрестный допрос. Миша с пристрастием выпытывал самые интимные подробности общения Зои с инопланетянами, и та не запиралась, поскольку одна бутылка уже стояла под столом, а вторая, едва початая, украшала стол. За время отсутствия Евлентьева выяснились новые подробности взаимоотношений Зои с высшим разумом.
— Ну, раздвинулась занавеска дальше? — вопрошал Миша настойчиво и целеустремленно, даже какая-то следовательская цепкость слышалась в его голосе.
— Плохо было видно, — кололась Зоя. — Лунный свет падал сбоку... А уличный дождь давал двойное изображение...
— Так у тебя двоилось? — обрадовался Миша.
— Не то чтобы двоилось, как бы плыло, превращалось...
— А занавеска? — подключился Евлентьев.
— Я же говорю — колыхнулась, — Зоя надула губки и пересела с общего дивана на отдельный стул.
— И все? — Миша даже грудью к столу приник, ожидая чего-то невероятного.
— Колыхнулась и пошла в сторону... И тут я услышала этот звук, явственно так, совсем рядом...
— Звон стакана о бутылку? — подсказал Евлентьев.
— А ты откуда знаешь? — удивилась Зоя.
— Так это я и был.
Все, кто был в мастерской, покатились со смеху, а Зоя, оказавшись в центре внимания, была счастлива, РДела и показывала язык, который когда-то, лет двадцать назад, действительно мог выглядеть довольно соблазнительно где-нибудь в лесу, у костра, в слабом свете гаснущего пламени. И чтобы речка плескалась рядом, луна чтобы в ней отражалась, лунная дорожка вела бы от самого костра и куда-то вдаль, в жизнь счастливую и тревожную, наполненную пространством и временем...
Не получилось, не состоялось, не сбылось...
Евлентьев вздохнул и вышел, махнув всем на прощание уже от самой двери.
— А ты чайку-то махани, махани чайку-то! — закричал Варламов, огорченный столь скорым уходом.
— Потом, Юра, потом.
— А что так?
— Сам знаешь... Перебиты, поломаны крылья...
— И нет в моторах былого огня? — радостно подхватил Варламов.
— Не то что былого, никакого огня, Юра, нету. Стоял теплый апрельский день, светило яркое солнце, пахло корой оттаявших деревьев, и девушки сверкали потрясающими своими коленками, которые всю долгую зиму вынуждены были прятать от глаз людских.
Евлентьев с облегчением перевел дух. Как ни бестолково было в мастерской Варламова, но ему стало лучше, дышалось свободнее, появилась даже чуть ли не уверенность, что все обойдется, уляжется и снова наступит беззаботное время.
Пусть оно будет нищим, суетным, но пусть оно будет, и он снова сможет зайти в мастерскую, никого не опасаясь, принять посильное участие в перекрестных допросах Зои о ее тайнах, связанных с инопланетными перемещениями, а у нее случались и такие, особенно после зарплаты. Да, бывало, совершенно неожиданно оказывалась она в дальних городах, в незнакомых деревнях, в странных светелках с раздвигающимися занавесками и острожным звоном питейной посуды...
На Савеловском вокзале было шумно, после ремонта и возведения второго этажа народу явно прибавилось, вокзал оброс многочисленными киосками, лотками, бабками с цветами и грибами, индусами с бусами, хохлами с салом и кровяной колбасой, белорусами со сметаной и творогом...
Мимо всего этого изобилия Евлентьев прошел медленно, всматриваясь в товар и в каждом находя что-то для себя интересное. У газетного лотка никого не было, и он смог без помех набрать дюжину газет, где надеялся найти уголовную хронику за последние дни. Чего не бывает, вдруг его неожиданная стычка в Одинцове нашла отражение в печати.
Вернувшись домой, Евлентьев тут же принялся просматривать газеты. Рядом, в кресле, расположилась Анастасия. Надев на нос большие очки в тонкой оправе, она шумно разворачивала газетные листы, переворачивала их, пробегала глазами по заголовкам и не складывая, бросала на пол. Через некоторое время вокруг нее вырос бумажный ворох, и уже казалось, что сидит она не в кресле, а на этих взбитых газетах.
— Есть! — вскрикнула Анастасия радостно, будто нашла выигрышный номер в лотерее.
— Что? — побледнев, тихо спросил Евлентьев.
— Заметка называется так... «Отныне хулиганов будут травить газами».
Читать?
— Не надо... Дай, я сам...
Евлентьев взял дрожащими руками «Московский комсомолец», развернул его, ткнулся в одну страницу, в другую.
