Альберт Баантьер - Маска смерти
– Мне надо кое-кого навестить, – с таинственным видом сообщил инспектор.
Фледдер почувствовал легкое замешательство. Де Кок, не дойдя до двери, обернулся.
– Не забывай еще об одной вещи.
– О какой?
– О маске смерти…
Выйдя из дверей полицейского управления, инспектор взглянул на небо. Темные тучи застилали его сплошной пеленой, накрапывал мелкий дождь. Инспектор надвинул пониже шляпу, поднял воротник плаща и, невзирая на дождь, не ускорил шага.
Он вышел на Нордемаркт и остановился перед маленьким домиком с широким окном, который спрятался позади реформатской церкви. Над входом красовалась вычурная надпись «Петер Карстенс», а пониже, чуть более мелким шрифтом: «художник».
Де Кок отвернул рукав плаща и посмотрел на часы. Оказывается, уже без четверти одиннадцать. Он почесал двумя пальцами нос и тихонько хихикнул.
– Вот уж точно неурочный час для визита добропорядочного христианина, – проворчал он себе под нос и не без удовольствия дернул начищенную до ослепительного блеска медную ручку звонка. Звонок прозвучал громко и настойчиво, что ничуть не смутило инспектора: он знал, что хозяин дома засиживается за работой до глубокой ночи.
Минуты через три дверь отворилась, и на пороге появился мужчина со всклокоченной седеющей шевелюрой, в широких, бесформенных штанах и черной шелковой блузе, усеянной пятнами краски. Насупив брови, он хмуро взглянул на гостя, и вдруг его большие карие глаза радостно вспыхнули.
– Де Кок! – громко завопил он. – Что случилось, старина?
Окинув взглядом безлюдную мокрую площадь за спиной инспектора, блестевшую при желтом свете фонарей, он отрывисто бросил:
– Сегодня не та погода и не тот час, чтобы вылезать из дома без особой надобности…
Де Кок скроил печальную физиономию.
– Ничего не поделаешь… Так повелевает мне долг.
– Господи, какой еще долг?
– Долг служения правосудию.
Петер Карстенс презрительно потянул носом.
– У тебя, дружище, как видно, не все дома. – Он помолчал. – Когда такие вещи произносит обыкновенный обыватель, это еще не так страшно, но если подобные речи заводит полицейский чиновник, это опасно для жизни.
Де Кок предпочел пропустить сие ядовитое замечание мимо ушей. Он знал, что этот человек находится в постоянном конфликте с обществом – необузданный бунтарь с тонкой, легко ранимой душой художника, которому всегда было тесно в общепринятых рамках.
Инспектор смахнул капли дождя с полей шляпы.
– Может, ты меня все-таки пустишь в дом? – с улыбкой спросил он.
Художник шутливо поклонился и широким жестом пригласил гости войти. Шелковая блуза с широкими рукавами подчеркивала грациозность его движений.
– О верный страж порядка, – торжественно произнес он, – прошу посетить мою скромную хижину.
Де Кок, не обращая внимания на его шутовские интонации, переступил порог. Он миновал прихожую и очутился в просторной комнате с высоким потолком, освещенную лишь светом уличного фонаря, проникавшего в окно и отбрасывающего длинные тени на расставленные повсюду мольберты. Побеленные известью стены также были увешаны картинами.
Петер Карстенс пошел впереди Де Кока. Он направился к винтовой лестнице, находившейся в глубине комнаты, и начал подниматься наверх.
На втором этаже они прошли через узкий коридор и открыли дверь в небольшую уютную комнату с низким потолком. На грубом деревянном столе горели две свечи в высоких серебряных подсвечниках. Рядом стояла бутылка вина и несколько хрустальных бокалов. Два из них были наполнены.
Де Кок с любопытством осмотрелся и встретился глазами с женщиной, которую уже видел здесь однажды, и снова, как и в первый раз, его поразило это прекрасное лицо.
– Это Мария, – представил свою гостью Петер Карстенс. – Ты ее, наверное, помнишь, она была у меня в прошлый раз…
Старый сыщик кивнул и улыбнулся.
– И все так же божественно хороша!
Мария медленно поднялась со своей скамьи, резким движением отбросила волосы с лица и, подойдя к инспектору, протянула ему нежную теплую руку.
– Рада снова видеть вас, – сказала она и сделала несколько шагов, слегка покачивая бедрами. Она помогла инспектору снять мокрый плащ. – Я повешу его наверху, чтобы стекла вода. – Женщина с шутливым укором посмотрела на художника. – Петер обычно не обращает внимания на подобные вещи, он весь отдается вину, искусству и любви.
– Именно в таком порядке?
Мария рассмеялась и вышла из комнаты, унося его плащ.
Петер Карстенс кивнул на бутылку.
– Выпей с нами стаканчик.
Де Кок шумно втянул в себя воздух.
– Как всегда, бургундское? Художник кивнул.
– Должен сказать, оно становится все дороже и дороже. Кажется, французские виноделы, всю жизнь выжимавшие из винограда вино, решили теперь выжимать из него золото.
Он взял бутылку и медленно наполнил бокал.
– Чему я обязан визитом столь высокого гостя? – спросил художник. – Ведь не станешь же ты уверять, что заглянул ко мне просто ради хорошей компании?
Де Кок сделал еще глоток и постарался уклониться от прямого ответа.
– Мне было приятно еще раз оценить твое гостеприимство.
Художник покачал головой.
– Так я и поверю, что ты, несмотря на ветер и дождь, отправился ко мне на Нордемаркт без особо важной причины. Да ты и сам сказал, что явился сюда по велению долга…
Де Кок немного помедлил.
– Ты прав. Я разыскиваю старинную книгу… книгу о явлении чуда.
Петер Карстенс расхохотался.
– Послушай, как там начинается… – И он торжественно продекламировал:
«Здесь открываются Всевышнего деянья:
Священная книга бытия
И таинство потусторонней жизни...»
Де Кок прервал его:
– Очень похоже на стиль Йоста ван ден Вондела! – удивленно воскликнул он.
Петер Карстенс довольно потирал руки. – Точно. Приблизительно в его время эта книга и была напечатана. Первоначальный текст написан на латыни. Несколько столетий хранили люди в памяти явление чуда: историю о том, как священную просвиру не тронул огонь. С тех пор каждый год в Амстердаме празднуют этот день. – Он ухмыльнулся. – Говорят, что для проституток на Валу это очень большой праздник: не один так другой мужичок непременно отстанет от процессии и свернет в сторону…
– Ты молодец, – похвалил Де Кок художника, – отлично помнишь старый голландский текст, слово в слово.
Петер Карстенс махнул рукой.
– Да уж, – сказал он, – если б я этот дурацкий текст сегодня… – Он внезапно умолк. Краска медленно сошла с его лица. – Ты же знаешь, Де Кок, – сказал он, разом протрезвев, – каким способом я иногда зарабатываю себе на жизнь…
Де Кок кивнул.
– Да, знаю. Ты подделываешь и старых голландских мастеров, и французских импрессионистов, и фламандских миниатюристов. Если так дальше пойдет, ты полностью перейдешь на подделки. – Де Кок глубоко втянул в себя воздух и почесал мизинцем нос. – Как я понимаю, тебе ничего не стоило скопировать старинную книгу о явлении чуда.
Петер Карстенс отодвинулся от Марии и поставил свой бокал на стол.
– Но у тебя нет никаких доказательств… Де Кок покачал головой.
– Да они мне и не нужны!
Художник наклонился и приблизил к нему свое лицо.
– В таком случае, что тебе от меня нужно? – спросил он, глядя прямо в глаза сыщику.
– Что мне от тебя нужно? – Де Кок добродушно рассмеялся. – Хоть я и черствый полицейский чиновник, как ты изволил выразиться, мне совсем не хочется устраивать возню вокруг тебя. Я не собираюсь предъявлять тебе никаких обвинений, мне это совсем не нужно, просто я несколько дней занимаюсь одним запутанным делом, связанным с таинственным исчезновением четырех женщин. Исчезновение одной из них совпало с исчезновением одной очень ценной, старинной книги о явлении чуда. – Он потер затылок. – Зная тебя и еще одного человека, который держал в руках эту книгу, я сопоставляю все эти факты и хочу спросить, что тебе известно об этой книге?
Петер Карстенс понимающе подмигнул.
– Я действительно сделал парочку экземпляров, – признался он.
– Парочку? – удивился Де Кок. Петер Карстенс кивнул.
– А если быть уж совсем точным, я сделал три копии. – Он наклонился, пошарил под скамейкой, на которой сидел, и выложил на деревянный стол две пожелтевшие от времени старинные книги. – За книгами должны были прийти, чтобы забрать их у меня.
– Кто?
– Девочка Бертуса из Утрехта. Де Кок нахмурился.
– Как ее зовут?
– Аннетье Схеепстра.
12
На следующее утро инспектор Де Кок, бодрый и гладковыбритый, вошел в полицейское управление. Крепкий ночной сон словно воскресил его, даже мучительная ломота в суставах почти прошла.
Вечером он долго не мог уснуть. Эти четыре исчезнувшие женщины, каким-то непонятным образом связанные со старинной книгой, причем не с фальшивой, а с настоящей, не давали ему покоя, их образы, которые он пытался воссоздать в своем воображении, сменяли друг друга, точно цветные стеклышки в калейдоскопе.
