Збигнев Ненацкий - Трость с секретом
– Чтобы собирать, нужно, наверное, иметь много денег, – заметил Генрик, оглядывая комнату. – Хорошая фарфоровая чашка стоит триста, а то и все пятьсот злотых.
Щеки старика опять порозовели. Однако на этот раз причина была другой.
– Абсолютно справедливо, уважаемый, – начал он. – Я начинал на пустом месте, буквально с одной чашки. Откладывая каждый грош, хотя тогда я был скромным учителем в Лодзи и зарабатывал очень мало. Нередко случалось так, что за полгода мне удавалось скопить деньги на покупку всего лишь двух предметов. Моей коллекции уже тридцать лет. Иногда я обмениваюсь отдельными вещами с другими коллекционерами, иногда случится купить что-нибудь недорого, а продать с выгодой или обменять на вещь, имеющую для меня большую ценность. То, что вы видите на стенах, – целое состояние. Хрупкие чашки и стекло стоят больше, чем дом, в котором я живу. А ведь я начинал на пустом месте и, как я уже говорил вам, зарабатывал очень мало. И все-таки я вырастил сына, дал ему образование. Он работает за границей. А его жена и дочурка живут у меня. Получаю пенсию, и даже из этих небольших денег я что-нибудь да выкрою…
– Как вы думаете, – прервал его Генрик, – кто убил Бутылло? Может быть, один из его конкурентов, торговцев редкими вещами? Или коллекционер, обманутый им? Такие истории иногда случаются.
Гневковский возмутился.
– Вы все время несете какую-то чушь! Я знаком с очень многими коллекционерами, людьми, так сказать, всепожирающей страсти. Могу вас уверить, что, хотя они ведут себя, как маньяки, как ненормальные, на убийство ни один из них не способен. Это честные люди, и только бульварный романист может додуматься до мысли, будто коллекционер из-за своей страсти может решиться на убийство.
– Но Бутылло убит…
– Это может быть делом рук обычного грабителя. Бутылло считался очень состоятельным человеком. Прекрасно обставлял квартиру, купил автомобиль, живет с красивой женщиной, которую к нему привязывает наверняка не любовь, а деньги.
– Вы так думаете?
– Дорогой мой! Бутылло – мерзкий урод. Ни грана обаяния, – произнес старичок с явным отвращением.
– Каковы были отношения между Бутылло и его женой?
– Та, о которой вы говорите, не жена, а любовница. С женой он не живет уже года два. А эта чересчур красивая, чтобы не грешить. – Он озорно подмигнул левым глазом. – Ибо, как говорят философы, красивая женщина редко бывает добродетельной: мужчины не позволяют ей такой роскоши. К сожалению, не могу сообщить вам ничего конкретного. Не имею привычки интересоваться чужими делами.
– Вы были знакомы с Рикертом, – сказал Генрик. – Недавно вы даже что-то у него купили.
– Золоченую солонку. Рикерт был когда-то очень порядочным человеком. В свое время он даже преподавал историю искусств в одном из университетов. Но в последние годы он пошел по той же дорожке, что и Бутылло. Прежде я обращался к нему за консультациями, но в последнее время перестал.
– У меня к вам еще один вопрос, – сказал Генрик, посматривая на часы. – Почему с недавних пор комиссионные магазины отказались от услуг Бутылло?
– Бутылло как-то сдал на комиссию несколько прекрасных медных подсвечников. Вскоре оказалось, что эти подсвечники были украдены в одной из польских церквей. Потом он принес золотое блюдо, в котором один врач признал свою собственность, реквизированную во время войны фашистами. Знаете ли, сейчас у многих есть вещи, реквизированные немцами в оккупацию; потом они либо нашли новых владельцев, либо были брошены при отступлении. Так или иначе репутация пана Бутылло была сильно подмочена. В конце концов Бутылло оскорбился и стал искать связей с магазинами в Кракове и Варшаве.
– Нет, он не прекращал деятельности в Лодзи. Для этого он прибегал к помощи Рикерта, – объяснил Генрик.
– Вот как обстояло дело?! – изумился старик.
Генрик снова взглянул на часы. Половина десятого. Пора возвращаться к пани Бутылло. Он простился с Гневковским, направился к дому Бутылло. В окне горел свет, перед домом стоял желтый «вартбург». Генрик вошел в комнату. Дверь спальни была открыта.
– Вот и я! – воскликнул он.
Ответа не последовало. На кресле у камина лежал полуоткрытый чемодан, доверху набитый платьями. На ковре валялось несколько пар туфель на шпильках.
– А вот и я! – Он заглянул в спальню. На широкой кровати лежало несколько небрежно брошенных платьев. Он прошел в кухню. И здесь горел свет. На газовой плите тихонько свистел чайник. «Наверное, пошла к соседке», – подумал он. Не желая в отсутствие хозяйки шнырять по квартире, вернулся в салон. Закурил сигарету, сел на тахту и нажал на клавишу радиолы. Услышал знакомую мелодию из «Трехгрошовой оперы» Брехта. Устроился поудобнее и снова закурил, прислушиваясь к словам песни.
До одиннадцати он слушал «Трехгрошовую оперу». Потом начался концерт джазовой музыки, его стало клонить ко сну, а пани Бутылло все еще не было. Он вышел на воздух. Автомобиль стоял перед домом, в саду царили тишина и мрак. «Заболталась она с соседкой», – проворчал Генрик. Снова развалился на тахте. Прямо перед ним был камин и то место, где нашли тело убитого Бутылло. Когда глаза смыкались, ему чудилось, будто сквозь прикрытые ресницы он видит лежащее на полу тело. Тогда он широко открывал глаза и упрекал себя в трусости.
Кончились последние известия, прозвучал гимн, и Генрик поймал станцию Монте-Карло. Танцевальная музыка вернула ему утерянное было душевное равновесие. Но уже через минуту его вновь охватило беспокойство, которое все росло и росло. Он вдруг подумал: «А может, пани Бутылло вышла в сад и ее там убили?» В голове назойливо звучал куплет из брехтовской песни.
«Я должен выйти в сад и поискать ее», – убеждал он себя. Генрик боялся, боялся все сильнее и сильнее. Внезапно ему привиделось, будто чье-то лицо прижалось к стеклу. Он сорвался с тахты и выхватил штык из ножен. Со штыком в руке подбежал к двери и закрыл ее на задвижку. Потом спустил в комнате шторы.
«Я должен выйти в сад», – медленно повторял он, но даже не сделал попытки встать. Из приемника лилась эстрадная музыка, ревел саксофон. Генрик решился. Подошел к двери, широко распахнул ее и остановился на пороге.
– Пани Бутылло! А-ау! – крикнул он неверным голосом. Чутко вслушиваясь в звуки, рождаемые ночью, он дошел до калитки и вернулся обратно, совершенно успокоившись.
– Она сейчас придет. Я трус и истерик, – произнес он вслух. Выключил на кухне газ и, чтобы убедить себя в собственной храбрости, оставил двери открытыми. Рядом с дверью, ведущей из коридора в салон, он поставил стул. «Если кто-нибудь попытается войти в салон, стул упадет». Растянулся на тахте, в ногах положил обнаженный штык и заснул легким младенческим сном.
1 июня
– День добрый, – проговорил поручик Пакула и снял с головы свою огромную шляпу. Генрик вскочил.
– Как так? Уже утро? Выходит, я проспал здесь всю ночь? А где пани Бутылло?
Пакула пожал плечами.
– Скорее такой вопрос должен задать я. – Пакула прошелся по кухне, потом заглянул в спальню.
– Понятия не имею, что с ней стряслось, – начал оправдываться Генрик. – Она хотела ночевать у своей подруги в Лодзи и собиралась взять отсюда все самое необходимое. Я приехал с ней вчера, она обещала подробно рассказать, как нашла тело своего мужа. Решил, так сказать, провести рекогносцировку местности. Вы ведь не хотели делиться со мной информацией…
– Не хотел и не жалею об этом.
– Тем не менее мне известно все. Меня заинтересовали отношения между Бутылло и его соседом, и я отправился к Гневковскому. В это время пани Бутылло занялась упаковкой чемодана. Вернувшись, я ее не застал. А машина стояла у дверей…
– Она и сейчас там стоит.
– Вот видите. Я предположил, что она ненадолго забежала к соседке. Мне не оставалось ничего другого, как только ждать. Я подумал: сейчас вернется, потому что свет не потушила, в кухне под чайником горел газ. Ждал-ждал, наконец заснул. – С этими словами Генрик погасил в комнате свет и выключил приемник, передававший утренний выпуск последних известий.
Пакула расположился в кресле (другое кресло было занято чемоданом).
– А почему вы держали в руке штык?
– Я боялся. Точнее говоря, было как-то не по себе от мысли, что здесь недавно убили человека. В один прекрасный момент мне даже показалось, будто за окном маячит какая-то рожа, и я задернул занавески.
– Однако дверь вы оставили открытой?
– Сначала закрыл. А потом открыл. Хотел доказать себе, что я не боюсь. Кроме того, в любую минуту могла вернуться пани Бутылло.
– Та-а-ак… – протянул Пакула. – А что с ней случилось?
– С кем?
– С пани Бутылло?
– Не знаю, – ответил Генрик и закурил сигарету.
– Та-а-ак… – Пакула встал с кресла и, тяжело ступая, прошелся по комнате. – Сыщика из себя разыгрываете? – как бы нехотя спросил он.
