Дон Уинслоу - Жизнь и смерть Бобби Z
– Зови меня Бобби, – сказал Тим.
Он шел быстрым шагом: хотел до восхода солнца подойти к тем горам как можно ближе.
15
Брайан Кэрвье бушевал.
Да и страх хватал его за яйца: у него в руках был Бобби Зет, а он дал ему уйти.
– Найди его, – приказал он Джонсону.
Джонсон стоял в гостиной, держа шляпу в руке на старомодный манер, но вовсе не из уважения. От края шляпы у него на лбу, там, где редеющие волосы начали седеть, осталась красная полоса. Он глядел на Брайана молча, однако его вид говорил сам за себя. А говорил он вот что: «Слушай, ты, жирный педик, тут вокруг – огроменная пустыня, если ты этого, конечно, не знаешь, лысый голубь!»
Брайан прекрасно все понял, даже то, что касалось голубей и педиков, и ответил на непроизнесенные слова:
– Бобби – серфер, который толкает траву. Он слабак. Он не знает пустыни. Это ему не побережье.
– Этой ночью он неплохо справился, – заметил Джонсон – он уже видел трупы и обломки.
– Ночью нет солнца, – сухо бросил Брайан.
Джонсон улыбнулся, услышав эту потрясающую новость.
– В это время года не очень-то жарко, – только и сказал он.
– Все равно пустыня есть пустыня! – взвизгнул Брайан.
А Толстяк не отличит пустыни от простыни, думал Джонсон. Живет в пустыне, а солнце ненавидит. Все время напяливает большие шляпы и старушечьи платья, прячется от солнца. Почти весь день торчит в доме, смотрит кино. Черно-белое кино про пустыню. Оттуда Толстяк все и знает про пустыню, больше он ничего про нее не знает.
– Я его поймаю, – пообещал Джонсон. Не потому что пустыня, не потому что парень – слабак, а потому что парень тащит с собой пацана. А раз так, у него ничего не выйдет.
– Видно, ему женщина что-то рассказала, – добавил Джонсон.
– Да что ты говоришь?! Вот уж никогда бы не догада-ался! – ехидно протянул Брайан.
Зачем я слушаю этот язвительный треп? – спросил себя Джонсон и заметил, сокрушенно качая головой:
– Дон Уэртеро будет очень-очень несчастным идальго.
И увидел, как Брайан покрывается мурашками. Жирное тело начало мелко-мелко дрожать. Так бывает, когда на пески набегает тень.
Брайан до чертиков боится дона Уэртеро, вот в чем штука.
– Найди его, – захныкал Брайан.
– Двое моих ребят его выслеживают, – ответил Джонсон. – А я собираюсь наведаться в город, к Рохасу.
– Рохас наверняка пьян.
– Наверняка, – согласился Джонсон.
Пьяный или трезвый – не имеет значения, думал Джонсон. Рохас может отыскать муху на восьми десятках акров дерьма.
– А как насчет женщины? – поинтересовался Джонсон.
– Женщиной я займусь сам, – произнес Брайан.
Улыбка Джонсона говорила: «Ну да, первым делом». Но он не раскрыл рта и надел шляпу.
– Мне он нужен живой, – напомнил Брайан.
Джонсон не забыл, ведь это-то и есть самое паршивое во всей истории. Трудно поймать такого парня, особенно если он знает, что ты не можешь рисковать и палить по нему с большого расстояния. Да, в пустыне можно завалить человека издали. Плоская местность, ни ветерка. Но поймать его, дотянуться до него и притащить обратно, как загулявшего теленка весной, – это совсем другое дело.
– А как насчет мальчика? – осведомился Джонсон.
– Что – насчет мальчика?
– Он вам тоже нужен живой?
– Мне он вообще не нужен, – отрезал Брайан.
У Джонсона вертелось на языке возражение, но он сдержался.
– Ребенка убивать не стану, – заявил Джонсон.
Брайан пожал плечами:
– Рохас станет.
Рохас-то станет, мысленно согласился Джонсон. Рохас готов поубивать все живое.
Брайан смотрел, как долговязая фигура Джонсона, нагнувшись, ныряла в проем арабской арки. Он ненавидел этого здоровенного ковбоя, прямо видеть не мог, как тот корчит из себя Гэри Купера в «Красавчике Джесте», и если бы Джонсон не был ему нужен для управления всем этим заведением, он бы тут же рассчитал ублюдка. Но Джонсон ему нужен, к тому же впереди, черт побери, явно маячат серьезные неприятности, так что сейчас нет времени перетряхивать состав персонала.
Ну ладно, в другой раз – Брайан ждет не дождется, когда можно будет дать Джонсону под зад коленом и освободить от него ранчо. Представляет себе, как Джонсон окончит свои дни опустившимся пьяницей где-нибудь в Квартале газовых фонарей Сан-Диего, на помойке какого-нибудь ресторана. Воображает, как этот ковбой будет жарить бобы на плитке в захудалой гостинице, где от стен не отмоешь вонь свежей мочи и неминуемой смерти.
Долбаный ковбой.
Что поделаешь, как-нибудь в другой раз…
В комнату осторожно прокрался юный миланец, встал у двери, стреляя миндалевидными глазами. Он хотел знать, утихла ли у Брайана вспышка раздражения.
– Не сейчас, – резко бросил Брайан, и мальчик немедленно исчез. Брайан слышал, как он быстро прошлепал по коридору.
Позже, не сейчас, подумал Брайан.
Сейчас ему надо разобраться с Элизабет, чудесной давней подругой, из-за которой он и попал в эту переделку.
Вот сука!
16
Брайан вошел в комнату к Элизабет, плюхнулся в большое плетеное кресло и уставился на нее.
Она сидела в постели, ее правое запястье и левая лодыжка были прикованы наручниками к столбикам кровати. Элизабет деликатно закинула правую ногу на левую, точно ее нагота могла что-то для него значить, но не позаботилась о том, чтобы прикрыть грудь.
Брайан изучал ее тело с чисто академическим интересом: крепкое, загорелое – должно быть, немало труда и времени потрачено в тренажерном зале. Сам он плевать хотел на собственную физическую форму, но настаивал, чтобы его юноши блюли фигуру и качали мышцы.
У него мелькнула праздная мысль: а если ее перевернуть на живот…
– Ты испортила уик-энд, – сообщил он.
– Можно мне кое-какую одежду, Брай? Пожалуйста.
Он покачал головой:
– Я давно понял, что с голыми людьми легче разговаривать. Видно, тут дело в незащищенности.
– Я и чувствую себя незащищенной.
– Что ж, девочка, так и должно быть.
Несколько секунд они глядели друг на друга, потом Брайан вздохнул:
– Любовь – паршивая штука, а?
– Верно сказано, Брай.
– Ты ему рассказала.
– Рассказала ему что?
– Ладно тебе.
– Не понимаю, о чем ты толкуешь, Брай.
– Может быть, я толкую про Бобби?
– А, теперь догадалась.
– Ты мне всегда нравилась, Элизабет, – заметил Брайан. – Я даже тобой восхищался.
– Взаимно, Брайан.
– Я ведь хорошо с тобой обращался? – спросил он.
– Очень хорошо.
– Я ведь предоставил тебе жилье?
Она кивнула.
– И чем ты мне отплатила? – прошептал он. – Предала меня? Подвергла угрозе мой бизнес? А мою жизнь – опасности?
Она попробовала было все отрицать, но поняла, что он не собирается ей верить, так что решила зайти с другой стороны.
– Любовь – паршивая штука, верно, Брай?
– А то я не знаю, девочка, – вздохнул он. – А то я не знаю…
Эти слова будто повисли в воздухе, и он спросил:
– Куда он направился?
– Не знаю, – ответила Элизабет. – Честно.
– Я тебе верю, – сказал Брайан. – Скверно то, что дон Уэртеро не поверит.
– Нет?
– Нет. Но будет убедительнее, если я хотя бы попытаюсь вытрясти это из тебя.
– Понимаю.
– Ну и хорошо, – произнес он, выбираясь из кресла. Вынул ремень из брючных петель и закрутил вокруг кисти: конец с пряжкой удобно свисает и готов к действию.
– Только не по лицу, Брай, ладно? – попросила она, и голос ее задрожал. – Только не по лицу, хорошо?
Он пожал плечами и приступил, время от времени механически спрашивая:
– Куда он направился?
Он решил не выяснять у нее, почему Бобби Зет захватил с собой мальчишку.
17
Мальчик уснул у Тима на спине, обхватив его шею руками. Тим тащил его на себе, подхватив под коленки, и чувствовал на плече тяжесть головы. Так нести парнишку было легче – мертвым грузом, как мешок. Тиму доводилось таскать штуки потяжелее – на войне, в другой пустыне.
Но в той, другой пустыне им развозили чизбургеры и вареную кукурузу, розовый лимонад и шоколадное мороженое. Мороженое в пустыне, черт дери, думал Тим. Тогда-то он и убедился, что они победят, – когда дядя Сэм начал снабжать их шоколадным мороженым в пустыне.
Здесь – дело другое. Здесь-то ему нечего ждать помощи от дядюшки Сэма (скорее наоборот), так что он продолжал бодро шагать, двигаясь к горам, силуэт которых только-только начал вырисовываться на западе.
«Двигайся в сторону гор», припомнил Тим. Кажется, была такая реклама, нет? Двигайся в сторону пивных гор. Но нет, сейчас он не может себе позволить думать про пиво, как бы красиво это ни звучало, потому что не будет им ни пива, ни мороженого. До тех пор пока они не выберутся из пустыни.