Татьяна Степанова - Темный инстинкт
— Ты не веришь!
— Без этого психа было бы легче дышать. Нам всем.
— Помнишь, что я тебе говорил про этот дом? Помнишь?
— Помню.
— Я так и знал, Вадька, подсознательно — знал. Я чувствовал. Понимаешь?
— Понимаю. Спи. Кстати, ты же недавно только говорил: «Откуда мне было знать?»
— Не цепляйся. Слышишь? Да слышишь ты меня или нет?!
— Ну что еще?
— У тебя выпить есть?
— В сумке фляжка. Возьми.
Мещерский встал, нашарил в темноте в багаже Кравченко плоскую металлическую фляжку, из которой герои в ковбойских фильмах потягивают скотч. А Кравченко в ней держал свой любимый армянский коньяк. Глотнул, поперхнулся, снова глотнул.
— Завтра я найду кассету, — заявил он решительно, — в этом доме обязательно должны быть кассеты или диски с ЕГО голосом.
— Зачем это тебе теперь?
— Я хочу, чтобы ты услышал, как он пел. Ты должен услышать.
— Ладно, послушаем. Ложись. Пробку смотри не позабудь завернуть!
Мещерский швырнул фляжку в сумку. Бухнулся в кровать. Зарылся лицом в подушку: «Зачем мы сюда только приехали? — Мысль скреблась, точно кошка о крышку молочного бидона. — Я сам все это затеял, сам. А теперь мне просто тошно, тошно, тошно!»
Глава 6
БЕЗ СОПРАНО. УТРО
— Надо ко всему отнестись философски, — глубокомысленно изрек Кравченко, когда утром собрались спускаться вниз в столовую. — Во-первых, рыпаться мы будем только в строго установленных рамках, а во-вторых…
— Рыпаться! Этот твой жаргон, — Мещерский скривился. — Интересно, кто эти рамки нам установит? Твой разлюбезный Сидоров, что ли?
— Боготворимая тобой хозяйка этого дома. Теперь все решать ей. И насчет наших действий тоже, а во-вторых, повторяю…
— Вы не спите? Нет? Простите, я шел по коридору, услышал ваши голоса. — В дверях стоял Григорий Зверев, успевший уже облачиться в свою претенциозно-молодежную «кожу». Однако на этот раз место рубашки занял траурный супермодный френч. Две его верхние застежки нарочито небрежно открывали загорелую грудь. Зверев жевал мятную резинку. Ею противно-свеже запахло в комнате.
— Да, ребята, какие у нас тут дела завертелись. Вы позволите? — Он прошествовал к креслу у окна, сел и непринужденно вытянул ноги.
Мещерский отметил, что дубляжник, как про себя он окрестил этого роскошного, отлично знавшего себе цену мужчину, сегодня настроен отчего-то весьма дружелюбно с теми, кого еще день назад едва замечал.
— Я кофеварку достал. Каждому самому сегодня придется о хлебе насущном заботиться. Шура в слезах, все из рук у нее валится. Плачет у себя, — сообщил он самым доверительным тоном.
Мещерский не мог не восхититься тем великим талантом притворства, с которым Зверев манипулировал своим бархатным баритоном. «Как на виолончели играет. Вот что значит актер — голосом выразит все, что захочет».
— Благо холодильник полнехонек, — продолжал актер. — Там электрогриль еще есть в чулане. К обеду вытащим на лужайку, нажарим стейков на свежем воздухе. На всю компанию.
— Вряд ли сегодня у кого-то появится тяга к пикникам, — возразил Кравченко.
— Да, дрянь делишки, — Зверев вытащил из кармана пачку сигарет. — Прошу.
Они отказались.
— Тогда.., с вашего позволения. — Он закурил. А им ничего не оставалось как сесть — видимо, Зверев настроен был на беседу.
— Значит, это вы его, бедняжку, нашли вместе с тем милиционером? — спросил он, выдыхая дым.
— Мы. Сергей первый заметил из машины.
— Он ведь вроде где-то в кустах лежал. Мне парень из розыска сказал.
— Ну, не совсем. Там у вас от задней калитки тропинка ведет к колодцу.
— Знаю. Артезианская скважина. Колодцы в самом начале застройки тут бурили, когда на дачах только-только водопровод проводили. Потом вода ушла, а дырки остались.
— Колодец забит. Вот возле него Шипов и…
— Какой удар для Марины, — Зверев потер рукой подбородок. — Какой страшный удар! Как-то все у нее пошло черной полосой — сначала смерть Стаса, потом у Генриха инсульт — год с сиделками, врачами, потом еще одна трагедия, а теперь вот Андрей умер.
— Простите, а кто такой Стае? — спросил Мещерский.
— Новлянский. Хотя они давно разошлись, отношения у них были самые дружеские. Дети — я имею в виду Лисенка с Петькой — подолгу жили у Марины, она их как родных любит. За границей на ее средства учились: Алиса в Центре киноискусства и режиссуры в Венеции, Петр экономический факультет избрал. Так что на ноги встали с ее поддержкой. А Стае не возражал. У него своих проблем хватало — не до детей было. С женщинами ему после Марины все как-то не везло, пить стал от неустроенности.
Мы с ним иногда встречались в Москве, в ресторане сидели. Жаловался он мне все. А похож был на старого бездомного пса-дворнягу.
— А с другими мужьями вашей сестры вы тоже были знакомы? — Мещерский решил: раз уж этот дубляжник настроен сегодня столь подозрительно общительно (на ответную откровенность, что ли, вызывает?), надо этим воспользоваться. — Я имею в виду…
— Генриха фон Штауффенбаха? Милейший мужик был, — Зверев усмехнулся. — Он наполовину австриец, наполовину швейцарец. Пять языков знал. Но по-русски ни гугу. Они с Мариной дома по-немецки говорили, по-итальянски, по-французски. Смешно так. А жили душа в душу. Ну, естественно, при такой разнице в возрасте он ее .просто боготворил.
— И большая разница?
— Постойте-постойте, да, он ее был старше почти на… тридцать два года. Умер-то восьмидесятитрехлетним.
— Вот что значит альпийский воздух! Наши-то старички в таком возрасте уже кашку манную жуют, а эти горнолыжники из Давоса еще и дела обделывают, и любовь там, и деток, — восхитился Кравченко. — Откуда только силы берутся?
— Кстати, о возрасте. Близкий друг Генриха Энтони Куин — ну естественно, помните «Дорогу» Феллини? Я его, между прочим, дублировал — когда мы встречались в Лугано, старик этому очень смеялся. Так вот, они домами дружили лет сорок. — Зверев закурил новую сигарету. — Так в девяносто три старина Тони вдруг взял и женился на одной молоденькой девице. И у него родился сын. Он звал Генриха с Мариной на крестины в Штаты. Только Генрих уже тогда на коляске, как Рузвельт, передвигался — первый инсульт. Потом второй. В результате паралич. И началось — клиники, санатории, врачи, потом его к искусственному жизнеобеспечению подключили. Считай, трупом пять месяцев под капельницей пролежал. Марина все терпела, хотя страдала ужасно. А как умер — новые неприятности: судебный процесс по наследству, — Зверев прищурился. — Я к ней летал тогда в Италию, в Швейцарию. На суде даже однажды присутствовал — кошмар. Хуже нашего. Адвокаты, совет директоров, юридическая служба компании — ни черта нам, русским, не понятно. Но тревожно.
Да, ребята, лучше быть богатым и здоровым.
«И получить в результате к собственной славе и состоянию капиталы швейцарского магната, — резюмировал про себя Кравченко. — Так попереживать очень даже можно. От такого „кошмара“ мало кто у нас откажется».
— С Андреем Марина познакомилась в момент острого душевного кризиса. Ну помните, Элизабет Тейлор в «Сладкоголосой птице юности»? Та же самая ситуация. Или Вивьен Ли в "Трамвае «Желание». Между прочим, я и эти фильмы на телевидении озвучивал.
— Неужели вы дублировали и таких прославленных актрис? — наивно-ядовито осведомился Мещерский. — Это грандиозно! Значит, ваш голос позволяет вам…
— В «Трамвае» я говорил за Марлона Брандо. — Зверев жестко улыбнулся. — Вы меня с кем-то перепутали'; Сережа. Мой голос, — он сделал особое ударение, — для озвучивания прекрасного пола не годится. К счастью.
— А вы слышали Андрея на сцене? — Кравченко быстро перевел разговор на другую тему. — Он вообще пел в театре или нет?
— За границей — да. Вернее, только начинал петь. Марина в прошлом году — они только-только зарегистрировали брак — устроила ему три выступления в своих концертах. Успех был ошеломляющим. Ну как всегда у нее.
И в Италии о нем заговорили, как о втором Маркези, новом Алессандро Морески.
— Это кто такой, простите? — уточнил Мещерский.
— Ну, это публика все той же оперы. Я пас в этих вопросах, — Зверев нехорошо усмехнулся. — По этому поводу вам Майя Тихоновна лекцию пусть прочтет, она мастерица. — Зверев уходил от объяснений, и стало ясно — громкими именами он, видимо, сыплет просто так, для понта. — А у нас Андрюше все как-то не везло. Новые оперы сейчас почти не ставятся, даже в Большом. А такие, с «изыском», на знатоков, — тем более. В «Геликоне» вон осилили «Орфея», Олег Рябец блеснул и… Мода, конечно, модой, но везде свои сложности. А потом, конкуренция, интриги. Вот Марина и решила профинансировать постановку Штрауса в Малом Камерном — благо деньги теперь свои. А теперь все рухнуло. Все планы ее, все надежды.
Жаль.
— Жаль, — Кравченко кивнул. — Я мало знал Андрея Шипова, но даже с первого взгляда мне показалось, что это был достойный Марины Ивановны человек. Этот парень производил впечатление талантливой, глубокой и обаятельной натуры.
