Софи Ханна - Комната с белыми стенами
Как они могут делать это со мной после того, что мне довелось пережить? На миг меня охватила ненависть ко всему миру. Зачем он нужен, этот мир, если он причиняет мне такие страдания! И тут мне на плечо легла чья-то рука, и сержант Пруст произнес: «Хелен, послушайте меня. Я знаю, вы не убивали Моргана и Роуэна. Сейчас дела ваши плохи, но правда в конце концов восторжествует. Если я ее вижу, увидят ее и другие. Даже слепой увидел бы, что вы были хорошей любящей матерью».
Констебль Ширер пробормотала себе под нос что-то язвительное, из чего я заключила, что она не согласна с сержантом Прустом. Возможно, она считала меня виновной, или же Пруст, выразив мне сочувствие, нарушил некие полицейские правила. Впрочем, мне было все равно. Пол улыбался. Он, наконец, убедился, что Джайлс Пруст – наш союзник.
– Спасибо вам, – сказал он. – Для нас с Хелен ваша поддержка очень важна. Правда, Хелен?
Я кивнула. Констебль Ширер вновь пробормотала себе под нос что-то язвительное. Сержант Пруст мог бы промолчать, но вместо этого он сказал: «Если дело дойдет до суда, в чем я сильно сомневаюсь, меня вызовут в качестве свидетеля. Когда я закончу давать показания, присяжные, так же, как и я, ни на миг не усомнятся в вашей невиновности».
– Что вы, черт возьми, себе позволяете? – рявкнула на него констебль Ширер. Мы с Полом вздрогнули, пораженные ее резким тоном, но Джайлс Пруст ничуть не смутился.
– Я поступаю правильно, – ответил он. – Кто-то же должен.
Я поняла, что больше не плачу. Меня как будто омыло волной абсолютного спокойствия. Я перестала волноваться о будущем, о том, что будет со мной. Это было сродни волшебству: я больше не боялась. Прав Джайлс Пруст или нет относительно суда или решения присяжных, это теперь уже не имело никакого значения.
Главным было другое, думала я, глядя в окно полицейской машины на мелькавшие за стеклом почтовые ящики, деревья и магазинные витрины: я люблю этот мир, который всего минуту назад ненавидела. Я ощущала себя частью чего-то хорошего, цельного и светлого, частью чего были также Пол и Пруст, Морган и Роуэн. Было очень трудно объяснить, так как это сильнее всяких слов.
В тот день, когда мы ехали в полицейский участок, я еще не знала, как скверно все сложится для меня и Пола, сколько страданий ждет нас впереди. Но даже когда судьба обрушивала на нас удар за ударом, когда мое настроение было почти на нуле и мне казалось, что никакой надежды нет, это ощущение покоя, нахлынувшее на меня тогда, в день моего ареста, в те минуты, когда я находилась в полицейском автомобиле, никогда не покидало меня, пусть даже в иные моменты мне стоило немалых усилий вновь обнаружить его внутри себя. Эта же позитивная энергия подстегивала меня в работе, которую я делала от имени других женщин, оказавшихся в той же ситуации, что и я. Она же была движущей силой моего участия в СНРО. В тот день сержант Пруст преподал мне важный урок: всегда можно, причем легко, подарить кому-то надежду и веру, даже если человека этого душит отчаяние.
12 сентября 1996 года
Контактный центр был ужасным бездушным местом. Уродливый серый одноэтажный панельный дом, он казался пустынным и заброшенным посреди просторной и практически пустой автостоянки. Я прониклась к нему отвращением с первого же взгляда. В нем было мало окон, а те, что имелись, были совсем крошечными.
– Такое здание должно хранить в себе массу неприятных тайн, – сказала я Полу.
Он отлично понял, что имела в виду. Я содрогнулась и добавила:
– Я не могу. Просто не могу. Не могу войти туда.
Он сказал мне, что я должна, потому что там внутри Пейдж.
Мне больше всего на свете хотелось увидеть ее, но я боялась той радости, которую испытаю, как только мы окажемся вместе. Ведь я знала: социальные работники отнимут ее у меня. Если я по будним дням приезжаю сюда на два часа, о чем договорились Нэд и Джиллиан, это означало, что мне нужно мириться с тем, что социальные работники пять раз в неделю забирают у меня Пейдж – вплоть до дня суда, и кто знает, что будет после этого?
Даже если меня оправдают, в чем продолжал заверять меня Джайлс Пруст, Пейдж нам с Полом все равно вряд ли вернут. Нэд объяснил мне разницу между бременем доказательства в уголовном деле, когда вина должна быть доказана вне каких-либо сомнений, и судами, которые отнимают детей у родителей за закрытыми дверями и под завесой секретности. В семейном суде судье достаточно решить, что ребенку будет лучше без родителей на основании баланса вероятностей, что означает, что никто ничего не должен доказывать. Достаточно того, чтобы кто-то, кто не отличит меня от Адама и Евы, решил, что, возможно, я – убийца. И все, теперь у меня можно отнять дочь.
– Первый раз в жизни слышу о чем-то столь жестоком и несправедливом, – сказала я Нэду. – Лишиться Пейдж – я этого не переживу. А что будет, если я попаду в тюрьму и Пол потеряет и меня, и ее?
Нэд посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
– Не стану обманывать тебя, Хелен, такое вполне возможно.
– Отвези меня домой, – сказала я Полу, пока мы с ним сидели в машине на автостоянке у контактного центра. – Я уже пережила три ужасные потери и не выдержу еще одну.
Так плохо мне тогда было.
Пейдж была жива и здорова, но я потеряла свою малышку. Ее вырвали у меня из рук через час после того, как она появилась на свет, и поместили под опеку.
– Я не могу терять мою дочь снова и снова, каждый день этой недели, и следующей, и еще бог знает как долго. Я не позволю им так поступить со мной или с ней. – До этого момента я была робкой и покладистой, но толку от этого был ноль. Пусть видят, что они на самом деле творят: лишают ребенка матери. С какой стати мне идти у них на поводу? Почему я должна доставлять каким-то чиновникам радость от того, что они-де позволяют мне «контактировать» с дочерью? Они и так раздирают на части то, что осталось от моей семьи. Пора, чтобы они поняли это.
Поездка обратно до Бенгео-стрит была самой ужасной в моей жизни. Мы с Полом за это время не сказали друг другу ни слова. Дома мы заварили горячий крепкий чай.
– Тебе нужно вернуться туда, – сказала я ему. – Что бы ни случилось со мной, сделай все для того, чтобы они оставили тебе Пейдж. Тебе придется лгать, но оно того стоит. – Пол спросил у меня, что я хочу этим сказать, и я ему объяснила: – Сделай вид, будто не веришь мне. Веди себя так, будто ты не меньше, чем социальные работники, боишься оставлять меня одну с Пейдж. Убеди их, что если они оставят ее тебе, ты гарантируешь, что она никогда не окажется наедине со мной.
Любые слова бессильны выразить то, как жутко я себя чувствовала, говоря это Полу. Он был моей главной опорой и непоколебимо стоял рядом со мной во время всех моих мучительных испытаний. Его преданность была для меня самой сильной поддержкой, и вот теперь я просила его притвориться, будто он кто-то другой: предатель-муж, а не смелый и прекрасный мужчина, каким был на самом деле. Но я знала: это единственно правильное решение. Главное – не допустить, чтобы эти садисты, социальные работники, отдали Пейдж в другую семью.
Когда я потеряла сначала Моргана, а затем и Роуэна, я думала, что ничего хуже со мной уже не может случиться; но оказалось, что потерять Пейдж – еще хуже. Ведь тогда это будет чья-то вина. Несправедливость убьет меня. Я опасалась, что то же самое случится и с Полом, как бы мелодраматически это ни звучало.
– Пожалуйста! – взмолилась я. – Возвращайся туда и проведай Пейдж. Позвони им прямо сейчас и скажи, что приедешь.
– Нет, – возразил Пол. – Я не стану никому лгать. И ты тоже. Нам от этого будет только хуже. Мы боремся добром против зла, правдой против лжи, и мы победим. Сержант Пруст говорит, что мы выиграем суд, и я ему верю.
– Нэд и Гиллиан считают, что мы можем и проиграть, – напомнила я ему, и на глаза мне навернулись слезы. – И даже если уголовный суд признает меня невиновной, семейный суд найдет, к чему придраться.
– Замолчи! – не сдержался Пол. – Не хочу даже слышать это!
Муж впервые после того, как с нами случилась беда, повысил на меня голос. Мне стыдно в этом признаваться, но я не удержалась и тоже ответила ему на повышенных тонах, дав выход накопившему гневу и отчаянию. Мы с ним кричали друг на друга минут десять, но тут раздался звонок в дверь.
Я бросилась в объятия Джайлса Пруста. Должно быть, я не на шутку напугала беднягу. Я орала на него, требуя, чтобы он помог мне убедить Пола образумиться.
– Образумиться нужно вам, Хелен, и побыстрее, – строго ответил он. – Почему вы не в контактном центре? Вам сейчас полагается быть там, но мне только что позвонили и сказали, что вы не приехали.
Я постаралась ему все доходчиво объяснить.
– Внимательно выслушайте меня, Хелен, – произнес он. – Как бы тяжело вам ни было, вы должны проводить с Пейдж как можно больше времени. Не пропускайте ни одной встречи, иначе это повернут против вас. Я понимаю, чего вы боитесь. Но вы же не хотите накликать на себя худшее, дав им в руки все козыри? Как, по-вашему, это выглядит, если вы отказываетесь проводить с ребенком даже те несколько часов, которые вам разрешены?
