Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха
— Что именно?..
— Поживем — увидим.
Дараев укоризненно покачал головой.
— Опять? Мы ведь тоже кое-что соображаем. Старикашка, по-моему, вздумал бежать за кордон. Может, и Паша-Гирей торчит в Новороссийске для этой цели. Бывший контрабандист, связи старые, наверное, есть…
— Ты не хуже меня все понимаешь, — ворчливо заметил Жунид. — Нечего тогда зря расспрашивать.
— Удивляюсь я, как до сих пор дружу с тобой, — поддразнил его Вадим Акимович. — С таким самодуром. Характерец у тебя препротивный.
— Я знаю, — без улыбки сказал Шукаев. — А что я могу поделать?
— Хорошо, хоть сознаешься.
— Ладно, будет. У тебя есть еще вопросы?
Вадим хитро на него посмотрел.
— Индульгенцию хочешь получить?
Шукаев покосился на Арсена и Абдула. Оба усиленно делали вид, что этот разговор их не касается.
— А дорого возьмешь?
— Не очень, — сказал Дараев. — Мне кажется, в общих чертах история убийства и ограбления Барсукова и Кумратова нам уже известна. Ехать еще довольно долго, спать не хочется… Давай так: я излагаю — ты вносишь поправки. По-моему, это всем будет полезно.
Шукаев вздохнул.
— Валяй. Что с тобой поделаешь.
— Тогда слушайте… — Вадим поерзал, устраиваясь поудобнее на сидении. — Одноухий Тау был наводчиком. Он знал день получения денег, знал примерно и время. Хапито после покушения на Кабдугова, которое он совершил из мести за предательство Сахата во время расследования чохракского дела, то есть тридцатого апреля утром, как раз появился в Черкесске. Может быть, и в день первомайского праздника.
— А кто был второй? На сыровара покушались двое.
Дараев задумался.
— Пока не знаю, — сказал он наконец. — Возможно, Нахов?
— Пожалуй. Давай дальше.
— Рахман, Буеверов и Гумжачев — вот, собственно, убийцы. Следил за кассиром и охранником в день получения денег, конечно, Бекбоев. Из банка они вышли около одиннадцати. До поезда в Шахар — два с лишним часа. Решили перекусить в столовой, поближе к вокзалу…
— Вообще — безобразие, — перебил Жунид. — С такими деньгами в сумке поперлись обедать.
— Да, — согласился Вадим Акимович. — Провинциализм — вот что это такое. Все — по-домашнему, везде свои люди, беспечность, нарушение всяческих норм, а в результате — двух человек нет…
— На фабрике было партийное собрание. Они там все учли теперь. Машину выделили. Глупость, конечно, — на поезде или — еще того хуже — на подводе везут вдвоем зарплату всей фабрики за полмесяца, — вставил Арсен.
— Гром не грянет, мужик не перекрестится, — добавил Дараев. — Ну… я продолжаю. Каким-то образом Рахману, который подсел в столовой к Барсукову и Кумратову, удалось задержать их, и они опоздали на пригородный поезд. Подводу, очевидно, дал им Рахман. Он экспедитор — ему это нетрудно было сделать. Поехали Барсуков и Кумратов, видимо, по старому проселку, который идет вдоль Псыжа на аул Хабль и дальше, к Шахару. Двенадцать с небольшим километров…
— Молодец, — искренне похвалил Жунид. — Пока все точно. Чем же занимался в это время Рахман?
— Его и двух его сообщников — Буеверова и Гумжачева — кто-то четвертый, угнавший мотоцикл с коляской, подвез к лесу, километра за два до Псыжского моста, по тропе, ведущей на аул Халк. Этот путь намного короче. Сам вернулся, бросив мотоцикл на шестом километре, а они пошли через лес к мосту, куда примерно минут через 20–30 должна была подъехать подвода.
— На опушке леса их и встретил Итляшев… — не удержался Сугуров. — Так же, Жунид Халидович?
— Ну-ну! Давайте, давайте! — улыбнулся тот. — Я вижу, вы не нуждаетесь в том, чтобы вам все разжевывали и клали в рот готовеньким. И сами с усами!
— Убийство, как видно, должен был совершить Буеверов, — ободренный похвалой, продолжал Арсен. — Может быть, это входило в расчеты Омара Садыка, который хотел его проверить, как вы сами сказали, Жунид Халидович…
— Арсен, ты не заметил, что перебил меня? — спросил Дараев.
— Простите, Вадим Акимович!
— Ладно, — милостиво согласился тот. — Я понимаю… Так вот. За мостом они преспокойно остановили подводу, не вызвав особых подозрений у кассира и охранника, которые знали и Рахмана, и, очевидно, Буеверова, который довольно давно работает в шашлычной, а затем, оглушив обоих, пристрелили в упор из ружья.
— Почему на теле убитых не было ожогов?
— Старый трюк, — махнул рукой Вадим. — Берется тряпка или пучок туго скрученной веревки или, наконец, смятая шапка и через такой заслон производится выстрел. Ожогов нет, пороховой гари — тоже.
— Дальше!
— Подводу, видимо, спрятали в чаще недалеко от дороги, а трупы стащили вниз по насыпи. После дождей следов, разумеется, не осталось. Кумратова бросили в раствор — одна из металлических бадей на месте ремонта моста была почти полной, — а Барсукова оттащили метров за сто пятьдесят и швырнули в реку. Затем — на подводу и… мимо пасеки прямым сообщением — в Шахар. Ну, как?
— Не подкопаешься, — довольный, сказал Шукаев. — Пожалуй, ничего я не смогу добавить, кроме одного.
— Чего же?
— Если убийство было предусмотрено заранее, если у них был такой тщательно продуманный план, почему Буеверов в качестве пыжа использовал страницу, вырванную из учебника? Ведь это говорит о поспешности?
Вадим Акимович пожал плечами.
— Не много ли ты от меня ждешь? Разве я могу знать, почему Буеверов торопился? И у меня есть встречный вопрос: зачем ему понадобилось убивать Кумратова из ружья самого Кумратова?.. Одалживать для этого ружье у еще живой жертвы? — и рискованно и как-то уж больно извращенно.
— Об извращенности забудь, Вадим, когда говоришь о таких типах, как Буеверов, Гумжачев или Одноухий Тау. Забудь. Подонки подонками и останутся.
— И еще…
— Ну?
— Зачем у Буеверова в сарае устроена эта дыра для подслушивания?
— Сам расскажет. Насколько я его помню, он молчать не будет. Все, что сможет, станет валить на своих сообщников и выгораживать себя.
— Тогда у меня все.
— Слава Богу. Ну, что ж? Пятерка, Вадим. И нечего на меня дуться, что я помалкиваю до поры о своих версиях и догадках. Ты не хуже моего умеешь думать.
23. Омар Садык признает свое поражение
В самолете. Останки фибрового чемодана. Секрет древней башни. Не ошибается тот, кто ничего не делает. На Буеверова обрушивается лавина улик. Радиограмма. Паша-Гирей Акбашев верен себе. Сугуров берет реванш. «Надо уметь проигрывать…»
В Новороссийск они летели в военном транспортном самолете. Шукаеву пришлось через Махачкалинское управление НКВД связаться с командованием Северо-Кавказского военного округа, преодолеть кучу всяких сложностей и формальностей, прежде чем им разрешили лететь на военной машине, которая должна была доставить в Новороссийск брезентовые палатки и оборудование для летнего лагеря стоявшей в столице Дагестана десантной части. Сами десантники отправлялись в район морских учений эшелоном.
Жунид полулежал на груде брезента, пребывая в том неопределенном, почти сомнамбулическом состоянии между сном и бодрствованием, которое возникает у людей, не ложившихся несколько суток кряду.
Собственная голова казалась ему сейчас чужой, странно отяжелевшей; он ощущал ее тяжесть как бы со стороны и, пытаясь избавиться от неприятного чувства раздвоенности, время от времени встряхивал ею, открывая глаза и обводя взглядом клепаные дюралевые листы внутренней обшивки фюзеляжа, своих спутников, спавших вповалку, где попало на брезенте, на тугих ватных гимнастических матах, сваленных в кучу возле переборки, просто на фанерных ящиках с каким-то грузом. Он с радостью последовал бы их примеру и вздремнул хоть полчаса до приземления в Новороссийске, заснул бы, невзирая на крутые виражи, которые «закладывал» пилот, летя над горами, и воздушные ямы, в которые изредка проваливался самолет.
Но он не мог спать.
В мозгу плясали суетливые сигнальные огоньки, то угасая, то вновь вспыхивая с новой силой и освещая в запасниках памяти недавние картины, лица и разговоры, в которых ни у кого из них не было недостатка за последние дни.
…Оставив шахтановскую «эмку» в конторе совхоза, расположенного в урочище Халкол, они, с разрешения директора, подняв его с постели, взяли лошадей, проводника и верхами (уже начинался рассвет) отправились к башне.
В том месте, где от реки вверх поднималась тропинка, вьющаяся узеньким серпантином по скале, местами заросшая травой, Абдул Маремкулов нашел изодранный об острые камни, неузнаваемо изувеченный фибровый чемодан. Крышка валялась метрах в пятидесяти, тоже изуродованная.
Жунид, осмотрев находку, задрал голову вверх. Там, под облаками, на уступе скалы, сливаясь с ней своей каменной кладкой, торчала башня.
