Инна Тронина - Птенцы «Фламинго»
Вот и сейчас он приедет на своей красной «Субару-Форестер», за рулём которой сидит дальний родственник. Этот молодой человек никогда не поднимался к Ане, а отправлялся куда-нибудь в бар, где смиренно пил сок и смотрел телевизор. Парня звали Максом, и к дяде Юзе его приставила супруга Зинаида — на всякий случай. Мало ли что может случиться в дороге, да ещё после утомительных посиделок.
Режиссёр всегда кушал сыр антикварной итальянской вилкой с витой ручкой и металлической петелькой на конце. Стоила эта вилка баснословно дорого, изготовлена была триста лет назад. Аня уговаривала старика принять эту вилку от неё в подарок, но тот отказывался и пользовался вилкой только во время визитов.
— Ань, наверное, нужно к вину с сыром ещё что-то поставить!
Катя, в кокетливом, обшитом кружевами-ришелье фартучке, с пышными рыжими волосами, тонкая и длинноногая, солила и перчила булькающий золотистый суп.
— Вот — апельсиновый сок, мёд и крекер! Если не для гостя, то для тебя. Кстати, ты сегодня ела хурму?
— Ой, забыла! — Аня звонко хлопнула себя по лбу. — Идиотка!
— Сколько раз говорить, что хурма для кормящей матери — чистый клад! Сейчас же ешь! — Катя командовала своей хозяйкой, понимая, что та не рассердится, наоборот, будет благодарна. — Между прочим, тут одна опунция завалялась. Как твой гость насчёт этого?
— Дядя Юзя поначалу принял опунцию за старую пупырчатую грушу, а после безумно полюбил. Врачи говорят, что она полезна для гипертоников и сердечников. Так что в самый раз, Катюша. Если буду нужна, я в спальне. Заодно Машку покараулю, чтобы не заплакала…
Катя занялась приготовлением гренков с сыром, чтобы потом подать их с луковым супом. Аня уехала на коляске в столовую, проверила сервировку. Хотела навестить ребёнка в детской, но потом решила его не беспокоить. Долго смотрелась в зеркальную дверцу шкафа-купе, а потом вдруг, закусив нижнюю губу, нажала кнопку на дверце.
Её взору тут же предстала груда висящих на плечиках нарядов — остатков прежней роскоши, навсегда ушедшего счастья. Вздохнув, Аня вспомнила, как ещё год назад пять или шесть раз на дню меняла дорогие туалеты. А теперь даже спортивный костюм натянуть почти невозможно, особенно если никто не помогает.
И это случилось с ней — девчонкой, летавшей с одного спортивного снаряда на другой, выделывавшей на льду потрясающие пируэты! Надо же — девять граммов, всего девять граммов свинца — и такой эффект!.. Ну, ещё, конечно же, рука профессионального стрелка…
Аня взглянула на платья и замерла, стиснув кулаки на подлокотниках кресла. Она так и не привыкла к тому, что на видном месте в центре шкафа висит простреленный жакет. И модный его рисунок типа «золотые огурцы» не может отвлечь внимание от уродливого бурого пятна, от маленькой дырочки на том месте, где жакет облегал тонкую талию шикарной дивы.
Она запретила матери отдавать в чистку этот жакет, а также юбку и шубу; не захотела стирать и нижнее бельё. Аня пожелала оставить все вещи нетронутыми. Когда вернулась из клиники домой, попросила мать повесить их сюда. Аня заставляла себя смотреть на вещи всякий раз, когда приходилось открывать шкаф. Она боялась забыть о мести, впасть в спасительное отупение. Милосердная память могла отказать хотя бы на час, на день, на месяц. А забыть — почти что простить. И это страшно…
Аня смотрела на одежду — измятую, окровавленную, простреленную, отвратительно пахнущую. Смотрела и беззвучно шевелила губами, творя свою личную, исступлённую молитву. К богине мщения Немезиде Аня обращалась по утрам и по вечерам, после того, как перенесла пять операций. Четыре раза оперировали позвоночник, однажды довелось оказаться в реанимации после родов. Казалось, что из Ани ушла вся кровь, и кожу её, мышцы, внутренности стянули многочисленные шрамы. Долгими днями и ночами она лежала без движения, и при каждом вздохе чувствовала любовь, а при каждом выдохе — ненависть. Не испытывая этих чувств, Аня не смогла бы выкарабкаться из разверзшейся у её ног пропасти ужаса, бреда, отчаяния.
Одну свою клятву Аня исполнила, движимая страстной любовью. Она дала жизнь ребёнку, не унесла его с собой в небытие. На этом пути, при переправе через Стикс, считала Анна Бобровская, у неё должен быть совсем другой попутчик. И вот здесь ей должна послужить ненависть, подобная чёрному смерчу. Пока время ещё не пришло, так ведь даже года не минуло с того вечера. Остаётся ещё два месяца. И только потом можно будет задать себе вопрос — а почему не получается?..
После того, как младший братик Петя, болезненный и впечатлительный мальчик, который, кроме близорукости и раннего диабета, имел ещё и проблемы с сердцем, увидел шубу и жакет, мать перестала приводить его в гости к Ане. Петя едва не угодил в больницу. Ему всё время мерещились пятна крови на норковой шубе, особенно на её шуршащей серебристой подкладке.
Жакет с юбкой едва не стали причиной глубокого обморока и, возможно, гибели мальчишки. Петя не мог делать уроки сидя, занимался только стоя, причём в спецшколе, — настолько слабым было его здоровье. После пережитого нервного потрясения Анин братишка ещё долго просыпался в холодном поту и громко кричал.
И сейчас, глядя на свои наряды, Аня думала, что нужно будет летом поехать на дачу, растопить там печку и сжечь юбку с жакетом. А шуба пускай висит — это ведь подарок. Это память о том, кого уже никогда в Аниной жизни не будет…
— Ань, гость прибыл, звонит от консьержки, — сообщила Катя, снимая фартук. — Скажи ей по «трубе», чтобы пропустила.
— Да… Да, сейчас!
Аня выпрямилась в кресле и схватилась за мобильный телефон. Потом взглянула на часы и вздрогнула — перед раскрытой дверцей шкафа она просидела ровно сорок минут.
* * *— А вот попробуй эти сочни, девонька!
Иосиф Моисеевич, отодвинув пустой бокал из-под красного вина, нагретого, как и положено, до комнатной температуры, закусил ломтиком твёрдого сыр. Потом он положил на стол, за которым сидели они с Аней, небольшой, но тяжёлый свёрток.
— Моя племянница Майя испекла по закарпатскому рецепту. Я ведь оттуда родом-то.
Гость взял другой бокал, с водой, и жадно отхлебнул. У Ани дома хранились бокалы на любой случай — для белого и красного вина. Непосредственно для воды, для шампанского и коньяка, для водки и мартини.
Ольгу Александровну раздражало, когда дочь начинала обучать её, отчима или братика светским манерам. Мать всегда помнила, в каком именно качестве Анька подвизается на всех эти пати, вечеринках, приёмах, корпоративах и прочих элитных пьянках. А дядя Юзя вроде и не вспоминал ни о чём. Он считал, что, когда везёт, не нужно жеманиться и упускать птицу счастья. Другого случая может и не представиться, так потом жаба задушит.
Ольга желала видеть дочку известной спортсменкой, водила её на гимнастику и фигурное катание. Но Аня внезапно выросла до ста восьмидесяти сантиметров, и тем самым похоронила материнские планы, хотя её вины в этом не было. И посоветовать Анне, вступавшей во взрослую жизнь на заре реформ, мать ничего не смогла.
У отчима, столяра-краснодеревца, никаких связей не было. И Анечка решила не зарывать в землю данную Всевышним красоту. К тому же свою женскую, вернее, животную привлекательность самки, наряду с полученными в спортивных секциях навыками, она приспособила для удовлетворения мужской похоти.
О том, что сказал бы по этому поводу папа, Аня старалась не думать. Ей просто не хотелось идти домой, где больше не было лысого, поджарого, стремительного полковника Бобровского. Зато по коридору проплывала, как гружёная лодка, беременная мать в оренбургском платке до пола. Платок привёз Серёженька, вскоре ставший Аниным отчимом, и на этом презенты иссякли. Впоследствии Сергей Барсуков вручал Ольге Александровне лишь свою молодость и пьяную постельную удаль.
Наверное, обо всём этом думал сейчас дядя Юзя, попивая воду и трогательно угощая свою любимую девоньку.
— Сочни нарезают полосками, обжаривают в кипящем постном масле. Кушай, тебе надо полноценно питаться. Вреда уж точно не будет.
— Спасибо, обязательно попробую. Мне очень нравятся коржики кихелах. Зинаида Савельевна великолепно их печёт, — с грустной улыбкой сказала Аня.
Она вспоминала сейчас эти коржики, осыпанные корицей и сахарной пудрой. Их пекла толстая радушная жена дяди Юзи, красные волосы которой пламенели на кухне куда ярче тусклого газового огня. Часто Зинаида надевала алые противогрибковые носки, которые эффектно дополняли её самобытный, колоритный образ.
— Приболела моя Зиночка. С печенью у неё проблемы, — вздохнул дядя Юзя. — Но она передаёт тебе привет и огромное спасибо за посуду Ерринген. Твой подарок к её юбилею был самым лучшим. Для такой кулинарки, как Зинуля, этот набор — чудо, сбывшаяся мечта.
— Очень рада. — Аня вгрызлась в плод хурмы. — Экологически чистая сталь, да ещё многослойные стенки — этого достаточно, чтобы вкусно кормить дядю Юзю!
