Ярослав Зуев - Расплата. Цена дружбы
Правда, у нее было воспоминание, относящееся то ли к сорок пятому, то ли к сорок шестому году, настолько хрупкое, чтобы скорее казаться плодом воображения. Вроде как она возилась в песочнике, рядом с другими сиротками, когда к площадке подошел офицер. Воспитательница подозвала Нинку, подвела к офицеру и отступила в сторону. Дальнейшие события оставили только крохотную, но яркую зарисовку: вечером того дня каждому выдали по полплитки шоколада и, очевидно, появление таинственного офицера каким-то образом увязывалось со столь диковинным пиршеством, случившимся после ужина. Вот, собственно, и все.
* * *В пятьдесят седьмом Нина окончила школу с золотой медалью, открывавшей двери любого вуза, будь то мединститут, политех или университет. Нину тянуло в медицину. Проблема состояла в том, что лучшая подруга Алка Гринштадт собралась обучаться на финансиста. Экономическое поприще не привлекало Нину, но дружба в юности не абстракция. Юность наивна и потому чиста. Нина предпочла дружбу призванию, и подала документы в НарХоЗ. Летом подруги были зачислены на дневное отделение. В институте они сидели за одной партой, в общаге заняли соседние койки.
Студенческие годы – едва ли не самый счастливый период жизни, если, конечно, вам удалось протолкнуться в студенты. Вы молоды и здоровы, а потому беззаботны, даром, что ваш желудок частенько пуст, а в карманах гуляют сквозняки. Ну и пусть. Деньги – дело наживное.
Большинство сокурсников Аллы и Нины жили в семьях, имея за спинами подготовленные родителями тылы. Подруги же на этом свете были одиноки, как два атолла посреди океана, что наделяло их определенной свободой, свойственной перекати-полю, но, от того, не представлявшейся менее заманчивой. Впрочем, среди студентов встречались и отпрыски колхозников, благо, Хрущев отменил сталинское крепостное право. Последних насчитывалось немного, и перекати-полями они не казались.
Между тем, на дворе стояла Оттепель. В уродливом средневековом анклаве, каким была выстроенная Сталиным империя, веяли ветры перемен. Новое руководство страны, убрав самых одиозных соратников Вождя, кого мирно, а кого через трубу крематория, взялось за давно назревшие реформы. Вскоре, правда, выяснилось, что переделать унаследованную боевую колесницу во что-нибудь удобоваримое сложнее, чем перековать мечи на орала. Но, Нинка об этом не задумывалась, опьяненная приходом невиданной доселе свободы. Ей не довелось увидеть воочию международный фестиваль молодежи и студентов, потрясший Москву в 57-м. Но, его продолжали упоенно обсуждать, потому что волны того действа расходились по стране, всколыхнувшейся после полярной ночи. Ослабленные, как вирусы под солнечными лучами органы, на скорую руку переименованные в КГБ, валились с ног в безуспешной попытке проконтролировать невиданное по размаху событие.
Спохватившиеся «реформаторы» ринулись заворачивать отпущенные было гайки, штампуя один драконовский указ за другим. То об уголовной ответственности за валютные операции, то вообще за хранение валюты, то о борьбе с расплодившимися будто саранча тунеядцами. Бульдозеры давили выставки картин, а танки восстания в восточной Европе. Стало очевидно, что как только смирительная рубашка ослабела, пациент попробовал вырваться. «Забыли, видать, 37-й? – бросил Хрущев по этому поводу. – Так мы напомним!».
* * *В шестьдесят втором Нина очутилась на производственной практике в Новочеркасске, где своими глазами видела кровавую бойню, устроенную войсками демонстрантам. Добросовестно изучая в институте марксизм-ленинизм и другие науки того же пошиба, Нина усвоила взгляды классиков на экономические требования трудящихся, почитавших последние оппортунизмом, то есть отходом от идеалов классовой борьбы. Это, естественно, в мире капитала. «Что же бы предприняли войска, – думала Нинка, огородами возвращаясь в общежитие, – если бы демонстранты требовали политических перемен, а не колбасы и хлеба в магазинах?»[18]
После расстрела в Новочеркасске, еще не просохли кровавые лужицы на мостовой, как КГБ не замедлил с арестами, выявляя и ликвидируя зачинщиков. Ах, это волшебное слово «зачинщик», с поразительной быстротой ссучивающее запуганный властями народ.
Вскоре Нина покинула онемевший Новочеркасск. Практика подошла к концу. Киев встретил ее желтеющими кронами каштанов и тонким запахом прелой листвы.
* * *Когда в октябре шестьдесят четвертого товарищ Хрущев погорел стараниями товарища Брежнева сотоварищи, Нина уже трудилась экономистом. Подруга Алка к тому времени выскочила замуж и обзавелась потомством. День падения дядюшки Хрю (так Алка втихаря прозвала Хрущева) запомнился Нине на удивление четко, в виде некоего имплантированного в голову образа. Нина приехала навестить Алку, сидящую в законном декрете. Подруги отправились погулять. Ребеночек спал в коляске, низкой, словно болид Формулы-1.
– Черт знает что! – возмущалась Алка, пока подруги шли по Щербакова. Кругом высились пятиэтажные новостройки, а только-только приживившиеся саженцы напоминали воткнутые в почву стрелы. Во дворах жужжали циркулярки, рабочие прямо по месту мастерили двери. – Белого хлеба днем с огнем не найдешь. Пока с коляской не припрешься, булки не выпросишь!
– Да тише ты… – одергивала подругу Нина. Она не раз слышала, что за подобные разговоры можно шутя лишиться прописки. – Чего ты орешь? Хочешь в каталажку?!
– Довели страну до ручки! – не сдавалась Алла, отчего Нинку обуял порыв нырнуть за ближайший угол.
В обед ТАСС передало экстренное сообщение о внеочередном Президиуме ЦК. Хрущева отстранили от власти.
– Туда ему и дорога, волюнтаристу чертовому! – делилась впечатлениями Алла. Нинка поспешила уйти. После полудня хлебные магазины наполнились пшеничным хлебушком, и Нинка констатировала, что нехитрый фокус, рассчитанный на выхолощенное беспрерывной селекцией сознание совков, вступил в финальную стадию. Еще Нина подумала, что, возможно, фокус предназначался для самих фокусников. Кому, в конце-то концов какая разница, что там подумают сограждане бараны. Их мнение никому не интересно.
* * *В шестьдесят пятом Нина неожиданно для самой себя влюбилась и вышла замуж. Вообще-то была она девушкой серьезной, рассудительной. Недаром Алка любила повторять, что мол, мы, детдомовские, тертые калачи. Но тут Нинку обуяла страсть. Виной всему была Алка. Это она, следуя врожденной женской склонности к сводничеству, познакомила Нину с Олегом Капониром, мастером спорта, интеллектуальным и обаятельным красавцем, обладателем фигуры античного героя и такой белозубой улыбки, что любой американский киноактер наверняка бы лопнул от зависти. Олег был одноклассником ее мужа, Алика.
– Хватай парня, пока бесхозный, – шипела Алка, прополаскивая посуду после вечеринки. Мужчины прохлаждались на балконе. – Такие на дороге не валяются. Ты погляди, какой видный. А родители? Родители знаешь у него кто?!
От таких разговоров Нина багровела, как вареный рак.
– Да я…
– Да ты слепая, если не заметила, какими он на тебя глазами смотрел. Хватай, пока я, ей Богу, своего Алика ради него не отшила!
Но, что бы там не молола подруга Алка, Нина сама чувствовала, как голова кругом идет. В общем, они с Олегом, очевидно, нашли друг друга. Такое, как правило, чувствуется сразу, хоть, порой, и не влияет на последствия. Свадьбу сыграли в ресторане отеля «Москва». С таким поистине купеческим размахом, что воспитанная в пуританском духе Нина была несколько оглушена.
– Ох, Нинка, и подфартило тебе! – трещала Алка, естественно, избранная свидетельницей.
* * *После бурной брачной ночи, стоившей Нине девственности, молодые отправились в свадебное путешествие. Лоснящаяся, как сапог хорошего солдата «Чайка» доставила их в аэропорт. Все для Нинки было внове. И крутой трап, по которому они поднялись на борт серебристого лайнера, и элегантные стюардессы в небесно-синей униформе.
«Наверное, это просто сон, – думала Нинка, боясь вот-вот пробудиться, а за плексигласом иллюминатора проплывали белые, словно снег облака. Земля проступала кое-где в виде подернутых дымкой пятен, отчего сверху казалось, будто смотришь на дремлющую под сугробами речушку с редкими прорехами полыней.
В аэропорту города-курорта Нальчик их встречала угольно черная «Волга» с хромированными бамперами и оленем на капоте. Водитель-кавказец с ветерком доставил молодых в чудесный загородный дом, показавшийся Нинке дворцом арабского халифа из сказок Шахерезады.
– Мы тут будем жить?!
– А то. – Олег самодовольно улыбнулся. – Это дачка старинного папкиного приятеля, а он, между прочим, второй секретарь крайкома. Передохнем, пару дней, и отправимся дальше, когда надоест.
Нинка подумала, что посреди этой роскоши, возле журчащего во дворе фонтана, под налитыми виноградными гроздьями, или в тени такого роскошного сада, который и Мичурина бы заставил проглотить язык, ей и за тысячу лет не надоест. Но благоразумно смолчала.
