Станислав Родионов - Следствие ещё впереди
Когда тот выругался в третий раз, собака лизнула старика в щёку, а может, шепнула ему на ухо. Он повернулся к парням и осторожно начал:
— Молодые люди…
— Заткнись! — сразу обрезал парень с красной мясистой физиономией, которая в быту именовалась «будкой».
— Заткнись! — повторил второй.
Петельников понял, что сейчас он отклонится от своего маршрута.
Парни даже не повернули к старику головы, — они и не подозревали, что оскорбили человека. Девушка совсем притихла, предчувствуя события. Петельников подошёл и одной ногой наступил на карты, а второй так поддал бутылку, что она, покувыркавшись в воздухе, плюхнулась в воду. И подумал: зря в воду, люди купаются.
Парни подняли голову и от такой наглости ошалело уставились на него.
— Не знаете, что в общественных местах играть в карты, пить водку и выражаться нельзя? — строго спросил он.
На трезвых людей его голос и решительность наверняка бы подействовали. Но ребята были пьяны.
— Чего-о-о? — заныл мордастый шалым голосом и начал вставать.
Петельников понял, что предъявлять удостоверение бесполезно. Главное, не дать им подняться. Он резко нагнулся и стукнул мордастого ребром ладони по шее. Тот вставать сразу передумал, осев в песок. Инспектор положил руку на плечо второму и нажал — он знал, где нажимать. Парень скорчился, пытаясь вырваться из сухой руки Петельникова.
Сильный удар в затылок качнул инспектора. Он просмотрел третьего, загоравшего у стены. Петельников отпустил парня и тут же получил ещё удар, от которого опять качнулся. Он понял, что находится в лёгком нокдауне. Сейчас встанут эти двое… Лучше встречать их лицом. Хорошо бы прижаться лопатками к крепостной стене… Он прыгнул в сторону, но третий опять заскочил за спину, а двое пошли прямо. Треугольник замкнулся. Инспектор присел, сделал глубокий вдох и решил перейти на боевой комплекс самбо. Но схватка была проиграна. Он не раз проигрывал их, потому что вступал в борьбу почти каждый день. Нельзя выигрывать все битвы.
Вдруг старик произнёс какое-то короткое слово. Чёрная овчарка сорвалась с места и понеслась к ним. Третий парень вскинул руки и полетел на землю — по пляжу покатился бронзово-чёрный клубок из человеческого тела и собачьей шерсти. Петельников тут же нанёс мордастому в подбородок сильный удар левой, которым славился ещё в школе милиции. Мордастый беззвучно пал на колени. Сделать подсечку последнему оказалось секундным делом — тот проехал на спине до самой воды.
Старик опять что-то крикнул, и собака нехотя засеменила к нему, возбуждённо потряхивая головой.
— Спасибо, — сказал Петельников.
— Вам спасибо, — ответил старик.
Парни сгребли одежду и пошли с пляжа: третий бинтовал майкой плечо, мордастого вёл под руку приятель. Сколько бы они спорили, доказывали, хамили, предъяви он удостоверение. А силу поняли сразу, как говорят на заводе — с первого предъявления. И всё-таки стоило бы предъявить удостоверение и разъяснить, что их одолел не более сильный, а это закон пресёк хулиганство…
Девушка смотрела на него с тихой радостью — о таких случаях она только читала в газетах.
Петельников почувствовал боль в пальце. Он погрузил руку в воду и захотел погрузить и голову, которая гудела и отдавала болью за каждый удар сердца.
— Здорово вы их, — сказал мужчина в синих плавках.
— Чего же не вмешались? — спросил Петельников.
Мужчина пожал плечами, спокойно рассматривая инспектора.
— Таких много.
— Верно, — согласился Петельников, споласкивая лицо и вытираясь платком. — А знаете, почему таких много? Потому что много и таких, как вы, равнодушных.
Мужчина усмехнулся: он знал себе цену. Но Петельников был не из тех, кого можно сбить усмешкой.
— Я бы запретил продавать брюки, — сообщил инспектор.
— Не понял.
— Брюки надо вручать человеку торжественно, как оружие или орден. Если докажет, что он мужчина. А пока пусть ходит в юбке. Или в синих плавках.
Мужчина не обиделся.
— Романтизм.
— Впрочем, — сказал Петельников, — я к вам по делу, Валентин Валентинович.
Померанцев рывком повернул голову и уставился на инспектора, — это его удивило больше, чем драка. Петельников молчал, выжидая, не ошибся ли.
— Откуда меня знаете?
— Я из милиции, — представился инспектор.
Валентин Валентинович откровенно усмехнулся, но ничего не дрогнуло в его лице. Он вроде бы потерял интерес к разговору, который до этого ещё как-то бился.
— Всех вызывают, а меня решили допросить на пляже? Почему такая честь?
— Следователь попросил вас найти и направить к нему, — разъяснил инспектор, помолчал и добавил: — И вашу жену.
— Жена сегодня домой не придёт, — отрезал Померанцев. — Она пошла к матери, там и ночует.
Петельников снял ботинок и начал вытряхивать камешки. Валентин Валентинович повернулся к солнцу другим боком.
— Когда мне явиться?
Рябинин велел прийти сейчас же. Надевая ботинок, Петельников глянул на мускулатуру Померанцева — годится ли тот в бойцы. Но то, что он увидел, заплело ему пальцы, которые никак не могли распутать шнурок. То, что он увидел, может изменить следственные планы. Поэтому инспектор сказал:
— Завтра в десять.
Он всё завязывал шнурки и смотрел на крупную бархатисто-коричневую родинку Померанцева, прилипшую под правым соском.
17
В практике Рябинина бывали такие совпадения, что, расскажи кто другой, не поверил бы. Они удивляли своей ненаучностью. Он помнил случай, когда с судебно-медицинским экспертом осмотрел труп, а через день этот самый «труп» пришёл к нему в кабинет, возмущённо потрясая свидетельством о своей смерти…
Сначала умирает Симонян. Теперь покушение на жену Померанцева. Казалось, можно допустить и совпадение. Но Рябинин не сомневался, что эти две смерти связаны одной ниточкой. Если бы преступления связывались ниточками… Кровавые ручьи их связывают. А ниточка остаётся следователю.
Когда он узнал о родинке, всё встало на свои места: погибали или должны погибнуть те женщины, которые связаны с Померанцевым. Умерла Симонян, писавшая ему записку. Лежит в больнице с ножевым ранением его жена. Рябинин вспомнил, что сказал о Померанцеве Суздальский, — бабник, хлыщ и бабник. Одно было не совсем понятно…
В кабинет ввели Коваля, и Рябинин перестал описывать четырёхугольники вокруг стола.
Задержанный оказался длинным лысоватым мужчиной с мрачным сосредоточенным лицом. Он сел нехотя, но на стуле укреплялся обстоятельно, будто не собирался с него вставать. Знал, что разговор будет не быстрый и не простой.
— Ну, Семён Арсентьевич, кем вы работаете?
— Бульдозерист, — буркнул он.
— Хорошо, — сказал Рябинин, сам не понимая, почему это хорошо.
— Есть семья?
— Двое пацанов.
— Расскажите про своих друзей и знакомых.
Коваль начал перечислять многочисленных приятелей и родственников. Рябинин записывал их на отдельном листке и думал, что, по его версии, Коваль должен быть связан с Померанцевым. Но среди знакомых задержанный Померанцева не назвал.
— Теперь расскажите, как вы ударили женщину ножом.
— Я не ударял, — твёрдо заявил Коваль.
— Как это «не ударял»? — удивился Рябинин; удивился откровенно, громко, даже чуть возмущённо.
— Так и не ударял, — повторил задержанный, уперев тяжёлый взгляд в стол.
— Расскажите, как всё получилось.
Коваль помолчал, шевельнул стул и начал говорить, медленно ворочая языком. Рябинин ещё не понял: то ли опасается проговориться, то ли мысль неповоротлива, как и его бульдозер.
— Иду я, значит, по мосткам, а эта женщина, значит, впереди идёт. Ну, я иду, и она идёт, доски под ногами стучат, хлопают, некоторые оторваны… Я трезвый был… почти. Стакан сухонького. Иду сзади…
— Сколько было до неё метров?
— Ну, три, а может, меньше. Может, и больше. Иду, значит… Вдруг она останавливается, глядит на меня… И как подкошенная на доски так и легла. Я думал, сердце или там какая гипертония… Смотрю, кровь… Вот и всё.
— Кто-нибудь сзади шёл?
— Никого.
— А впереди?
— Никого.
— И вы её не ударяли?
— И я не ударял.
— Значит, нечистая, — усмехнулся Рябинин.
— Та зачем она мне? — повысил голос задержанный.
Этим сейчас занимался Петельников — зачем она ему: беседовал с женой, друзьями, сослуживцами, соседями Коваля. Проверяли всю его биографию.
— Семён Арсентьевич, почему вы строите из себя глупого человека? — поинтересовался Рябинин. — Ведь, кроме вас, абсолютно никого не было! Вы и она!
— Це верно. — От волнения Коваль стал употреблять украинские слова.
— Вот видите — це верно. Какой же смысл отрицать?
— Не бил я её.
Коваль даже крякнул от избытка чувств и, махнув рукой, повторил:
