Анатолий Безуглов - Рассказы и повести
– Смотри-ка…
– А что? – удивился он.
– Там живут мои родственники. Брат с семьей, мать.
– Давно? – заинтересовался Клоков.
– Не очень. Лет пять. После окончания ветеринарной академии брат попросился сюда. А за ним и родители… Ко мне поближе…
– Я, наверное, их знаю. Поселок маленький…
– Наверное,– кивнул я.– Измайлов Виталий Петрович, не слыхали о таком?
– Как же,– улыбнулся Михаил Иванович.– Заведует ветлечебницей. Очень даже хорошо знаю.
– Мир тесен.
– Это верно,– согласился Клоков.– Я, кажется, и вашу матушку знаю. Елизавета, Елизавета… простите, забыл отчество.
– Ильинична,– подсказал я.
– Верно, Елизавета Ильинична. Она у вас молодцом держится.
– Иногда прихварывает,– сказал я, вспомнив мать. Она действительно держалась неплохо для своих лет.– Что вы хотите, за семьдесят перевалило.
– Мне почему-то казалось, что ей меньше… Климат у нас неплохой, здоровый климат. Там бы строительство развернуть… Правда, школу новую построили…
– А вы в школе работаете? – поинтересовался я.
– Нет, я по линии культфронта. С вашим братом встречаемся по поводу различных культурных мероприятий…
Мы говорили о многом. О последних фильмах, о положении в мире, об изменившемся климате…
Время бежало незаметно. Так дождались, когда тронулся поезд, простояв в Ратани более трех часов.
Проводник сказал правду: ночевать мы будем все-таки в Рдянске.
Опять застучали колеса, движение приободрило, и настроение, несколько потускневшее у всех от долгого стояния, снова поднялось.
Александр Федорович, инженер-химик, оказался большим мастером по части карточных фокусов. Объектом для демонстрации он почему-то чаще всего выбирал Горелова. И проделывал такие штучки, что тот искренне недоумевал и петушился. Глядя на него, мы смеялись до слез.
Клоков довольно удачно пародировал Зыкину, Пугачеву, Сличенко, что доставило нам также немало удовольствия.
Я забыл об усталости, о том, что не спал ночь. Общество таких интересных непринужденных людей меня растормошило. Я еще подумал, что давно мне так не везло на хорошую, веселую компанию.
К Рдянску мы подъезжали часам к девяти вечера… Уже перед самым вокзалом Клоков спросил у нашей попутчицы:
– Марина Петровна, а где же ваш сюрприз? Или забыли?
Признаться, я лично об этом забыл.
– Разумеется, нет,– ответила она.
– Мы ждем.– Горелов смотрел на Марину Петровну с нескрываемым обожанием. Наша дама покорила его своим обаянием, скромностью и простотой в общении.
– Так и быть, откроюсь,– сказала Марина Петровна с милой улыбкой.– Мне сегодня исполнилось… Впрочем, я оставлю в секрете сколько.
Все стали наперебой поздравлять ее с днем рождения.
– Беру со всех слово, что мы забежим на несколько минут ко мне домой. Это и будет ваша плата за проигрыш…
Горелов с восторгом согласился. Клоков сдержанно кивнул головой. Ажнов махнул рукой: по-моему, ему было все равно, куда идти. Я промолчал, соображая, успею ли узнать, в какую мне надо гостиницу. Это, во-первых. А во-вторых, честно говоря, в какой-то миг подумал: а удобно ли в гости к незнакомым, не лучше ли найти предлог и отказаться. Но тут же в голове пронеслось: «Перестраховщик». И почему к «незнакомым», если мы уже познакомились и так приятно провели время?
– Значит, решено? – спросила Марина Петровна.– Это, ей-богу, буквально рядышком с вокзалом. Знаете, как грустно сидеть одной в такой вечер…– Она улыбнулась печально и с надеждой.
Я подумал: ну, пусть на это уйдет час. Звонить в десять на квартиру знакомому прокурору, чтобы узнать насчет гостиницы, вполне прилично.
Вышли мы из вагона, перебрасываясь шутками, немного возбужденные. Ажнов хотел забрать недопитую бутылку гореловского вина, но Николай Сидорович остановил его царским жестом: не надо, мол, мелочиться…
Жила Марина Петровна действительно около вокзала. На дорогу ушло минут пять, не больше. На всякий случай я позвонил зональному прокурору Сергованцеву, курирующему наш район. Жена ответила, что его нет, и, вероятно, будет поздно.
Квартира Марины Петровны располагалась на четвертом этаже большого многоэтажного дома, со стеклянными витринами во весь фасад. Просторная, трехкомнатная. Обставлена отличной мебелью. Все комнаты изолированные. Ничего шикарного, но в то же время все «как у людей».
Мы немного замерзли. Хозяйка быстро вскипятила чай. На столе в большой комнате появились консервы, сладости, все та же зорянская антоновка.
– Жаль, не могу предложить чего-нибудь горячего,– сокрушалась Марина Петровна.– Не была дома неделю, холодильник пустой.
– Может быть, махнем в ресторан?– предложил Горелов.
– Я их не люблю,– просто ответила хозяйка.
– И консервы сойдут,– сказал Ажнов.– Тоже еда.
Марина Петровна принесла из кухни внушительный хрустальный графин с темной густой жидкостью и графинчик поменьше, скорее всего с водкой, настоянной на лимоне: в желтоватом напитке плавали цитрусовые корочки.
– Прошу отведать,– сказала хозяйка, указывая на большой сосуд.– Наливочка моего собственного приготовления, из черной смородины.
Горелов пожелал пить ее – ведь сделано самой хозяйкой. Я и Ажнов тоже согласились попробовать. Клоков предпочел водку.
И снова пошли шутки, смех, как будто мы и не выходили из купе. Появилась гитара. Михаил Петрович вполне сносно играл, Марина Петровна неплохо пела.
Все было хорошо, но я заметил, что Николай Сидорович хмелеет. Ажнов тоже.
К десяти часам, когда я намеревался распрощаться с гостеприимной хозяйкой и приятными попутчиками, директор совхоза и Ажнов незаметно уснули прямо за столом. Все попытки их разбудить оказались тщетными. Я попал в неловкое положение. Горелова я знал как сдержанного, трезвого мужчину и не мог понять, что на него нашло. Оставлять его в незнакомом доме было неудобно.
Я думал, что Николай Сидорович, возможно, через часок придет в себя. Но на это оставалось все меньше и меньше надежды.
Часов в одиннадцать Клоков – он держался очень крепко – сказал, когда хозяйка вышла на кухню:
– Что будем делать?
Я только развел руками.
Вернувшись в комнату, Марина Петровна вдруг предложила:
– Что вы переживаете, оставайтесь. Их,– она показала на безмятежно спавших Горелова и Ажнова,– мы устроим здесь, на диване. Вы же отлично расположитесь в спальне. А я – там, в комнате возле кухни.
Клоков задумался. Мне показалось, он ждал моего решения. Я не знал, как поступить. Теперь было уже поздно, и названивать домой зональному прокурору было неудобно. Клокова клонило ко сну. Да и я сам с трудом сдерживался, чтобы не задремать. Бессонная ночь, дорога, вино – пусть даже малая толика – давали о себе знать.
В начале первого я сдался. Ничего не оставалось делать. Я не знал, в какой гостинице забронировано место. Да и ехать куда-нибудь у меня просто не хватило бы сил…
Нам с Клоковым отвели небольшую комнату с широкой кроватью. Для Михаила Ивановича было постелено на кресле-кровати. Сама Марина Петровна пошла в третью комнату. Я слышал, как щелкнула задвижка.
Разделся я быстрее Клокова и с удовольствием растянулся на кровати. И уже сквозь дрему подумал: может быть, все-таки стоило уйти. Хотя бы к дальним родственникам, что жили в Рдянске. Это, правда, против моих правил – останавливаться у кого-либо. Люблю независимость. Вернее, терпеть не могу зависимости.
Почему-то припомнился рассказ одного знакомого инженера, который недавно побывал в командировке в Америке. Тамошний коллега, с кем он имел дело, уговорил остановиться не в гостинице, а в его собственном доме… Действительно, отели там очень дороги. Жил американский инженер хорошо: свой дом, набитый всякими электроштуками, автомобиль, моторная лодка. Но питалась семья очень даже умеренно. И мой приятель страдал. В закусочную бегать – неудобно: американец везде с ним. Ломал мой друг голову, ломал и нашел такой выход: покупает здоровенный батон колбасы и с улыбкой приносит хозяйке. Та принимает, «сенкью», разумеется, и прячет в свой громадный холодильник. На следующий день завтрак такой же скудный, обед… Приятель опять в магазин – кусок окорока. Повторяется – «сенкью», холодильник. И опять почти голодовка. Главное, люди не жадные. Обеспеченные. Напитки всякие, соки – пожалуйста, сколько угодно… Худеет мой товарищ. Но… назвался груздем… Тогда он потихоньку стал по ночам грызть шоколад. Ночь грызет, другую. Но шоколад – не мясо. На третью ночь ему уже не до сладкого… Короче, еле дождался конца командировки. И дал себе слово – останавливаться только в гостиницах…
Я уже не слышал, как устроился Михаил Иванович. Меня одолел сон.
…Кто-то кричал. В комнате горел яркий свет. Я не сразу сообразил, где нахожусь и что происходит.
