Форс-мажор – навсегда! - Андрей Нариманович Измайлов
До Сибирской (токмаревской) — проще автобусом. Две остановки от станции. Престижный центр, заселенный первопроходцами, начальством. А до Новой Земли, бывшей окраины, проще пешочком с 80 км. И Архар на природе разомнется…
Особого желания повидать в первую очередь тещу и никого кроме тещи Артем не испытывал. Но, беседуя с автоответчиком, многого не добьешься. Наталья может сослаться на то, что пока не прослушивала сообщений, или впрямь пока не прослушать — и Димка не на Сибирской, а на Новой Земле. Особой стервозностью Наталья не отличалась — в жесткой манере: это мой сын, а ты его никогда не увидишь! (попробовала бы!). Но по мелочи, по пустякам, в мягкой манере — за милую душу: ой, буквально за пять минут до тебя вошла, даже сумку не успела разгрузить, до телефона ли? А Димку — сегодня уже, наверное, поздно, спать уложили… давай завтра? Или ты завтра с утра назад в Питер? Ну, что поделаешь, опять не судьба… с ним все нормально, не волнуйся! Троек нет, растет, на девочек уже посматривает.
Не сошел Токмарев на «восьмидесятом». Если его телефонное послание таки Натальей принято и просьба о Димке выполнена, глупо являться к теще: «А вот и я! До того соскучился, что перво-наперво — к вам, Зинаида Васильевна!» Нет уж. Мимо.
Мимо тещиного дома… трям-тирьям-тирьям-пам-пам.
Сначала домой.
Поезд прибыл.
Калище.
Токмарев по старой памяти изготовился к бегу с препятствиями — до автобуса.
Гм-гм! Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Публика благополучно избавилась от синдрома «не успеть!». Транспортные средства на привокзальном пятачке радовали количеством и разнообразием: помимо десятка рейсовых автобусов стая зеленоглазых «жигуленков» от пятой до девятой модели — частный извоз. Рынок диктует!
Артем раньше катался на «шестерке»… Пока она волею случая (несчастного? счастливого?) не превратилась в ничто — диагноз: восстановлению не подлежит.
Случай все-таки счастливый, если учесть — жив-здоров.
В какой мере случай несчастный, а не преднамеренный, до сих пор туманно.
КамАЗ тот так и не нашли. При всем при том, что — милиция, сотрудник пострадал!
План «Перехват», операция «Грабли», режим «Сито»! Не исключен «кавказский след»!
Все впустую. Канул КамАЗ.
…Потому Артему и в новинку изобилие машин, поджидающих пассажиров, — последний раз он добирался до Соснового Бора электричкой лет эдак… Все больше на своей, на «шестерке».
Он поискал глазами «Jeep-cherocy» цвета металлик в табуне автомобилей. По идее, где-то тут должен быть. Не было. Вероятно, Гомозун действует по иной идее. На «восьмидесятом», к примеру, сошел. Вместе с «рыбацкой» свитой. От любопытствующих подальше.
Нету джипа, и хрен с ним! Не баре мы, работяги! Артем выбрал красную «шестерку» как дань прошлому.
— До Сибирской, мастер?
— Садись.
На въезде в город, у пожарного депо, где дорога с вокзала вливается в основную магистраль, пришлось на минуточку тормознуть и переждать. Пять КамАЗов, ведомые желтым гаишным «козлом» с мигалкой, на осторожной скорости гуськом проследовали в направлении промзоны.
Дежавю. Стоило Артему сесть в «шестерку» — тут тебе сразу и КамАЗ, и ГАИ… Время вспять.
Токмарев досадливым кивком стряхнул наваждение. ДТП годичной давности приключилось не на въезде в Сосновый Бор, а на выезде из Питера, по Петергофскому шоссе. И КамАЗ был порожний, тривиальный, с крытым брезентовым кузовом. (Будь он под завязку загружен, ни шанса на выживание у Артема не осталось бы.) И желтый «козел» подоспел не сразу, не вдруг, спустя почти час, когда токмаревская «шестерка» выгорела целиком и полностью.
Теперешняя ГАИ на колесах не для фиксации дорожно-транспортного происшествия (тьфу-тьфу-тьфу!), а во избежание… Как-никак, но пятерка грузовиков специфическая, с экранированным содержимым — трехлепестковый знак «Радиация!». Потому кузов у тяжеловозов крыт не брезентом — свинцовая защита, и разноцветных мигалок на каждом — поболее, чем у гаишника, прям дискотека.
— Говно повезли, — добродушно прокомментировал водитель «шестерки».
— Да-а-а… — неопределенно протянул Артем, единственно чтобы не отказать «мастеру» в роскоши, то бишь в общении.
— Сам с войны? — злоупотребил роскошью «мастер».
Ни да, ни нет… — изобразил мимикой Артем.
Характерная примета российского сегодня! Никто не уточняет: какая война? где война? с кем война? почему война?
Телевизор призывает понимать правильно — локальный конфликт.
Аудитория понимает правильно — очередная война: такая! везде! со всеми! потому что!
— И как?
— Говна хватает.
— Этого добра — везде… Но такого, — «мастер» пошевелил бровью в адрес вереницы грузовиков, — вряд ли! — Скомпенсировался. Мол, ты воин, по всему видать, но и мы тут — как на вулкане.
Насчет «вряд ли» — вряд ли. Село Доьйкар-Оьла, оно же Толстой-Юрт, — весомый аргумент. Токмарев засвидетельствует хоть на Страшном суде: такого там — в избытке. Архар — живой пример. Но полемизировать с шапочным «мастером»?.. Вези меня, извозчик, уплочено! За откровения — отдельный тариф.
«Мастер», не дождавшись реакции (положительной, отрицательной — не важно), закрыл тему. Открыл новую, в продолжение:
— К нам?
Ни да, ни нет… — изобразил мимикой Артем.
— Раньше у нас лучше было. Но и сейчас — вполне. Снабжение более-менее, квартирная очередь — за три года, и вообще…
«Мастер» явно воспринял клиента как дембеля, ищущего пристанища, готового хоть в потенциальный ад (постчернобыльское: АЭС — потенциальный ад), лишь бы осесть.
Скажи Артем: «Да Токмарев я!», возникнут у шофера ассоциации? Вроде ровесник по виду. Двенадцать лет минуло. Дело Дмитрия Алексеевича Токмарева (батя!) нашумело в Сосновом Бору и далеко за пределами. Впоследствии столько всего свергли-разоблачили, что тогдашний процесс канул в Лету с грифом «ХВ». Хранить вечно — инструкция. Но чтоб еще и помнить-поминать?..
И про такое говно Артем знает не понаслышке. Аккурат годик на заре своего трудового стажа оттрубил в должности дезактиваторщика. Звучит героически — дезактиваторщик! По сути — говночист. Только говно еще и активное, опасное. Собственно, в армии, в тюремном спецназе, в ОМОНе Артем так и остался дезактиваторщиком — ликвидатором вони. Народное «не тронь — вонять не будет» утратило мудрость с приходом эры первоначального накопления. Всяческое говно в разных обличьях испускает амбре тем гуще, чем реже касаешься его, якобы не замечая. Заметить (а зачастую выследить), коснуться (и зачастую жестко, на поражение), уничтожить насовсем — работа такая
