Голубка Атамана - Маша Драч
Быстро ополоснувшись, я расчесала волосы, переоделась в пижаму и вернулась в комнату. Давид, сняв носки и свитер, уже спал. Укрывшись одеялом, он занял место строго на своей стороне. Несколько секунд я стояла неподвижно и беззастенчиво рассматривала этого мужчину. Его брови были чуть сведены, образуя на лбу излом морщинки, что придавал лицу глубоко страдальческий вид. Около подушки лежали ингалятор и пластинка обезболивающего.
Ингалятор я решила оставить, а пластинку убрала на подоконник. Если ночью понадобится, я подам и таблетку, и воду. Мне вообще несложно. Тихо и на носочках я прошла к выключателю, погасила свет и легла в кровать. Так осторожно и без лишних движений. Кажется, что я даже дышала аккуратно, боясь спугнуть чужой сон.
Завернувшись в свое одеяло, как в кокон, я отвернулась на бок и заснула под тихое немного хриплое дыхание Давида.
Глава 9. Атаман
Я видел ее уже в сотый раз. И мне хотелось рвать на себе волосы, сдирать кожу и кричать до тех пор, пока голосовые связки не распахнут, а я не задохнусь. Человеческий мозг такая сучья штука. Она хранит в себе столько всего, что может причинять боль. Выедающую, выгрызающую. Ту боль, от которой нет лекарства. Нет его и вряд ли когда-нибудь появится. Нужно ждать. Идти по спирали. Сгибаться. А потом. Когда-то. В размытом далеком будущем может стать легче.
Никаких мыслей о ней. Я выдирал их с корнями, ненавидя и себя, и ее. Моя боль находилась на таком пике, когда любовь и ненависть смешивались воедино. Я выдирал эту ведьму из себя с мясом и кровью, но она никуда не исчезала. Она приходила ко мне во сне. Почти каждую ночь. Приходила так же нагло, как когда-то впервые пришла в мою жизнь.
Мой мозг нашел удачную лазейку и всё то, о чем я старался не думать в реальности, возникало во снах. Правда, раньше она говорила со мной. Ее голос был поразительно реальным, будто всё происходило взаправду. Будто он жил в моей голове. И мы говорили о какой-то ерунде вместо того, чтобы задать главные вопросы и получить главные ответы. Почему всё у нас случилось именно так? Почему она не дала нам чуть больше времени? Почему не позволила укутать себя в любовь? Почему наш еще не родившийся ребенок так и не увидел этот мир? И как… Как мне жить дальше?
Потом она уже приходила ко мне и молча стояла рядом. И я тоже молчал, словно зная, что всё равно больше не услышу ее голоса. Не услышу, потому что мозг начал его забывать. И вряд ли он может создать в моих снах то, чего я не знаю или не могу мысленно воспроизвести. Зато я отчётливо видел ее глаза и руки. Она всегда была уверена, что я поклоняюсь лишь ее ключицам и груди. А я сатанел от желания, когда ее пальцы касались моего левого виска. Моя сучья мигрень всегда просыпалась именно с левой стороны.
Если напиться в хлам, то никогда ничего не снится. Но позволить себе такую роскошь каждый день я не мог. Сегодня она снова была в моей голове. Такая реальная, но всё равно далёкая. Я хотел быть с ней. Так чертовски хотел. Иногда я люто хотел ее разлюбить. Хотел, чтобы отпустила меня. А она улыбалась мне и отвечала, что никогда не держала около себя. Потом я срывался, и мы занимались любовью так, что все мышцы на следующий день адово ныли.
Наши отношения были нездоровыми. По отдельности не получалось, и вместе ужиться тоже не могли.
Но теперь это не имело никакого значения. Я видел Аню в своем сне и мне стало вдруг чуть легче. Такое теперь случалось крайне редко. Она не убегала от меня. Просто стояла и улыбалась. Я не управлял собой. В реальности снов ты не можешь подчиняться себе. Мозг — хитроумный манипулятор — всё делает за тебя.
Я чётко запомнил, что пытался рассмотреть ее живот, спрятанный под свитером. Моим, кажется, свитером. Вряд ли уже могли быть видны какие-либо контуры, определяющие, что под Аниным сердцем возникла крошечная человеческая жизнь. Но я так внимательно смотрел, что глазам стало больно.
Потом Аня вдруг оказалась в моих руках, и я сошел с ума. Я всегда сходил рядом с ней с ума. Не знаю, что она со мной делала. Она была моей уязвимостью. Проклятием. Счастьем. Сокровищем. Болезнью. И я целовал. Целовал так, как это часто бывало в реальности. Эти поцелуи казались таким настоящими. Я чуть не плакал. Чёрт! Это уже была какая-то грань, ведь мужчины не плачут.
Ерунда всё это. Плачут. Еще как плачут!
Мои губы шептали имя Ани. Я был счастлив, потому что не знал — это временное. Это просто сон. Один из сотни других. Я постоянно попадался в эту ловушку. Как пацан. Мои руки сжимали ее тело, мои губы целовали ее губы. Мне было и больно, и радостно.
А затем я проснулся. Резко. С глубоким вдохом. Такое ощущение, будто вынырнул из самой Марианской впадины.
Ныл бок. Адово ныл. Нож, которым меня полоснул Фёдор, вошел глубже, чем я думал. И, возможно, смерть могла бы стать моим выходом. Но серьезных повреждений не было. Просто царапина. Глубокая грёбаная царапина. Фёдор убил мою женщину, моего не родившегося ребенка. Убил и думал, что останется безнаказанным.
Я жил местью. Жил тем днем, когда найду его и убью. Голыми руками. Минута отмщения должна была подарить мне покой. Но он так и не пришел ко мне. Легче не стало. Ни на йоту. Ни на секунду.
Медленно перевернувшись на спину, я открыл глаза. Чужая квартира. Мне понадобилось секунд тридцать, чтобы мозги встали на свое место. Каролина. Ло. Я у нее. Вырубился, как только голова коснулась подушки.
Осторожно повернув голову, я увидел копну светлых спутанных волос, что выглядывала из-под одеяла. Я привык к тёмным, немного кудрявым на концах волосам. В них всегда запутывался запах ментола и никотина.
Ло лежала на самом краю, свернувшись в позу эмбриона. Стараясь не
