Наталья Александрова - Две дамы на гвинейской диете
— Да нет, спасибо, Аллочка, боюсь, тесто перестоит, — ответила Феоктиста Ивановна, и вдруг громко ойкнула, уставившись на дверь кухни.
Алла проследила за ее взглядом и испуганно попятилась.
Из кухни к ним, гремя об пол, приближалось большое оранжевое ведро, в котором она обыкновенно мыла пол.
— Свят, свят, свят! — забормотала в испуге совершенно не религиозная Феоктиста Ивановна. — Что же это делается!
— Господи, Дик, как тебя угораздило! — воскликнула Алла, двинувшись навстречу самоходному ведру.
Действительно, Дик зачем-то сунул морду в ведро, а снять его не смог — видимо, ручка ведра зацепилась за его крупные стоячие уши. Алла прихватила Дика за загривок и помогла ему освободиться. Пес виновато заскулил и благодарно уставился на хозяйку.
— Ой, так это собачка твоя! — обрадовалась Феоктиста Ивановна. — А я-то слышу, вроде ведро гремит, вот и подумала, что ты пол моешь…
— Если бы они действительно научились мыть пол или делать еще что-нибудь полезное по хозяйству, — проговорила Алла, оглядываясь по сторонам, — а то ведь только шкоды разные выдумывают…
В данный момент она беспокоилась о том, что устроила в ее отсутствие кошка Марфа. Дик и Кеша уже показались ей на глаза, с ними все было ясно, а от хитрой кошки можно было ждать чего угодно, и то, что ее не было видно, очень беспокоило Аллу.
Она насыпала соседке в банку сахару, проводила ее до дверей и уже более целенаправленно обошла квартиру.
Марфы не было видно.
— Дик, где Марфа? — строго спросила она пса.
Но тот сделал вид, что не понимает вопроса, ушел в прихожую и тут же вернулся, держа в зубах поводок. Тем самым он тонко намекнул хозяйке, что, прежде чем задавать собаке всякие глупые вопросы, ее нужно вывести на прогулку.
— Я понимаю. Дик, — заявила Алла, — ты в своем праве, действительно давно пора вывести тебя на улицу, но и ты пойми меня, я очень беспокоюсь. Куда могла подеваться Марфа?
— Кошмар-р! — неожиданно заорал Кеша со своего насеста, то есть с вешалки. — Пр-ропала! Тр-рагедия!
— Ну, вот теперь еще ты будешь масло в огонь подливать! — укоризненно заметила Алла, повернувшись к попугаю. — Лучше бы сказал, куда эта паршивка спряталась!
Алла снова обошла всю квартиру. Дик неотступно следовал за ней, держа в зубах поводок и преданно заглядывая в глаза. Наконец, когда она проходила мимо собственного письменного стола, пес тихонько заворчал и, воровато покосившись по сторонам, ткнул носом в полуоткрытую дверцу.
— Что? — Алла удивленно посмотрела на Дика. Он мгновенно отступил, лег на ковер и прикрыл лапами морду, как будто стыдясь собственного неблаговидного поступка.
— Ты хочешь сказать… — начала Алла и шагнула к письменному столу.
Дверца левой тумбы была приоткрыта.
Алка распахнула ее настежь и замерла в изумлении.
Эта часть стола не была разделена на ящики. Здесь Алла держала толстые стопки сочинений, написанные в конце учебного года ее учениками и до сих пор еще не проверенные. И тут, на этой груде школьного творчества, восседала Марфа. Она в полной тишине и в совершенном упоении по кусочку откусывала от исписанных листков. Несколько верхних сочинений были уже изорваны в мелкие клочки.
Надо сказать, что Марфа по какой-то непонятной причине очень любила рвать бумагу.
Обычно она забиралась на платяной шкаф, где были сложены стопки старых газет, отрывала от этих газет маленькие кусочки и бросала вниз, с интересом наблюдая за тем, как эти обрывки, медленно кружась, как крупные снежинки, падают на пол.
Но то были старые, никому не нужные газеты, а на важные бумаги и принесенные из школы тетради кошка до сих пор не покушалась.
— Марфа! — возмущенно воскликнула Алла. — Что ты натворила! Как я теперь буду объясняться с авторами съеденных сочинений? Ты подумала о моей преподавательской репутации?
Кошка пренебрежительно фыркнула, давая хозяйке понять, как именно она относится к этой самой репутации, выскочила из стола и улепетнула в свое любимое убежище — за кухонную плиту. Пробегая мимо Дика, она замахнулась когтистой лапой и прошипела:
— Предатель!
Дик тоненько заскулил: он и сам чувствовал вину за то, что выдал Марфино убежище, но уж очень ему хотелось отправиться на прогулку!
— Ну вот, — грустно проговорила Алла, разглядывая пострадавшие от кошачьих зубов сочинения, — что мне теперь делать? Придется поставить тем, чьи работы особенно пострадали, пятерки, и сказать, что они мне очень понравились, и я оставила их себе на память…
Самое ужасное, что среди пострадавших оказалось сочинение злостного прогульщика и двоечника Охломонова, который писал слово «асфальт» через "В", и даже в слове «сочинение» умудрился сделать три ошибки.
Дик подал голос. Он снова держал в зубах поводок и своим выразительным взглядом хотел сказать хозяйке, что раз уж он предал Марфу, то должен хотя бы получить награду за свое предательство — собственную законную прогулку.
* * *— Ну я так и знала! — вскричала Надежда, увидев подругу в том самом красном платье; Ну просила же тебя.
— Слушай, отстань пожалуйста! — рассердилась Алка. — Если бы ты видела, что звери устроили, пока меня дома не было! Уборкой занималась, порядок наводила, плюс воспитательная работа среди них, времени не хватило ни поесть, ни костюм погладить. Хорошо платье это не мнется…
Перед входом в культурный центр стояли такие машины, какие Надежда Николаевна раньше видела только в кино и в глянцевых журналах, которые на досуге пролистывал ее муж Сан Саныч.
— Тут так круто, — вполголоса сказала она подруге, — а ты в своих ржавых пружинках!
— Тебе просто завидно! — ответила Алла. По-моему, отличное платье! И вообще, главное, это самой чувствовать себя уверенно, тогда и все остальные будут смотреть на тебя соответственно!
— Соответственно — это как? — поинтересовалась Надежда.
Ответить Алка не успела, потому что они подошли к стеклянным дверям, и молодой человек с художественно растрепанными волосами обратился к ним, высокомерно растягивая слова:
— Па-апрашу ва-аши приглаше-ения…
Надежда протянула ему полученные от Соньки билеты, и привратник, слегка потеплев лицом, распахнул перед ними дверь.
За дверью уже вовсю развлекались. Публика самого разного возраста, но несомненно очень высокого благосостояния, прогуливалась по залу, ревниво оглядывая знакомых и обмениваясь впечатлениями. Мимо подруг прошли две разряженные дамы, одна худая, как жердь, с короткими совершенно белыми волосами, другая низенькая и полная, с прической типа «взрыв на макаронной фабрике».
— Ты видела Илону? — чуть наклонившись, говорила «жердь» своей спутнице. — Ее новый бойфренд еще моложе!
— Скоро она докатится до начальной школы! — подхватила толстушка. — Или до детского сада!
— С ее деньгами можно позволить себе хоть ясли! — прошипела «жердь», ввинчиваясь в толпу, и сразу же оттуда донесся ее восторженный голос:
— Илоночка, солнышко, как ты замечательно выглядишь! Кажется, ты после последней подтяжки сбросила еще двадцать лет!
Между гостями курсировали чернокожие официантки в коротких форменных платьях с кружевными передничками, разнося шампанское, мартини и легкие закуски. Одна из официанток остановилась возле подруг. Надежда Николаевна подхватила с подноса бокал мартини, Алка уцепила сразу несколько бутербродов с икрой и осетриной и прикидывала, как бы взять еще один, с фуа-гра.
— Алка, ты ведешь себя неприлично! — прошептала Надежда.
— Слушай, прекрати, — отмахнулась Алла. Ну вот, я из-за тебя чуть не уронила бутерброд!
Ты мне, слава Богу, не мать и не воспитательница! Уж я знаю, на таких тусовках еды вечно не хватает, все разбирают в первые пять минут, так что лучше заранее запастись! А я сегодня пообедать не успела!
— Мы же решили сесть на диету! — шепотом увещевала подругу Надежда. — Вот кстати есть одна очень подходящая, французская…
— А, знаю! — захохотала Алка. — Утром кекс, вечером секс, если не поможет, отменить мучное!
— Ты с ума сошла! — возмутилась Надежда. О чем ты говоришь!
— Это ты о чем говоришь? — хрюкнула Алка. Какой секс, мужья-то у нас где?
— Да я вовсе не о том, — отбивалась Надежда.
— А ты вообще-то не забыла, зачем мы сюда пришли? — спросила нахальная Алка, дожевывая бутерброд.
— Ничего я не забыла!
А вот все остальные гости, кажется, действительно забыли формальный повод сегодняшней вечеринки. Чтобы напомнить им об этом, через весь зал был натянут транспарант:
«Поможем сохранить культуру малого народа ухти».
В дальнем конце помещения стояла, скромно сложив руки на расшитом бисером переднике, небольшая старушка с бледно-голубыми подслеповатыми глазками. Она удивленно щурилась и разглядывала окружающих ее разряженных людей. Чувствовалось, что ей в этом зале чрезвычайно неуютно. Неожиданно на эту старушку наткнулся толстый мужчина с бритым затылком в жирных складках, облаченный в баснословно дорогой костюм от знаменитого итальянского дизайнера.
