Дмитрий Черкасов - Записки Джека-Потрошителя
— В том, что случилось, нет вашей вины, мистер Уокер, — Спрэтлинг старается вложить в голос немного тепла, — мы понимаем, что для вас это тяжелое испытание.
— Когда я смогу получить ее тело?
— В ближайшем времени.
— Вы собираетесь разрезать ее?
— Вы говорите о вскрытии, мистер Уокер? Мы уже провели его.
— Но вы должны были спросить моего согласия, а также и согласия Уильяма, он все же ее муж! Разве недостаточно того, что убийца издевался над ее телом?
— Мистер Уокер, это полицейское расследование; вскрытие было необходимо, чтобы понять, какие именно повреждения нанес убийца, — терпеливо объясняет Спрэтлинг. — По характеру ран мы можем установить, каким орудием он пользовался. Это облегчит поиски.
— Поиски… — повторяет Уокер и презрительно кривит рот.
Как и большинство простых лондонцев, Эдвард Уокер не доверяет полицейским и не верит, что они способны найти убийцу его дочери. Поэтому он не задает никаких вопросов по поводу расследования.
Тем же вечером в морг в сопровождении инспектора Эбберлайна приезжает муж убитой, Уильям Николе. Во дворе у дверей мертвецкой Николе встречает тестя в компании с неким худым молодым человеком с хмурым лицом. Уокер внимательно оглядывает своего зятя. Николе выглядит как джентльмен из светского общества: на нем пальто, шелковый цилиндр и перчатки. Резкий контраст между ним и уличной проституткой, убитой на Бакс-роу, нельзя не заметить. Трудно поверить, что этих двоих что-то могло связывать, но, тем не менее, это так.
— Посмотри на своего сына, Уильям, — просит Уокер. — Я его воспитал и смею заверить — сделал из него человека!
Уильям Николе смущен.
— Я, признаться, не узнал его, он очень изменился.
Эбберлайн показывает Николсу на двери морга.
Газетчики остаются снаружи, в морге констебли снимают крышку с гроба, Николе наклоняется к телу и тут же отстраняется. Когда он поворачивается к инспектору, в его глазах стоят слезы.
— Теперь, когда я вижу ее такой, я готов простить ей все, что она сделала со мной…
Эбберлайн вынужден соблюсти процедуру.
— Вы подтверждаете, что эта женщина — ваша жена Мэри Энн Николе?
— Да, — энергично кивает Николе.
Он повторит это снова у дверей морга, обращаясь не к газетчикам, которые жадно ловят каждое его слово, и не к Уокеру, что стоит у ворот. Уильям Николе говорит сам с собой.
— Это она, без всяких сомнений. Теперь все закончилось, раз и навсегда.
Но для Фредерика Эбберлайна и полиции Лондона все еще только начинается. Николсу же придется ответить на ряд вопросов:
— Как давно вы не жили вместе, мистер Николе?
— Уже семь лет. Семь лет назад она ушла от меня насовсем, она и раньше уходила — мы жили не дружно. Но в тот день она сказала, что больше не желает делить со мной постель. Я не знал, что сказать. У нас пятеро детей, но я тоже хотел, чтобы она ушла, потому что устал. Я не думал тогда, что все может закончиться так, как произошло.
— Где вы живете сейчас?
— Возле Старой Кентской дороги.
— Где вы работаете?
— «Перкинс, Бейкон и Компания». Почему вы спрашиваете меня об этом?
— Это необходимо для протокола, никто вас ни в чем не обвиняет, не беспокойтесь.
— Да, — Николе усмехается горько. — Было бы странно, если бы меня обвиняли! Я, правда, иногда не сдерживался, когда мы жили вместе, но это было так давно, и, честное слово, она всегда брала верх. Иногда я даже позволял ей ударить себя, я спускал ей многое. Может быть, если бы я вел себя тверже, все было бы иначе…
Эбберлайн терпеливо выслушивает его. В ходе беседы выясняется, что после свадьбы Уильям и Полли некоторое время жили самостоятельно, а затем перебрались к ее отцу на Трафальгар-стрит, где квартировали в течение десяти лет, до 1875 года, а затем около шести лет снимали дом на Стэмфорд-стрит.
— Мы платили пять шиллингов и шесть пенсов в неделю, — добавляет Уильям Николе— Было очень тяжело.
Он расстался с Мэри Энн в 1881 году и некоторое время помогал ей деньгами, точно так же, как помогал деньгами своей супруге другой незадачливый муж — Генри Табрам. Точно так же, как и Табрам, он прекратил выплаты, когда узнал, что Полли Николе зарабатывает деньги сама, занимаясь проституцией.
— Как вы узнали об этом?
— Я не помню, мне кто-то сообщил! Я нашел ее и сказал, что перестану платить. Меня пытались заставить это делать ее отец — мистер Уокер, ее община… Они хотели, чтобы я давал ей деньги, но я-то знал точно, что она продает себя на улицах, а все, что получает, — пропивает. Я больше не хотел ее поддерживать. Разве кто-нибудь меня осудит за это?!
— Мистер Уокер утверждает, что причиной ухода Полли Николе была ваша связь с некой женщиной, медицинской сестрой.
— Нет! — Николе негодующе встряхивает головой. — Это не так, я никогда не встречался с другими женщинами, пока Полли не оставила меня. Потом — да, я был знаком с одной, что работает в госпитале… Я не хочу впутывать ее в это дело.
— Можете не называть имени.
— Мы прожили с Полли семнадцать лет, и она оставляла меня за это время пять или шесть раз, я уже не помню точно… Я не знаю, что она делала в это время, могу только догадываться. Она оставляла меня с детьми одного, но я был ей верен даже тогда.
Семейная жизнь мистера Николса заслуживает жалости. Его покойная супруга была совершенно лишена чувства ответственности. Несмотря на это, развод для Уильяма Николса стал бы еще одним унижением, вот почему эти последние семь лет, проведенные порознь, он и Мэри Энн продолжали оставаться в браке, пока… Пока смерть не разлучила их.
— Когда вы в последний раз видели вашу жену, мистер Николе?
— Три года тому назад.
— Благодарю вас, у нас больше нет вопросов. Если таковые возникнут, вам сообщат.
— Так, значит, мы не можем забрать сейчас тело?
— Боюсь, что нет.
Николе кивает, встает, останавливается в дверях и, обернувшись, добавляет:
— Я старался быть хорошим мужем, но с ней это было невозможно.
Инспектор не спорит. Из того, что он уже знает, можно составить вполне ясный портрет Полли Николе.
После ухода из семьи она некоторое время провела в работном доме, а затем ненадолго поселилась у отца.
— Полли жила у меня два месяца весной 1883 года, — вспоминает мистер Уокер. — Она много пила, и я знал, что это плохо кончится. Потом она стала приходить поздно ночью, это мне уж совсем не понравилось, но я не прогонял ее. Она ведь моя дочь, я не мог отказать ей от дома. Я пытался только образумить ее, но все было бесполезно, а однажды утром она собрала вещи и ушла. Я был рад, когда узнал, что она нашла человека, с которым стала жить постоянно. Я боялся, что на улице с ней случится что-нибудь скверное.
Человеком, который приютил Мэри Энн, оказался некий кузнец по имени Томас Дью.
— Два года назад, в июне, мы все встретились; это произошло, когда погиб ее брат, — он сгорел. Помню, я тогда еще сказал, что это самая ужасная смерть, которую я когда-либо видел, но теперь знаю, что был неправ… А Мэри Энн была такой красивой на похоронах. Она хорошо одевалась — этот парень Дью был неплохой человек. В нашем ремесле плохих людей не бывает, — простодушно добавляет Уокер.
Эбберлайн про себя отмечает, что у кузнеца Дью, в отличие от Николса, не было необходимости содержать пятерых детей, но возражать старику бесполезно. Он презирает Уильяма Николса, потому что тот не смог удержать его дочь от пьянства и позволил ей уйти из дома.
Впрочем, кузнец Томас Дью, как и Николе, в конце концов, все же рассорился с Мэри Энн, и в ноябре 1887 года она его оставила. Ее имя фигурирует в полицейской сводке от второго декабря того же года, когда эта женщина была найдена полицией спящей на Трафальгарской площади и, поскольку у нее не было ни гроша, препровождена в Ламбетский работный дом, в который уже не раз попадала. Здесь она знакомится с уличной проституткой Мэри Энн Монк — той, что опознала ее тело для полиции. В мае Полли Николе устраивается горничной в доме Сэмуэля Коудри, пожилого клерка из полицейского департамента.
Инспектор Эбберлайн рассматривает письмо, которое принес Уокер; этот листок — практически все, что осталось у него от дочери, и он передает его в руки полицейского бережно, словно драгоценность.
«Я надеюсь, вы будете рады узнать, что я нашла новое место, и все идет просто чудесно. Люди, у которых я живу, вчера уехали и до сих пор не вернулись, так что все здесь остается под мою ответственность. Они очень религиозны и трезвенники, так что мне приходится соответствовать их ожиданиям. Они очень хорошие и не требуют от меня многого. Я надеюсь, что у вас все в порядке и мальчик нашел работу. Пока прощаюсь, искренне ваша Полли. Ответьте мне поскорее, пожалуйста, и сообщите — как вы там!»
— Я написал ей, но больше она писем не присылала, а через два месяца… — Уокер опять замолкает.
