Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Марченко Анатолий Тимофеевич

— Есть факты или просто интуиция?

Мартинец подумал.

— Скорее, интуиция. Чувство, будто за мною следят.

— За каждым из нас немного следят. А с Кочмаром, конечно, у тебя не может быть мира, и рано или поздно он съест тебя. Зачем сказал, что у тебя есть на него досье?

— Вырвалось.

— Эх, шляпа! Вырвалось... Кто за тебя заступится?

— Я и хотел посоветоваться. Есть против Кочмара довольно весомые факты. Во-первых, приписывает себе рабочие часы. Мелочь, но жульничество. Дальше, комбинации с премиальными. У меня записано, сколько и кому недодал.

Рутковский быстро обдумал сказанное Мартинцем. Конечно, жаль Ивана. Но выиграет ли он, если станет на сторону Мартинца? В конфликте между начальством и подчиненными американцы всегда становятся на сторону начальства, тем более в таких случаях.

— Как хочешь, Иван, — сказал, подняв глаза, — а я тебе не помощник.

Думал, что Мартинец осудит его — и взглядом, и словами, но Иван оказался мудрее.

— Тебе виднее, — ответил просто. — Хочешь выпить?

— Хочу. Но опять-таки не имею права. — Рутковский поднялся, не глядя на Мартинца, но чувствуя его иронический взгляд. — Будьте здоровы, — бросил и пошел не оборачиваясь?

...Стефан довольно хмыкнул.

— А пан Рутковский, кажется, собирается ехать? — спросил.

— Пускай едет к черту! Теперь мы того Мартинца прищучим.

— Прищучим, пан Стефан, без немочки только, пожалуйста.

— И ты туда же?

— А как же, дорогой пан? Что пан Кочмар говорил? Только этого молодчика. Он исчезнет, никто не поинтересуется: ни родственники, ни наследники, ни друзья... А за немкой потянется: мать, сестры, племянники... Куда подевалась? Тут не избежать полицейского расследования, а для чего оно нам?

— Пан Кочмар говорил: с полицией все улажено.

— Если одного пана Мартинца... Мне немочки не жаль, но нельзя.

— Нельзя так нельзя... — почесал затылок Стефан. — Видишь, тот, на красном «фиате», Рутковский, уехал.

— Бог с ним, пан Стефан, может быть, еще придется встретиться.

— Так что ты надумал с Лакутой?

— Деньгами пахнет, и большими.

— Врешь.

— Большими, говорю, пан Стефан, и прошляпить никак нельзя.

— Думаешь, Лакута сторговался?

— Не думаю, а уверен.

— Хитрый ты, Богдан.

— Может быть, последний шанс, пан Стефан.

— А как?

— Еще, дорогой пан, не знаю. Но уверен: идет большая игра. Я в тот вечер пана Лакуту домой отвозил. Под газом был, значит, и поддерживать пришлось. А жена у него знаешь какая?

— О-о, сука...

— Точно, стерва, и пана Лакуту не очень уважает. Ругаться начала, а он ей говорит: хорошее дело затеял и до конца жизни хватит...

— Не может быть! До конца, сказал?

— Вот, дорогой мой, я и подумал.

— Знать бы, когда получит деньги!

— Узнаем.

— Как?

— Без нас не обойдется. Видите, даже тогда в гостиницу звал, а теперь, когда деньгами запахло, подавно.

— Точно.

— Только не дай бог, пан Стефан, чтобы заподозрил. Ничего не выйдет тогда, тот пан Лакута хитрый и осторожный.

— Ну ты и голова, Богдан!

— Есть немного, не жалуюсь.

— Подожди, Богдан, видишь, тот фрайер выходит.

— Почему же не вижу, пан Стефан, пойдем к нему?

— Только прошу тебя осторожненько, потихоньку, полегче.

— А немочка где?

— За ним плетется.

— Неужели поедут?

— Куда им ехать? Да и не для того сюда с девушкой приехал... Понял?

— Эх, пан Стефан, мы понимаем, для чего этих шлендр раскрашенных по гостиницам возят.

— А понимаешь, так помолчи.

...Мартинец спустился с веранды и договорился с хозяином о ночлеге. Комната оказалась маленькой, но кровать стояла великолепная: огромная, на полкомнаты, мягкая, и белье пахло свежестью. Гизела быстро разделась, нырнула под одеяло, позвала Ивана:

— Иди ко мне, милый.

Если бы не позвала, пошел бы, и, по крайней мере, сегодняшний вечер сложился бы для Ивана Мартинца счастливее, но какой-то бес противоречия вселился в него: был раздражен и сердился на весь мир.

— Подышу свежим воздухом.

— Не надышался? Я замерзла.

— Согревайся сама! — пробурчал грубо и ушел пошатываясь. Постоял немного у дверей.

Возле стойки не было никого, только двое в замшевых шортах сидели около дверей и несколько пустых кружек стояло перед ними. Мартинец выпил полкружки пива несколькими глотками и остановился, чтобы отдышаться. Грузный человек в шортах прошел мимо во двор. Иван допил пиво, прикинул, не опрокинуть ли еще кружку, но тут же раздумал. Не тянуло и возвращаться в комнату, где на роскошной кровати ожидала его Гизела. Вообще все опротивело.

Вышел во двор. Почему-то захотелось выплакаться. Ему давно уже не хотелось плакать, жил как в чаду: Гизела, Бетти, Герда, Лизхен — девушки и виски, девушки и джин, девушки и шампанское — вот и вся жизнь. Убивал в себе и воспоминания, и желания, и угрызения совести, ибо никак не мог забыть днепровский простор и Лавру над ним, золотой купол, отражающийся в вечных днепровских водах, — это видение преследовало его, но знал: никогда не увидит купола Лавры и никогда не будет купаться в Днепре. «Никогда» больше всего мучало его, не мог смириться с этим, потому и заливал горечь спиртным и шатался по городу.

Иван закурил и пошел к скамейке, которая стояла на берегу ручья, хотелось одиночества — оно бередило душу, но почему-то эта душевная боль приносила и успокоение, наверно, потому, что чувствовал себя в такие минуты еще человеком не совсем павшим, а стремящимся чего-то достичь в жизни.

Мартинец сел на скамейку и потушил только что зажженную сигарету. Посмотрел на звезды, на луну, поднимающуюся из-за деревьев, и почувствовал свою мизерность и никчемность в этом бесконечном мире. Снова захотелось плакать, но на скамейку рядом кто-то сел — запахло пивом и табаком.

Мартинец покосился на человека и узнал того типа в замшевых шортах, что пил пиво в баре. Начал подниматься, но человек спросил его:

— Сигарета есть?

— Пожалуйста... — Иван полез в карман, человек придвинулся к нему близко-близко, дыхнул перегаром, Мартинцу стало противно, отпрянул, но кто-то ударил его по голове, в глазах засверкали искры, и он потерял сознание.

— Ловко ты его, — похвалил Стефан. — С первого раза.

Богдан спрятал под пиджак железную трубу, обтянутую резиной.

— Насобачился, — ответил. — Поищите, пан Стефан, в карманах, и если нет ключей...

— Куда они денутся? — Стефан быстро обшарил карманы пиджака Мартинца, вытянул автомобильные ключи. — Подгоняй сюда машину.

Богдан настороженно оглянулся вокруг: с веранды их не могли видеть, и только бармен торчал за широким окном ресторана.

— Придвинься к нему, — зашептал. — Не упал бы.

— Быстрее!

Богдан направился к стоянке, а Стефан придвинулся к бесчувственному Мартинцу, обняв его за плечи.

Канареечный «пежо» затормозил около скамейки через минуту, и Стефан, убедившись, что бармен читает газету и ничего не видит, затянул Мартинца в машину.

— Давай, — выдохнул хрипло, — я тебя догоню.

«Пежо» с места набрал скорость, а Стефан метнулся к мощному серому «мерседесу». Он догнал «пежо» сразу за «Ручейком», пристроился в хвост, погасив фары. Через несколько километров слева от дороги показалась пропасть, Богдан остановил «пежо». «Мерседес» стал сбоку чуть ли не впритык. Богдан вышел из машины, осмотрелся.

— Кажется, здесь, пан Стефан? — спросил скорее для порядка, так как остановился в точно определенном ранее месте.

— Здесь, — пробурчал Стефан и перетянул все еще бесчувственного Мартинца на переднее сиденье. — Ну с богом!

Богдан снял машину с ручного тормоза, выкрутил руль налево.

— Взяли!

«Пежо» неохотно сдвинулся с места, но, постепенно набирая скорость, пересек шоссе и рухнул в пропасть.

— Слава тебе, господи, — перекрестился Богдан, — с благополучным концом вас, пан Стефан.