Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха
«Красивое», — подумал Семен и хотел сунуть кольцо в карман, но вспомнил слова Шукаева: «Возьмите его с поличным», — и снова опустил перстень в дупло, аккуратно положив его на блюдцеобразный уступ, где у белки была кладовая. Сверху он засыпал колечко все тем же мусором, который прежде извлек оттуда и предусмотрительно запихал в карман пиджака.
— Только бы цыган не смахнул его вниз, — пробормотал он, спускаясь.
С помощью попа Семен устроил своих людей довольно удобно: Глоба поместился в часовенке, — одно ее зарешеченное окошко позволяло видеть ореховое дерево почти целиком; толстого сержанта усадили в сенях дома, в просвет между занавесками он мог зрительно контролировать двор, а сам Дуденко примостился в сарае, с противоположного угла двора. Отсюда он видел и портал собора, и часовню, и орех, и дом священника. Сарай был набит разной рухлядью — старой мебелью, церковной утварью, ящиками из-под свеч. Семен подтащил к самой большой щели в дощатой стене сарая пыльное колченогое кресло с мягким сидением, вместо отсутствующей ножки подложил три кирпича и устроился в нем.
Оба его спутника уже получили самые строгие инструкции. В случае появления во дворе Парамона (у всех были его фото и приметы), ничего не предпринимать. Ждать, пока он влезет на дерево, спустится и только тогда арестовать.
Дуденко самым подробнейшим образом растолковал своим подчиненным, как действовать в том или ином случае, были, вроде бы, учтены все возможные пути отступления Парамона, если он вздумает оказать сопротивление, может быть, даже вооруженное, и бежать, но… человек располагает, а Бог… наверное, именно эту поговорку вспомнил бы услужливый батюшка Покровской церкви, доведись ему участвовать в обсуждении действий лейтенанта Семена Дуденко по поимке преступника.
Ждали всю вторую половину дня. К воротам церковного двора подходили и, прочитав объявление, уходили люди — все больше старушки в ситцевых платочках, с котомками, в которых, наверно, были их нехитрые приношения попу и его присным, получившим сегодня незапланированный выходной. Принесла молоко молочница, приезжал на телеге старьевщик, собирающий «утильсырье».
Будулаев не появлялся.
Семен боролся с дремотой: встал чуть свет, а здесь, в сарае, было тепло, тихо. Он так удобно устроился в мягком кресле.
Сумерки спустились на город сразу, окутав здание собора, ограду и беленый домик священника густыми лиловыми тенями. Фонари на площади не горели, поп не зажигал огня может, улегся спать, может, тоже сидел у окна, любопытствуя, что произойдет во дворе.
Семен думал о предстоящей операции спокойно: волнение улеглось, потому что все как будто было продумано И ему не хотелось ударить в грязь лицом перед Шукаевым. Ему нравилось работать под началом Жунида Халидовича. Тот никогда не дергал своих людей, не навязывал им без нужды свою волю, наоборот, всячески поощрял инициативу и самостоятельность, иногда даже, может быть, дольше, чем следовало, держал их в неведении относительно собственных догадок и планов, чтобы не подавить их воли начальственным авторитетом.
Запреты и категорические указания от него они получали лишь в тех случаях, когда он был абсолютно уверен в своей правоте. Но и тогда, насколько возможно, он стремился обосновать свою точку зрения.
Вечер выдался душный. Листья ореха не шевелились на фоне лилово-синего неба, казались аппликацией, вырезанной из черной бумаги.
Площадь умолкла, лишь изредка шаркали по асфальту вдоль улицы шаги запоздалых прохожих да разливались на все лады сверчки и цикады в малиннике.
Семен протер носовым платком слипающиеся, глаза и осторожно приоткрыл дверь. Так лучше видно. А его самого со двора невозможно разглядеть во мгле сарая.
Едва он успел засунуть платок в брючный карман, как на землю-, возле собачьей будки, на затененное собором пространство, влажно хлюпнув, шлепнулось что-то мягкое, тяжелое.
Дуденко вздрогнул и напряг зрение, всматриваясь в темноту. Бросали, скорее всего, со стороны ограды.
Тихо…
Темный бесформенный предмет около собачьей будки — Семен уже догадался — мог быть только отравленным куском мяса: Шукаев предвидел это.
Прошло несколько минут.
Но вот раздался тихий, едва слышный скрип отворяемой калитки. Во двор кто-то вошел.
Опять несколько секунд тишины. Потом черная тень метнулась к ореховому дереву и замерла, прижавшись к стволу.
Семен встал, шагнул к двери и застыл, прислушиваясь.
По ореховым ветвям запрыгал неяркий лучик фонарика. Треснул сучок. Что-то посыпалось. Звук был глухой, дробный. «Рассыпал белкины продукты, — отметил про себя Семен. — Как бы он не уронил кольцо…»
Ночной гость копался в дупле минут пять, несколько раз щелкнул фонариком и затих.
Глаза Семена давно освоились с темнотой, и он уже прикидывал на глаз расстояние до основания ореха, чтобы успеть добежать и схватить Парамона, когда он спрыгнет с нижней ветки, росшей довольно высоко от земли.
Но вышло все иначе, чем он рассчитывал.
Отворилась дверь поповского домика, и через двор, грузно переваливаясь, засеменила Васюта. Деревянная будка уборной — Васюта направилась именно туда — находилась за церковью, в начале сада.
«Приспичило ей, — с досадой подумал Дуденко. — Не испортила бы она нам обедню».
— Парамон (это, конечно, был он) сидел на дереве, не шевелясь. Семен уже не видел его в густой листве.
Время тянулось так медленно, что, казалось, прошел целый час.
Никакого движения.
Тишина.
Васюты не было.
Будулаев сидел на дереве.
Дальнейшее произошло так быстро, что Семену потом трудно было вспомнить последовательность событий.
На орехе хрустнули ветви, послышался звук треснувшей материи, негромкий стон и ругательство, сорвавшееся с уст Будулаева, в считанные секунды, очутившегося на земле.
Семен ринулся к дереву, но опоздал: Будулаев проворно вскочил на ноги и бросился бежать через двор. Посередине он круто изменил направление, потому что почти одновременно из часовни выскочил Глоба и помчался ему наперерез.
Возле ворот, слева, высилась поленница колотых дров. Парамон, добежав до нее и обернувшись, швырнул полено прямо под ноги Глобе, который упал с глухим стоном. Второе полено полетело в Семена, но он успел увернуться и, споткнувшись о камень, растянулся плашмя, ощутив во рту горький вкус пыли. Когда он поднялся, Парамон уже огибал собор.
О том, что произошло дальше, мог рассказать только сам арестованный, потому что от Васюты трудно было добиться вразумительного объяснения: умом она явно не блистала. Неизвестно, как выглядела ее встреча за собором с бежавшим сломя голову цыганом (по крайней мере, все были уверены, что это цыган!), но, когда Семен оказался на месте происшествия и посветил фонарем, — на садовой дорожке лежал человек с огромным расплывающимся отеком под глазом, а рядом, нависая над ним могучими телесами, стояла разгневанная Васюта и отчаянно жестикулировала.
Подоспел прихрамывающий Глоба. Его самбо с успехом заменил увесистый, далеко не женский кулак могучей поповской служанки.
Но самое невероятное было не это.
Вглядевшись в лицо задержанного, которому они тут же надели наручники, Семен Дуденко с трудом, но все же узнал порядком постаревшего и помятого жизнью, а теперь еще с кровоподтеком под глазом… Зубера Нахова.
— Вот-те и раз, — сказал Дуденко, не скрывая своего удивления. — Нахов. Старый однокашник?..
— Не надо мне такую кашу, — угрюмо пробормотал Зубер.
— Обыщите его, Глоба.
Перстень они нашли у него в кармашке для часов.
— В сени его, к попу, Глоба, — распорядился Семен. Кстати, интересно, что там с сержантом?..
— Да вот и он. Где вы пропадали?
Толстяк переминался с ноги на ногу Дуденко посветил ему в лицо: оно распухло от сна.
— Ясно… О вашем поведении будет доложено.
Васюта, по-прежнему не уходившая, опять забормотала, замахала ручищами, что-то объясняя.
— Уберите бабу, — буркнул Зубер. — Конь, а не баба. Я из-за нее лицо потерял!
— Как это «лицо потерял»? — поинтересовался Семен.
— А так, — он поднял обе руки и приложил стальной браслет к распухшему глазу. — Ну, и поднесла…
18. «Вторая капля»
Авансы Улиты Щеголевой остаются незамеченными. Не то кольцо? Молчание Нахова. Данные экспертизы. Все дороги ведут в Дагестан. Драгоценности, имеют свою историю. Чернобыльский получает инфаркт. Признание продавщицы ювелирного магазина. Проводы Семена Дуденко. Находка в гримерной театра.
В первом часу ночи Зубер Нахов был препровожден в КПЗ управления.
Шукаев еще не спал, сидел над протоколами Васюковой и Щеголевых, сопоставляя их показания. Евдокия Щеголева — мать Улиты — упорно твердила одно и то же: никого и ничего она не знает, пусть дочь скажет, кто к ней приходил, зачем ходил, а она — старая больная женщина, — если и подрабатывает когда бурками, продавая их на базаре, то пусть ее казнят или сажают, коли есть такие законы.
