Владимир Колычев - Выстрел, который снес крышу
– Совсем тут все из-за баб с ума посходили, – заговорщицки глянул он на Торопова.
– Кто это все? – механически отозвался тот.
– Да Илья Макарович, например, – понизив голос, обличительным тоном сказал Дудник и беспокойно глянул по сторонам, как будто боялся, что его могут подслушать.
– Опять ты за старое? – с едва выраженным упреком спросил Павел.
Дудник – ненормальный, как и все здесь. И глупо было осуждать его за возводимую на врачей напраслину.
– Ты не веришь?.. Я знаю, что не веришь! – От нервного возбуждения глаза Ромы стали еще желтее, чуть ли не оранжевыми. – Поэтому я и позвал тебя сюда!
Дудник показал рукой в сторону виднеющегося среди деревьев здания.
– Ты меня позвал? – в тугом раздумье спросил Павел, пытаясь сообразить, за кем он шел, за Машей или Ромой.
– А кто ж еще? Я, конечно!.. Что, тупо соображаешь? – засмеялся парень.
– Нет, нормально…
– Глаза у тебя пустые… Раньше бодрый был, а сейчас как чучело. Залечили они тебя!
– Как это, залечили?
– Ну ты совсем никакой, – обеспокоенно покачал головой Рома. – Совсем ничего не соображаешь. Так и овощем скоро станешь… У нас тут, знаешь, в спецблоке сколько таких!
– Сколько?
– Много! У Эльвиры Тимофеевны – это на раз-два! Чуть что не так, аминазин крест-накрест, и здравствуй, грядка. Ты в старый корпус зайди, там целый огород…
– Я не хочу быть овощем, – мотнул головой Павел.
– А кто тебя спрашивать будет?
– Врешь ты все… Ты вот совсем ненормальный, а овощем тебя не сделали. И на грядке ты не сидишь.
– Сам ты ненормальный! – огрызнулся Дудник.
– И я ненормальный, – легко согласился Торопов. – Но я хоть не вру. А ты все время врешь. Я знаю, что ты врешь. И не надо говорить, что меня залечили. Мне ни одного укола не сделали. Даже таблеток не дают, а ты – залечили…
– Таблеток не дают?.. А чай тебе дают? А суп, кашу?
– Ну, дают, и что? – флегматично посмотрел на собеседника Павел.
– А то! – взбудораженно отозвался тот. – В чай тебе таблетки кладут!
– А уколы в клизму, да?
– Тебе клизмы делают?
– Нет, клизму делают тебе. Для промывания мозгов, – апатично сказал Торопов и зевнул во весь рот.
– Обидеть меня хочешь? – нахохлился Дудник.
– Зачем тебя обижать? Какой в этом смысл? – пожал плечами Павел. – У тебя свои тараканы в голове, у меня свои…
– Какие у тебя тараканы?
– Долго объяснять.
– Так я не тороплюсь.
– И я не тороплюсь. Только лень с тобой разговаривать. Устал я.
Торопов неспешно сел на землю, спиной прислонившись к дереву. Трава мягкая, воздух теплый, легкий ветерок шевелит волосы. Закрыть бы глаза и спать, спать… Разленился он в больнице: мягко спит, сытно ест, два раза в день прогулка на свежем воздухе. Расслабило его это вынужденное безделье, оттого и устает он быстро. А еще по ночам плохо спит: Маша своими визитами донимает. Впрочем, он к ним уже привык и почти не реагирует на них.
– Устал он, – насмешливо хмыкнул Дудник. – Потому что залечили тебя, потому и устал. В овоща ты превращаешься, вот уже и на грядку сел… Давай, поднимайся. Пойдем, я покажу, какие они здесь все извращенцы!
Он двумя руками вцепился Павлу в предплечье и со всей силы потянул на себя. Пришлось подняться.
Можно было сбить Рому с ног подсечкой, чтобы затем добить в падении, но делать этого Торопов не стал. Эльвира Тимофеевна учила его контролировать себя, и он не мог подвести ее своей хулиганской выходкой. Да и нехорошо обижать больного.
– Ты как тот банный лист, – с кислым лицом глянул на Дудника Павел.
– Давай, давай!
Рома потащил его к вещевому складу, что виднелся за деревьями. Это была одноэтажная постройка из белого силикатного кирпича с шиферной, потемневшей от времени крышей. Фундамент низкий, треснувший в нескольких местах, но окна расположены были высоко, под самой крышей. Два широких, но коротких по высоте окна с запыленными стеклами за ржавыми решетками. Нужно было приподняться на чем-нибудь относительно прочном, чтобы заглянуть внутрь здания. Можно было подтянуться, зацепившись руками за решетку, но Дудник достал из-за куста боярышника два полусгнивших ящика из-под бутылок, осторожно поставил один на другой под первым справа окном.
С опаской глянув по сторонам, он протянул Павлу руку, требуя от него физической поддержки. И только получив ее, опираясь на подставленное предплечье, он взгромоздился на шаткий постамент. Руками зацепившись за прутья решетки, выпрямился во весь рост и глянул в окно. Судя по тому, как от восторга вытянулось лицо Ромы, там он увидел что-то очень интересное.
– Ну вот, что я говорил! – громко и ликующе прошептал Дудник, спрыгивая на землю.
– Что там такое, покойник ожил? – совсем не заинтригованно спросил Павел.
Возможно, он ошибся, и это здание не склад, а морг. Расположено оно в березовой рощице вдали от главного больничного корпуса, здесь безлюдно и тишина мертвая, может, потому и возникла такая мысль.
– Какой покойник? – вытаращился Дудник. – Нет здесь никаких покойников. Бордель здесь! Самый настоящий бордель. Ну, ты сам глянь!
Торопову не понадобилось помощи, чтобы забраться на ящики. Не было в мышцах прежней силы, физическая форма оставляла желать лучшего, но все равно он с легкостью зацепился пальцами за решетку, запрыгнул на верхний ящик, вытянулся во весь рост.
Через пыльное стекло в большой комнате, заставленной дощатыми стеллажами с какими-то баулами на них, на разобранном диване он увидел пожилого мужчину, в котором узнал Илью Макаровича. Укрытый простыней до груди, Косынцев лежал на спине с кем-то в обнимку. Грудь у него чахлая, живот впалый, поэтому он не мог закрыть своим телом прильнувшую к нему женщину. Она лежала на боку, опираясь на локоть, пальцами теребила седые волосы у него на груди и о чем-то с упоением шептала ему на ухо. Ей лет тридцать, вряд ли больше; круглолицая, большеглазая, с русой косой. Пышнотелая, крутобедрая, с тяжеловесной грудью, частью просматривающейся из-за плеча кавалера. Определенно, эта женщина обладала неоспоримыми достоинствами, что делало ее привлекательной для мужского взгляда. Но ведь не красавица. И не очень молода. Короче говоря, сложно было причислить ее к тому разряду молодых красивых пациенток, которых, по разумению Дудника, должен был совращать Косынцев. Да и не больная она, а служащая, скорее всего, кладовщица, что за неимением лучшего закрутила роман с пожилым врачом.
И снова, как в прошлый раз, Павел почувствовал себя одураченным. Тогда за пожилыми женщинами в бане подсматривал, сейчас – за уединенной парочкой. Разница была лишь в том, что тогда ему было стыдно, сейчас же он просто смутился. И нехватка эмоций ощущалась, и злиться на Дудника было глупо: ведь давно уже известно, что у него не все дома.
– Идиот, – спрыгнув с ящиков, покрутил пальцем у виска Павел.
– Идиоты! – в унисон его мыслям прогрохотал со стороны чей-то грубый мужской голос.
Но в этом случае столь нелестный ярлык был навешен не только на Рому, но и на него самого. Стремительно приближающийся крупногабаритный санитар яростно смотрел в их сторону. Он был один, и Торопов мог бы сбить с него спесь одним точным ударом, но делать этого он не стал. Во-первых, он сам виноват, что попался на удочку сумасшедшего Дудника. Во-вторых, санитар исполнял свой долг, собираясь изгнать блудных пациентов с запретной для них территории. Ну а в-третьих, Павел не хотел разочаровывать Эльвиру Тимофеевну, от которой, как он понимал, зависела его дальнейшая судьба. Врач и без того считала его ненормальным, а окажи он сопротивление санитару, она еще и в буйнопомешанные его зачислит. Тогда вместо того чтобы выписать Павла из больницы, она назначит ему курс интенсивной терапии со всеми вытекающим из этого последствиями.
Одной рукой санитар грубо схватил за шкирку Дудника, а другой – Павла и, как нашкодивших щенков, через рощу потащил в сторону главного больничного корпуса, поблизости от которого прогуливались пациенты. Торопов не сопротивлялся и позволил отбуксировать себя к скамейке на парковой аллее.
– Здесь и сидите, придурки!
Парень разжал руки, и Торопов, потеряв опору, мешком плюхнулся на скамейку, едва не отбив себе копчик. На этом все бы и закончилось, если бы вдруг не появилась Эльвира Тимофеевна.
– Сергеев, что случилось?
Ее появление и взыскательный голос стали неожиданностью и для санитара. Он встревоженно встрепенулся и заискивающе посмотрел на врача.
– Да вот, Эльвира Тимофеевна, шляются, где ни попадя. Особенно этот, – кивком указал он на обескураженно притихшего Дудника.
Но врач на него даже не взглянула: все ее внимание было сосредоточено на Торопове.
– Так и норовит сбежать. И этого с собой взял. Я их у склада нашел, возле прачечной. Они в окно там смотрели…
– Как они там оказались?
– Говорю же, сбежали. Отвлекся на секунду…
