Валентин Курицын - Томские трущобы
— Только пикни — нож тебе в бок!
Сенька Козырь отчаянно хлестал по лошадям. Мелькали одинокие, тусклые мерцающие фонари; улицы были темны и пусты. Проскакав бешеным галопом вдоль Бочановской улицы, Сенька повернул на Тверскую. Всякая опасность погони была избегнута.
— Сдержи лошадей! — заметил Сашка, крепко прижимая обессилевшую девушку.
— Кажись ушли! — самодовольно крикнул Козырь. — Ну, брат, и ухарь же ты! Уж нешто я, прожженный человек, а и в России таких делов не обделывал! продолжал он, облегченно вздыхая.
На Мухином бугре им попался объездной.
Сенька пошевелил вожжами.
— Эх, да карие глазки! Да-а-а не заб-бу-бу-буду… — подделываясь под тон пьяного, заорал Пройди-свет.
Минут через десять они стояли перед домом Загорского. Ворота были предупредительно открыты.
— Приехали, краля моя!..
16. След потерян
Дня через два после посещения Егориным Залетного, в местной газете, в отделе полицейской хроники, мелким шрифтом была напечатана следующая заметка: «содержателем одной из томских первоклассных гостиниц заявлено полиции об исчезновении одного из постояльцев — молодого человека, приезжего из Иркутска. По показаниям коридорной прислуги, он вышел из занимаемого им номера в восемь часов вечера 10 сентября и до сего времени не возвращался. Дознание производится.»
Егорин прочел эту заметку, сидя у себя дома, за утренним чаем.
— Поздно хватились, голубчики! — подумал он, откладывая газету. Поздно… А наверно, и меня к следователю вызывать будут: прислуга-то видела, что я бывал у него ну, да пускай — ответ у меня короткий: гуляли раза два вместе, познакомились на бегах, а больше ничего не знаю. Хорошо, что «человек в маске» (черт бы его побрал) под видом Василия Ивановича был в гостинице в тот самый момент, когда меня видели там последний раз.
Отвод, значит, хороший!
— Налить тебе еще чаю! — обратилась к Егорину жена.
— Налей пожалуй… Делать-то все равно нечего. Что это твой братец глаз не кажет. Был он вчера вечером, когда меня видели там последний раз.
— Нет не был. Должно быть, приструнили его старики; да и давно пора; совсем то рук отбился.
— Ну, чего там! Дело молодое — надо же и погулять малость! — заметил Кондратий Петрович, прихлебывая горячий чай.
— Дело молодое! — сердито передразнила его жена. — Сам же парня за собой таскаешь! От тебя он водку пить научился! Нашел себе товарища связался черт с младенцем!
— Ну, ну, пошла баба дурить: что я его на аркане вожу что-ли! Аль у него своего ума нет!
— Намедни пришел батюшка, это как вы с Васькой последний раз путались. «Где, говорит, твой-то». Про тебя значит. Почем мол я знаю. «Ну, говорит, Анфиса, дурой ты росла, дурой и осталась!» — Как это, говорит, можно, чтобы женатый человек по ночам пропадал!
А ты бы ему ответила, что, дескать, дело есть. Не стану же я без дела шататься!
— Ох, уж эти дела! Смотри, Кондратий Петрович, пропадешь ты с ними! Всадишь ты свою головушку и меня горе мыкать заставишь!
— Будет тебе! — прикрикнул на жену Егорин, выходя из-за стола. — Чего раньше в смерти помирать!
В это время в комнату вошла кухарка, не старая еще женщина с толстым рябоватым лицом.
— Там вас на кухне, Кондратий Петрович, какой-то человек спрашивает.
— Какой это человек? — переспросил Егорин.
— Кто его знает! Похоже, как из стрюцких — в брюках и пиджаке! отвечала кухарка, утирая нос грязным передником.
— Пойти посмотреть, кто там такой? — пробормотал Егорин.
На кухне его ожидал, сидя на лавке, Залетный, одетый хотя и в поношенное, но довольно приличное платье, купленное на деньги Егорина. Залетный был совершенно трезв.
— А, ну, что нового? — встретил его Егорин. — Проходи, брат, в комнату, потолкуем.
Они прошли в столовую, где в это время Анфиса собирала посуду.
— Выдь-ка, жена, на минутку, — распорядился Егорин, — садись, брат, рассказывай, как и что!
Залетный присел.
— Плохи дела! — начал он. — Сперва как будто на след напал, а теперь шабаш!
— Как так!
— А вот слушай: все по порядку… — и Залетный рассказал о своей встрече с Федькой-маленьким, в трактире Никиты Рыжего, передал свои подозрения относительно участия этого Федьки в деле похищения тридцати тысяч рублей. — Намотал это я себе на ус! — продолжал Залетный. — До самого вечера канителились в трактире… Пьяны все: и Федька и его компания — ничего сообразить невозможно! Насилу их вытащил оттуда… пошли мы к Голубку. Там опять стали пить. Я заметил, что денег у него было много. При мне он менял десятку у Никитки, да потом у Голубка доставал десятку. Было у него рублей 30, а то и больше.
— Ишь ты, черт его побери…
— Да… Ну, я, понятное дело, так исподтишка стал удочку закидывать: откуда, дескать у тебя такое богатство!
— Ну, а он что!
— Укрепился, каналья, — молчит! Отвороты разные дает, да и пьян к тому же. Так в тот вечер ничего и не добился.
— Где живет-то он?
— Слушай дальше, пили мы, пили, часов так около 11 было… Вышел наш Федька на улицу, во двор то есть, за нуждой. Ждем мы его, ждем, — нету Федьки! Что такое! — думаем. Взяли фонарь, вышли посмотреть — не свалился ли где пьяный, да не заснул ли. Глядим, братец ты мой, лежит наш Федька около поленницы саженях так в двух от крыльца, лежит и уж закоченеть успел…
— Опился что ли!
— На «прихватку» взяли (задушили). Карманы выворочены, одним словом, чисто обделано! Главное, то удивительно, как никто ничего из пивной не слышал. Да и во дворе, ведь там еще квартиранты живут. Почитай, никто еще не спал!
— Следили, значит за Федькой, сметили, что денег много — вставил Егорин.
— Конечно следили… И обработали чисто, прямо, как котенка прижулькали. Ну, тут, было Федькины компаньоны галдеж подняли. Взялись, было, за Голубка, ты дескать, подвел его. Урезонили их кое-как. Федьку после того, ночью, отвезли подальше, бросили, чтобы не навлечь подозрение на пивную. Так мои надежды на него и не оправдались, — закончил Залетный.
Егорин крепко выругался.
— Ну, а больше того ничего не узнал.
— Пытался я, брат, со всех концов; все дыры облазил — потерян след!
— Неужели так и пропадать деньгам! — вырвалось у Егорина. Он озабоченно прошелся по комнате. — Попробуем еще… Только вряд ли что выйдет!
— Кондратий Петрович, — окликнула Егорина жена, полуотворив дверь, накось, вот письмо тебе с почты принесли, — и она протянула Егорину небольшой конверт с городской маркой.
Разорвав конверт, он развернул аккуратно сложенные листы белой бумаги, из которого выпал на пол желтый театральный билет.
— Ложа бельэтажа № 6 на сегодняшний вечер… — недоуменно пожал плечами Егорин. — Что бы это значило? — он вопросительно посмотрел на Залетного.
— Может, из знакомых кто приглашает, — поднял конверт Залетный, — да, постой, тут, кажется, еще что-то есть! — И он вынул незаметную визитную карточку. — Говорю я — из знакомых кто-нибудь!
Егорин взял карточку, прочел и глухо прошептал.
— Опять он…
17. Западня
Залетный удивленно посмотрел на Егорина.
— Кто он.
Егорин протянул ему визитную карточку и глухо произнес: «читай…» На куске бристольского картона с золотым обрезом шрифтом рондо значилось:
«Василий Иванович рогов», а ниже, в углу карточки: «г. Иркутск».
Залетный недоуменно крякнул и вопросительно взглянул на Егорина:
— Это тот самый…
— Да.
В комнате наступило молчание.
— Прямо голова идет кругом… Ничего сообразить не могу, — начал Егорин, вновь осматривая таинственную карточку, — явное дело — это все он «человек в маске» орудует, что ему от меня надо. Не понимаю!
— Пойдешь в театр-то, — спросил Залетный.
Егорин отрицательно покачал головой:
— Н-нет… Да зачем идти! Попадешь еще в ловушку, пожалуй: черт его знает, что у него на уме!
Залетный прошелся по комнате, потер поясницу и нерешительно начал:
— А что, если нам самим попытаться поймать его!
— Как это так!
— Да очень просто… Стой! Дай подумать. Надо все взвесить хорошенько!
— Верно, Артемий — тряхни мозгами, авось, что и выйдет! — поддакнул Егорин.
Сам он был положительно ошеломлен. Мысль о том, что таинственный, неуловимый его соперник, действительно, силен и непобедим, мучила Егорина.
— Вот, что я надумал, слушай: в театр ты сам не ходи, а пойду я. Так или иначе узнаю, кто будет ждать тебя в ложе № 6, выслежу его до квартиры… понял?
План, разработанный бывшим сыщиком, был действительно и прост, и, вместе с тем, мог дать хорошие результаты.
— Деньги у тебя еще остались на расходы-то? — осведомился Егорин.
— Деньги есть. Оденусь вечером поприличнее и в театр должен тебе сказать, Кондратий Петрович, что я на ассигнованные тобой 50 рублей приобрел, между прочим, на толкучке черную пару, самого фешенебельного покроя. удовольствие это мне стоило 11 рублей, а вещь, как видишь, пригодилась.
