Повод для убийства - Владимир Григорьевич Колычев
Но в помещение вломился Филимон.
– Ух! – На шлюху он глянул так, как будто хотел дать ей пинка.
Нервы у бабы крепкие, может, она и всполошилась, но от работы не оторвалась. И задница все так же напоказ, на Филимона смотрит.
– Сгинь! – Альберт махнул рукой, отсылая его к черту.
– Папа звонит, ехать надо!
– Сейчас…
– Может, помочь? – хохотнул Филимон.
– Животное! – пробормотал Альберт, от сильных ощущений закрывая глаза.
Из сауны они вышли в начале двенадцатого ночи, уже стемнело, но ярко горели фонари. Альберт достал сигарету, с удовольствием закурил. Может, и не совсем у него получилось, но все равно хорошо. Сейчас бы домой, завалиться спать, но Антрацит снова дернул их на какое-то мутное дело. Пойти туда – не знаю куда, взять того – не знаю кого. Где-то кто-то выбросился из окна, Антрацит хотел знать, самоубийство это или нет. Если нет, нужно найти убийцу. Всего-то.
– А завтра нельзя? – спросил Альберт.
Погода отличная, ни ветерка, девушки в платьях куда-то торопятся, ему-то пока все равно, но их молодость и очарование создают настроение. Не хотелось ему садиться в машину, куда-то ехать, включать мозг, тем более на пьяную голову.
– Папа сказал – срочно!
– Ну, лови мотор!
– Какой мотор? – открывая дверь своего личного «БМВ», хмыкнул Филимон.
– Ты же на ногах еле держишься.
– Так не на ногах же ехать!
Время ночное, дороги относительно свободные, до Мосфильмовской улицы добрались минут за сорок. Никого не сбили, на ментов не нарвались. В подъезд восьмиэтажного дома Филимон входил с чувством уже исполненного долга. Его дело Альберта к месту доставить, а там хоть не расцветай.
Здесь их уже ждали, дверь открыла женщина лет пятидесяти: заплаканные глаза, на голове черная косынка. И мужчина из комнаты выглянул, такой же немолодой и подавленный. На Альберта женщина смотрела как на мента, который просто обязан поймать и покарать преступника. Менту как бы нельзя бухать на службе, а от Альберта несло перегаром как от пивной бочки. Да и Филимон не в лучшем виде. Вот и спрашивается: кого им прислали?
– Вы это, извините, мы уже отдыхать сели, – сказал Альберт, заставив себя собраться и сосредоточиться.
– Да мы понимаем, – вздохнула женщина.
– А это кто? – Альберт совсем невежливо указал на мужчину, который стоял посреди гостиной.
Дом старый, а ремонт в квартире совсем недавно сделали, мебель где-то старая, видно, еще от бабушки осталась, выбрасывать не стали, где-то новая, для обмена завезли. Но вряд ли створку нового шкафа в прихожей оторвала бабушка. И в гостиной в дверце шкафа не хватало стекла. И подлокотник кожаного дивана порван, латка на нем. На белой стене в прихожей граффити – то ли скрипка накарябана, то ли виолончель, волосы женские над ней. Одни только волосы, вместо лица – тело инструмента. В нижней части корпуса изображен шпиль, но в виде мужского полового органа, направленного сверху вниз. И это явно кто-то подрисовал, фломастером. Хорошо, нижнюю часть корпуса в виде задницы не нарисовали. А могли бы…
– Как это – кто? – удивилась женщина. – Мой муж… А разве Олег Максимович не говорил?
Альберт понятия не имел, кто такой Олег Максимович, но удивления выказывать не стал. Заказ им сделал Антрацит, а кто уже там его попросил, им до лампочки.
– Ваш муж следы затаптывает… Или вы здесь живете? – спросил Альберт.
– Нет, нет… Это сына квартира, от бабушки осталась… От моей мамы, Царствие ей… – всхлипнула и замолчала женщина.
– Спокойно, не плакать. А то следы смоете. Если они еще остались.
– Следы?!.. Ну да, конечно… Антон!..
Мужчина кивнул издалека, вышел в прихожую, угрюмо, недовольно глянул на гостей. Не внушали они ему доверия, нетрудно догадаться почему. Но так Альберт и не напрашивался. Если скажут уходить, свалят с удовольствием.
– Антон Павлович… – начал Альберт.
– Игоревич.
– Да? А то я смотрю, не Чехов ли случайно?
– Неужели такой старый? – сострил мужчина.
– Бабы любят? – усмехнулся Альберт.
Мужчина, которого любят девки, старым считаться не может. Кто не верит, спросите у Лариянова. Да и у Антрацита.
– Что, простите?
– Убили, спрашиваю, кого?
В ответ женщина расплакалась, из глаз хлынули слезы, мужчина открыл дверь в спальню.
– Эй, вы куда?
– Платок должен быть.
– Какой платок? До свидания, Антон Игоревич!.. Фил, проводи мужчину!.. А вас попрошу остаться! – Альберт строго посмотрел на женщину.
Так строго, что она перестала плакать. Всхлипнула и успокоилась.
– Так, я не могу оставить жену наедине… – Мужчина замялся, не зная, как назвать Альберта.
– Постойте за дверью!
Антон Игоревич возмущенно втянул в себя воздух, но Альберт удивленно и с угрозой глянул на него. Он здесь не по своей воле, это во-первых, а во-вторых, не надо катить на него бочку, а то и по ушам можно получить. У любой вежливости есть пределы.
Мужчина ушел, и Альберт насел на его жену. В переносном, разумеется, смысле.
– Как зовут вашего сына?
– А разве Олег Максимович…
– Как зовут вашего сына? Имя, фамилия!
– Сергей. Фирсов.
– Единственный сын?
– Нет. Дочь у меня есть… Старшая.
– Сколько лет сыну?
– Двадцать два.
– Учился, работал?
– Учился, третий курс института…
В квартире натоптали, на плитке в прихожей мелкие частицы грязи с ног. Погода сухая, отпечатков подошв не видно, если только на карачки не встать и под углом не глянуть, но это если дневной свет в окнах, а сейчас ночь, лампочки в плафоне горят ярко, но не так, как нужно.
В гостиной полы паркетные, блестят на любом свету, и натоптано здесь заметно. Менты в обуви ходили, Фирсовы не разувались. Даже окурок у дивана валяется, раздавленный, истертый, одна бумажка только и осталась. Точно кто-то с улицы занес, на подошве.
Мебель в гостиной новая, но стекло уже выставлено, видимо, сначала разбили, а потом вынули осколки. Книги в шкафах старые, сервиз явно не первой молодости, фотографии в рамках на полке мебельной стенки. Бабушка с дедушкой. Семья Фирсовых в полном составе: мать, отец, некрасивая, с короткой стрижкой, мужиковатая девушка лет двадцати, парнишка гораздо младше, видно Сергей, еще маленький. На другой фотографии тоже Сергей, но уже постарше: худенький, хиленький, лицо узкое, глаза грустные, вид невинный, как у херувима. Как будто это кто-то другой мебель громил да стены бил.
Там же, на верхней полке, Альберт заметил сломанный будильник с треснутым стеклом, калькулятор с вырванными кнопками. И еще заметил россыпь белого порошка, снюханного с лакированной поверхности трубкой или свернутой купюрой. Снюхали не все, порошка хватило, чтобы Альберт смог натереть на десну. Во рту приятно занемело.
– Двадцать два года, третий курс института, – усмехнулся Альберт. – Учиться не хотел?
– Бросить хотел… – вздохнула женщина. – То есть бросил, осенью собирался восстанавливаться.
– Все правильно, если кокаин мешает учиться, нужно бросить… учебу.
– И вы туда же!
– А еще кто? Милиция?
– Да, на полке лежал целый пакетик из-под белого порошка. Сказали, что кокаин. И трубочка лежала. Но я ответственно заявляю: Сергей не употреблял наркотики!
– Ну, вы могли ошибаться.
– Нет, нет, Сергей домашний мальчик! Да, не хотел учиться, но это не из-за наркотиков, это из-за компьютера!
– Одно другому не мешает.
– Еще раз говорю: Сергей не употреблял!
– Значит, кто-то употребил…
Альберт еще раз глянул на истертый окурок. Может, преступник на обуви и занес.
– Мы с отцом тоже так думаем, поэтому и обратились к Олегу Максимовичу. Милиция и слушать не хочет. Дело в том, что Сергей стоял в окне, все видели, как он стоял. Еще и рукой махал. А потом сделал шаг и…
– Тихо, тихо!..
Альберт привлек к себе женщину, но всего на пару секунд, пока она не успела испугаться.
– Когда это было?
– После обеда уже…
– Милиция подъехала, нашли кокаин, сказали, что пацана переклинило.
– Ну почему сразу переклинило?
– Чья это куртка? – спросил Альберт, указав на ветровку, перекинутую через подлокотник кресла.
Грязные носки там же валяются – между креслом и мебельной стенкой. Скомканный носовой платок из-под дивана выглядывает.
– Сергея куртка. Милиционер сказал ничего не трогать, я не стала убирать.
– Посторонние вещи в доме есть?
– Посторонние?.. Да нет…
Альберт переместился в спальню. Шкаф, кровать полуторка, телевизор на тумбочке без дверцы, чуть ли не половину комнаты занимал стол с игровым компьютером, кресло большое, глубокое, так вдруг захотелось погрузиться в него и заснуть.
Мебель местами побита, как в гостиной, так и в спальне, стены
