Валерий Ильичёв - Мафия заказывает
Алла Турбина росла у Михайловой на глазах. Девочка была к ней привязана и время от времени посещала свою старую няню, хотя и не научившую её разговаривать по-французски, но привившую любовь к чтению и соблюдению правил этикета. Правда, в последние годы девушка навещала её совсем редко, но на Новый год и в день рождения — обязательно. Последний раз она пришла к ней неожиданно и попросила о необычном одолжении: взять на временное хранение конверт с каким-то прямоугольным предметом. Девушка не вдавалась в детали, а ограничилась лишь просьбой спрятать и сохранить этот конверт, пока она за ним не придет. Объясняя свою необычную просьбу, Алла только сказала, что её лучшая подруга попала в беду, а этот конверт является гарантией её безопасности.
— Больше она ничего не добавила, но для меня было достаточно.
Ильин боялся поверить в столь неожиданную удачу:
— А этот конверт и сейчас у вас? — хрипло спросил он.
— Нет, не у меня. Два дня спустя, днем, она забежала ко мне буквально на три минуты и, торопясь, забрала конверт, сказав, что он ей срочно понадобился.
— Так у вас теперь этого конверта нет? — разочарованно протянул Ильин и ляпнул: — А вы, случайно, не заглянули в конверт, чтобы узнать, что в нем?
Взгляд женщины посуровел, какие-то мгновения она искала нужный ответ, а потом нарочито медленно, с расстановкой сказала:
— Даже если бы конверт не был запечатан, я бы не сочла возможным без разрешения заглядывать в чужие, не принадлежащие мне вещи!
И Ольга Александровна, желая сгладить неловкость, перевела разговор в другую плоскость.
— А вот парень, сопровождавший её в тот раз, мне сразу не понравился, хоть и не сказал ни слова.
Ильин в волнении даже вскочил со стула:
— Так она за конвертом заходила не одна?
— Да, представьте себе. Вид у неё был подавленный и растерянный. А этот парень, высокий, широкоплечий, просто стоял за её спиной и ничего не говорил. Из себя видный, прическа модная, на прямой пробор, одет в белую рубашку и синие брюки. Вид у него спортивный. Но взгляд какой-то настороженный, и держался он напряженно, словно ожидал внезапного нападения. Я его хорошо запомнила: очень уж у него характерное лицо.
Это было уже кое-что! Ильин достал листок чистой бумаги и подробно записал информацию, полученную от старушки.
Ожидая, пока он закончит оформление протокола, женщина нервно теребила платок, на её глаза время от времени навертывались слезы, но она усилием воли сдерживала проявление своих чувств. Наконец он завершил работу, женщина внимательно прочитала и подписала свои показания.
Больше здесь делать было нечего, но он медлил, вспомнив о разговоре с соседом-гномом. Конечно, момент для выяснения судьбы братьев-соседей был выбран крайне неудачно, но Ильин все-таки не удержался.
Женщина внимательно на него посмотрела:
— Зачем вам? А впрочем, здесь нет никакой тайны и загадки: Николая арестовали в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, и мы о нем ничего не знали, он не писал — боялся подвести меня, невесту, и своих родственников, а умер он от голода в лагере в сорок третьем году. Ну а Сергея расстреляли по приговору военного трибунала в тысяча девятьсот сорок втором году под Сталинградом. Вот и получилось, что Николай сгинул раньше, а погиб позже. Впрочем, таких историй в то время было множество. А что, Семен Климентьевич вам открытку показывал?
Ильин кивнул и полез в карман, но тут же вспомнил, что забыл её у себя в кабинете. Черт, придется тащиться сюда ещё раз!
А Михайлова раздраженно махнула рукой:
— Пусть бы он лучше вам рассказал, как, дрожа за свою шкуру, все фотографии близких людей в сорок седьмом тайком ночью в пепельнице сжигал!
И по её тону, и по сразу посуровевшему лицу Ильин понял, насколько она не любит своего соседа.
Надо было уходить, и Ильин, не желая показаться невежливым, сочувственно проговорил:
— Да, нелегкое вашему поколению досталось время, сколько людей безвинно загубили из-за произвола и беззакония!
И вновь женщина внимательно, словно ища ответ на мучивший её всю жизнь вопрос, всмотрелась в его лицо. Этот изучающий взгляд смущал Ильина и заставлял его чувствовать себя неловко, словно он лично был виноват в трагической судьбе сидящей перед ним женщины. Наконец после некоторых колебаний она произнесла совсем не то, что он ожидал от неё услышать:
— Все дело в том, что братьев Гордеевых — и Николая и Сергея — судили как раз по закону. И формально оба действительно были виновны, хотя на самом деле и тот и другой умные, сильные и добрые люди, искавшие справедливости. Вот мой жених Николай написал полемическую статью под названием «Тринадцать сомнений», в которой показал отход тогдашних властей от революционных идей, и послал в газету. Так формально он был признан антисоветчиком, хотя, конечно, сам он, желая своей родине благополучия, искренне считал, что борется с искривлением генеральной линии, проводимой чиновниками от партии. Вот и сгинул за свою смелость, хотя наверняка допускал возможность преследования. И от меня, своей невесты, скрыл, видимо, под удар подставлять не хотел. Арестовали его ночью, я выскочила тогда в коридор, хотела попрощаться. Не дали. Следователь, вроде вас молодой человек, силой меня из коридора в комнату втолкнул, а мать, покойница, вцепилась намертво, на мне повисла и больше не выпустила.
Женщина, вспомнив ту страшную для неё ночь, еле справившись с волнением, продолжила:
— А Сергея судили за то, что в первом бою его необстрелянная рота вся побежала. Ну надо было кого-то из оставшихся в живых расстрелять в назидание другим. Вот выбор и пал на него. Командир-то его добрый человек оказался. Понимал, что вся рота виновата и по первому бою нельзя ещё судить о дальнейшей судьбе необстрелянных солдат, каждый из которых может потом стать героем. Он приказал отписать отцу с матерью, что сын их погиб смертью храбрых, а уж после войны, в сорок седьмом году заехал бывший однополчанин Сергея да и рассказал, как на самом деле тот свои дни земные закончил. Тогда-то и сжег тайком все фотографии братьев Семен, суеверно надеясь, что это предотвратит его собственную гибель. Впрочем, как видите, он действительно уцелел. Но всю жизнь дрожал, потому и не женился, хотя мужчина был видный и женщинам нравился. Вот и живет здесь, в этой квартире, словно рыбка в аквариуме. Долго живет! А что толку? Разве это жизнь в тоскливом ожидании беды и несчастий? А смелые и умные его братья не угодны здесь оказались. Но формально, с точки зрения закона, их обоих судили правильно. Вот только… — женщина внезапно замолчала, а потом спросила Ильина, вновь испытующе взглянув на него: — Значит, жалея нас, вы считаете, что вам достались другие времена, где все происходит по закону и справедливости?
Ильин, пожав плечами, подумал: «Странный вопрос! Это и так ясно!» Видимо, и не ожидая ответа, женщина встала, давая понять, что разговор окончен.
Ильин записал на листке из блокнота свой номер телефона, попросил, если будут новости, позвонить и вышел в коридор.
Он успел заметить, как в глубине квартиры мелькнула и скрылась за дверью своей комнаты сгорбленная спина в старой пижамной куртке с полосами на спине, как у тюремной робы.
«Подслушивал, наверное, старичок, опасаясь козней соседки. Хотел узнать, не наговорит ли она чего лишнего представителю карательных органов. Да, люди их поколения, наверное, никогда не избавятся от страха перед репрессиями».
Так и не решившись зайти к старику, Ильин направился к выходу. Из-за дверей Михайловой до него донесся горький и жалобный плач оставшейся в одиночестве женщины.
На оперативном совещании первым докладывал Ильин. Он довольно сухо рассказал все, что узнал от Михайловой, и о том, что Турбина в сопровождении неизвестного молодого человека через два дня вновь зашла к своей бывшей няне и забрала отданный на хранение конверт.
Но его сообщение не произвело особого впечатления: оно действительно мало что проясняло. С профессиональной точки зрения в сообщенных Ильиным сведениях их мог реально интересовать лишь сопровождающий Турбину парень, с которым она пришла за конвертом. Михайлова его хорошо рассмотрела и в случае необходимости могла опознать. — Да, мужики, — подвел итог Антонов, — все, что узнал Ильин, интересно, но для изобличения виновных в убийстве Турбиной лиц не имеет никакого значения. Вновь мы опоздали, и преступники смеются над нами. Послушайте, что мне рассказал коммерсант, с которым я вчера встречался. Мы здорово поприжали этого бизнесмена на одной махинации, и у него был выбор: либо потерять свое выгодное дело, либо поделиться с нами информацией.
— Значит, у него не было выбора, — с усмешкой заметил Кондратов.
— Можно считать и так, — пожал плечами Антонов и продолжил: — Так вот, он для нас прояснил немного, но главное. В тот вечер гуляли «солидные» люди — Седой, Туз, Хромой и ещё два человека. Были и девочки, в том числе и Булка-Курлыкова. Сначала гуляли, веселились, а потом решили о делах поговорить. Магнитофон вырубили и девочек попросили удалиться. Только вот штука какая: магнитофон оказался включенным на запись. Может быть, Булка специально кнопочку нажала, а возможно, все как-то случайно получилось. Короче, вернулись девочки в апартаменты, и кассета с записью серьезного разговора у Булки оказалась. Наш друг говорит, что так себе беседа, довольно обычная для деловых людей, но было там упоминание секретного номера некоего банковского счета, через него большие деньги перекачиваются. Никто не должен был знать, что через этот банк деньги «отмываются», но девчонка сдуру полезла на следующий день Седого шантажировать. Он осатанел. И главным образом оттого, что эта девица, для которой он сделал больше, чем отец родной, вздумала выступить против. Этого он ей простить не мог, однако пообещал заплатить на следующий день. Ну и начали его ребята за девчонкой следить. Так её подругу вычислили, которой она кассету передала. И вот, заметая следы, сначала эту Булку «замочили», а потом через пару дней похитили и Турбину, прямо возле института в машину запихнули и отвезли в дом Седого. Она первоначально держалась твердо, все отрицала, и тогда Седой ей пригрозил изнасилованием и велел Кувалде, своему подручному, готовиться. Кувалда начал раздеваться, и девчонка сразу согласилась отдать кассету. Поехали и у какой-то там старухи эту опасную вещичку изъяли. После этого был сходняк, и решили на всякий случай убрать и эту опасную свидетельницу: вдруг Булка ей что-нибудь лишнее трекнула. Седой был против, жалел девчонку. Но дело есть дело, и Турбину тоже под Сапожника поставили. Вот что мне удалось выяснить. Ну а теперь, когда Ильин кое-какие недостающие детальки добавил, все стало на свои места.
