Наталья Берзина - Вверх по дороге, ведущей в ад
Татьяну трясло, очевидно, ночь не прошла даром. Переохлаждение, усталость и нервное напряжение сломало девушку, но самым ужасным было то обстоятельство, что главарь на каждом привале не просто ощупывал ее, но и явно демонстрировал свое намерение. Все это происходило на глазах жениха Тани, замечательного парня Сергея. Тот, не в силах чем-либо помочь невесте, только рычал от гнева, за что непрерывно получал пинки и удары бандитов. Несколько раз беззащитного парня избивал и главарь. Причем делал это с явным удовольствием.
Вернувшийся гонец о чем-то перемолвился с главарем, которого все называли Маркел, и тот дал команду седлать лошадей. С конских морд стянули торбы с овсом и, рассадив пленников, тронулись в путь.
Вечер застал их в пути. Инга рассчитывала на отдых, но караван продолжал двигаться дальше. Тьма сгущалась. Уже не видно, куда ступает лошадь. Неожиданно кто-то тронул Ингу за лицо. Она вздрогнула, отшатнулась и едва не свалилась с лошади. Только теперь почувствовала, как изменился запах. В воздухе пахло смолой и хвоей, совсем как на Новый год! И еще изменился звук, с которым копыта лошадей ударяли о землю, – он стал тише, приглушеннее. Голоса похитителей, напротив, зазвучали громче, возбужденнее. Похоже, дорога подходила к концу. И действительно, еще через полчаса впереди забрезжил свет и дорога вывела к освещенному квадрату, обнесенному колючей проволокой. Несколько щитовых домиков и длинный барак посреди площадки. Какие-то люди подошли к прибывшему каравану, как только за ним закрылись ворота из колючки. Пленников стащили с лошадей, наконец развязали им руки и под возгласы охранников сорвали с них одежду.
Арсений наблюдал за уходящим караваном до тех пор, пока тот не скрылся из вида за далекими горами. Дыхание уже восстановилось, но слабость еще оставалась. Справедливо рассудив, что если не удалось догнать сразу, то у него остается шанс отыскать и настигнуть похитителей позже, Арсений решил вернуться в хижину и основательно подготовиться к спасению той, чьи глаза поразили его в самое сердце.
Он потряс пустую фляжку, окинул взглядом окрестности и, убедившись, что воды добыть негде, закинул на плечо карабин. То, что добираться придется долго, его не пугало. Сначала быстрым шагом, а после, когда мышцы разогрелись, то и бегом Арсений пустился в обратный путь. Увы, как он ни старался, но к закату так и не достиг той скалы, где оставил спальник и припасы. Ноги гудели от перенапряжения. Каждый шаг болью отдавался в измученном теле. Единственной удачей было то, что километрах в десяти от того места, где он прекратил преследование похитителей, ему удалось набрать полную флягу воды. Небольшой ручеек, стекавший из далекого ледника, освежил его, дал возможность продолжить трудный путь. Голод, непременная составляющая трудного перехода, уже давно терзал его, но вода, по сути, спасала жизнь. Вдоволь напившись, Арсений позволил себе короткий отдых, прежде чем побежал дальше.
Когда солнце скрылось за горами и иссушающий зной сменился прохладой, двигаться стало немного легче, но, к сожалению, сил уже не было, чтобы достигнуть заветной скалы. И все же удача не оставила Арсения. Незадолго до заката, буквально в последних лучах уходящего светила, он заметил невдалеке желто-серую спинку суслика. Тот, заслышав посторонний шум, встал столбиком, настороженно оглядывался. Арсений остановился и медленно, стараясь оставаться незамеченным, потянул с плеча карабин. До цели было чуть более ста метров, однако тяжелое дыхание и рвущееся из груди сердце не самые надежные союзники при стрельбе. Только медлить было нельзя! С трудом поймав в пляшущий прицел зверька, Арсений выстрелил.
Зверек так и не успел понять, что произошло. Тяжелая пуля отшвырнула тушку метров на пять. Арсений на бегу вытащил нож. Упустить добычу никак нельзя – желудок уже присох к позвоночнику. Когда же он добежал до зверька, тот уже не подавал признаков жизни. На то, чтобы снять шкуру и разделать тушку, понадобилось не более получаса. Решив не возиться с костром, Арсений рвал зубами кровоточащее мясо, чувствуя, как силы возвращаются в усталое тело. Покончив с едой, он прислонился спиной к камню и задремал.
Холод забирался в пропотевшую одежду быстро. Нагретый за день камень какое-то время хранил тепло, но вскоре и он перестал согревать. Эх, в тайгу бы сейчас, свалил сушину, поджег с комля и спи себе неподалеку – когда она еще сгорит! В горах же, среди камней и жалкой растительности, об этом нечего и мечтать. Когда стало совсем холодно, Арсений поднялся и сделал несколько шагов на ноющих, дрожащих от усталости ногах. Чтобы не замерзнуть, необходимо двигаться. Его трясло. И все-таки, преодолевая боль, он направился дальше.
Огромная яркая луна заливала холодным светом плато. Угольно-черные тени тянулись от каждого камня, яростно подчеркивая все трещины и неровности. Пейзаж казался нереальным, сюрреалистическим. Тяжело ступая, Арсений, пожалуй, на одной только воле упорно двигался к намеченной цели. Скалы он достиг лишь перед самым рассветом. С трудом вскарабкался туда, куда чуть более суток назад легко взбежал. Разжег небольшой костерок из остатков сухого горючего, обжарил несколько солидных кусков мяса и, завернувшись в спальный мешок, уснул.
Три часа сна позволили ему вполне сносно отдохнуть, и, хотя тело болело, словно его пропустили через камнедробилку, Арсений собрал пожитки, плотно позавтракал и побежал к хижине. Отсюда до нее было не более дня пути.
Он ясно сознавал – отшельничество закончилось. Чужой, агрессивный мир вторгся в его укромный уголок. То, что Арсений когда-то оставил, настигло его и здесь, среди каменистых пустынь, отвесных скал и кристально чистых вод, стекающих с древних ледников. Нужно ли ему возвращаться? Стоит ли та девушка с огромными васильковыми глазами того, чтобы он вернулся в жестокий мир людей, бросив насиженное место, восхитительную охоту и вечный покой, в котором так легко думается? На этот вопрос ответа не было. Необходимо было решить, зачем ему ввязываться в чужие разборки? Какое, собственно, ему дело до каких-то туристов, которые ищут приключения на собственную задницу?
Кто их сюда привел? Тот пацан, что увивается возле красавицы с васильковыми глазами? Так пусть он их и выручает! Арсения совершенно не касается то, что с ними происходит. Он живет так, как ему нравится. Людей не трогает и к себе не подпускает! Сами вляпались – пусть сами и выпутываются! Сидели бы в своем городе и не лезли в горы! Это его плато, его земля. Охота кормила его до тех пор, пока какие-то ненормальные не спугнули его баранов! Нет, он никого не должен спасать! Не для того он отыскал в свое время этот укромный уголок, чтобы выручать из беды бродяг. Кроме того, у девушки с удивительными глазами есть этот ухажер. Наверняка она его любит, а Арсений уже по горло сыт отношениями с женщинами. Ему никто не нужен! Ведь тут так хорошо жить в полном одиночестве! Он устал от общения с себе подобными еще там, в большом мире, и совершенно не хочет туда возвращаться. Здесь не нужны деньги, тут нет необходимости постоянно искать компромиссы. Все, что ему нужно для существования, он добывает сам. Когда возникает потребность поговорить, можно позвонить матери. «Я устал от всего этого! Я хочу покоя и тишины!» – убеждал себя Арсений, с каждым шагом приближаясь к уютному дому, который построил собственными руками. Он старался забыть то, что видел, и уже осталось вроде бы совсем немного, чтобы из памяти ушли воспоминания о туристах и о девушке. Как ни рассуждай, а собственный покой куда важнее чьих-то хлопот.
Инга дрожала от усталости и страха. Унижение, через которое пришлось пройти, нельзя было сравнить ни с чем ранее пережитым. Словно время повернулось вспять и сейчас не двадцать первый век, а страшные сороковые века двадцатого. То место, где они очутились, больше всего походило на маленький концлагерь, затерянный где-нибудь в предгорьях Альп. Разве что охранники не в черной эсэсовской форме, а во вполне современном камуфляже. Но отношение их к пленникам было таким же – грубость, избиения и унижение. Они стояли на плацу больше часа, голые, беззащитные. Какой-то белобрысый парень с резиновым шлангом в руках лениво прохаживался перед шеренгой и на выбор бил наотмашь мужчин и женщин по животам, ягодицам, бедрам. Самое ужасное было в том, что это доставляло ему несказанное удовольствие. Меньше всего досталось Инге. Главарь, по всей видимости, имел в этом концлагере несомненную власть. В тот момент, когда черный резиновый шлаг уже взлетел, чтобы опуститься на бедро Инги, Маркел крикнул «Отставить!», и парень изменил направление удара. Шланг только скользнул по ее голени, тем не менее причинив нешуточную боль. Остальных, очевидно, было приказано не жалеть. На Татьяне истязатель особенно развлекался. Старался бить так, чтобы причинить девушке как можно больше боли. Мужчины стояли неподвижно, заложив руки за головы, под прицелом автоматов, не решаясь даже пошевелиться. Малейшее движение тут же пресекалось жестоким ударом, от которого жертва едва могла удержаться на ногах. Сергея избили так, что он уже не мог стоять. Окровавленный, он лежал на песке, и никому не позволили подойти к нему, чтобы оказать помощь. На рассвете к ним, стоящим на плацу, выгнали из барака еще группу людей. Приблизительно человек двадцать, в набедренных повязках, босых. Среди них были две женщины, тоже со следами жестоких побоев.
