Татьяна Ревяко - Серийные преступления
Получив вещественные доказательства поджогов и мало обещающие сведения о возможности поимки виновных, я в довольно кислом настроении вернулся в Ригу.
Представлялось очевидным, что лишь коренной житель Мариенбурга, пользующийся доверием своих земляков, мог бы пролить хотя бы некоторый свет на это не дававшееся в руки дело. Но, к сожалению, таким „языком“ мы не располагали и оставалось лишь одно — искусственно его создать. Конечно, такая комбинация требовала времени, что мало меня устраивало, так как поджоги все продолжались, но, за неимением другого, пришлось прибегнуть к этому затяжному способу.
Призвав к себе одного из ездивших со мной агентов, я предложил ему вновь прозондировать почву в Мариенбурге с целью определения того вида торговли, каким они могли бы там заняться, не внушая подозрения.
По возвращении из командировки агент доложил, что лучше всего было бы открыть пивную, так как в местечке их всего две, да и по характеру торговли пивные всегда служат местом многолюдных сборищ, что, опять-таки, облегчает возможность получения нужных нам сведений.
Сказано — сделано! Снабдив двух моих агентов подложными паспортами со штемпелями и пропиской того завода, на котором, по их словам, они работали до лотерейного выигрыша, я отправил их в Мариенбург торговать пивом.
Прошло недели две и один из агентов, приехав в Ригу, сообщает, что дела идут плохо, пивная пустует, публика, по старой памяти, идет в прежние лавки, а их обходит.
Что тут делать?
Поломав голову, я изобрел следующий аттракцион. Вспомнив, как в дни юности я захаживал иногда на Измайловском проспекте в Bier-Halle, где к кружке пива, непременно подавалась соленая сушка, я предложил моим людям завести такой обычай. На возражение агента, что подобный расход даст убыток предприятию, я ответил согласием на убыток, и он уехал обратно в Мариенбург, увозя с собой из Риги несколько пудов соленых сушек.
Сушка оказала магическое действие и через неделю, примерно, агенты сообщили, что от публики отбою нет.
Прошло так месяца полтора и стал приближаться новый год. Агенты мне пишут:
„Как нам быть, господин начальник? К новому году торговые патенты должны быть обменены и, по установившемуся обычаю, принято, при получении нового, — передать младшему помощнику начальника уезда конверт с 10 — 15 рублями, принося ему вместе с тем новогодние поздравления“.
Я ответил: „Передайте конверт и поздравляйте“. Они так и сделали. Один из агентов отправился в нужный день к начальству и, получив новый патент и передав красненькую, поздравил его с новым годом. Он был высокомилостиво принят начальством и все обошлось гладко.
Между тем, поджоги продолжались. Я нервничал и торопил моих „купцов“.
Наконец, в начале февраля, они доносят, что имеют сильное подозрение против ряда лиц, посещающих их лавку. Во главе этой дружной и вечно пьяной компании, состоящей из кузнеца и двух сыновей сторожа кирхи, стоит некий Залит — местный брандмейстер, он же и фотограф. Подозрения свои агенты строят, во-первых, на том, что все эти люди, особенно сыновья сторожа, были по общему отзыву доселе бедняками. Между тем, за последние месяцы они швыряют деньгами и целыми днями торчат в пивной, выпивая бесконечное количество пива. Во-вторых, был такого рода случай: пьяный кузнец как-то проговорился и предсказал на ночь пожар, намекнув при этом и на обреченный дом. Предсказание в точности сбылось и дом сгорел. Агенты тут же сообщали подробные адреса этих четырех заподозренных лиц.
Получив столь серьезные сведения, я опять в обществе прокурора, милейшего А. Н. Гессе, выехал в Мариенбург, захватив с собой несколько своих людей.
На место мы прибыли к вечеру и, дождавшись ночи, вышли из своего вагона и, разбившись на три группы, одновременно нагрянули с обысками к брандмейстеру, кузнецу и сыновьям сторожа. Победа оказалась полной.
Как у Залита, так и его сообщников, мы обнаружили значительные суммы денег, о происхождении которых они не могли дать объяснений. У каждого из них мы нашли восковые конверты с пороховым шнуром, по нескольку десятков аршин трута, большие запасы керосина и так далее.
Все они, конечно, арестованы и препровождены в Ригу. Я лично присутствовал на громком процессе этих поджигателей, имевшим место в Риге, причем у меня с защитником обвиняемых, известным петроградским адвокатом Г., произошел довольно странный конфликт. В качестве свидетеля я рассказал подробно и откровенно суду о дивном трюке, к которому мне пришлось прибегнуть для поимки виновных. На обычное предложение председателя суда, обращенное сначала к прокурору, а затем и к защитнику:
— Не имеете ли предложить вопросы свидетелю?
Прокурор ответил отрицательно, а присяжный поверенный Г., с запальчивостью:
— О, да!.. Имею!.. — после чего, повернувшись ко мне, наглым ироническим тоном спросил:
— Расскажите, любопытный свидетель, какими еще происками занимались вы в Мариенбурге?
Я обратился к председателю:
— Господин председатель, я покорнейше прошу вас оградить меня от выпадов этого развязного господина!
Председатель принял мою сторону и заявил Г.:
— Господин защитник! Призываю вас к порядку и прошу задавать вопросы свидетелю через меня и в более приличной форме!
Г. возразил:
— Я требую занесения слов свидетеля, обращенных ко мне, в протокол.
Я потребовал того же.
— Не имеете ли еще вопросов? — спросил председатель адвоката Г.
— Нет, не имею.
На атом инцидент был исчерпан.
Брандмейстера Залита приговорили к восьми годам каторжных работ. Его сообщники отделались, кажется, меньшими сроками.
По окончании дела я, в присутствии моего агента, вызвал к себе помощника начальника уезда.
— Послушайте, а красненькую-то отдать нужно! Деньги ведь казенные.
Он, сильно смущаясь, ответил:
— Слушаюсь, господин начальник! — и торопливо полез в бумажник. Вспотевший, красный, как рак, он долго упрашивал меня не докладывать губернатору об его зазорном поступке и я, на радостях, каюсь: махнул на него рукой».
(А. Ф. Кошко. Уголовный мир царской России. Новосибирск, 1991)
«Князь Одоевский»
А. Ф. Кошко рассказывает в своей книге «Уголовный мир царской России» о деле одного афериста, бывшего актера Михайлова.
«Как-то в приемные часы ко мне в кабинет явился неизвестный чиновник. Вошел он в форменном сюртуке, при шпаге и в белых нитяных перчатках. Это был малый лет тридцати, некрасивый, с удивительно глупым выражением лица.
— Честь имею представиться вашему превосходительству — губернский секретарь Панов, — отрекомендовался он.
— Присаживайтесь. Что вам угодно? — Я явился к вашему превосходительству по личному делу. Я стал жертвой мошенничества и пришел просить вашей защиты.
— Расскажите, в чем дело?
Панов скромно откашлялся в перчатку и сказал:
— Конечно, я сам виноват в том, что произошло со мною, я проявил излишнюю доверчивость, но все же обидно ни за что, ни про что потерять восемьсот рублей.
— Нельзя ли ближе к делу, мне время дорого?
— Да, конечно! — сконфузился Панов. — Но не легко мне приступить к объяснению, так как, в сущности, это целая исповедь.
— Ну, что ж, исповедайтесь, не стесняйтесь! Панов оттянул пальцем туго накрахмаленный воротник, мотнул головой и принялся рассказывать:
— Видите ли, ваше превосходительство, по природе своей я человек крайне честолюбивый и должен сознаться, что всякому чину, ордену и классу должности придаю большое значение. Сам я из простой семьи, но окончил гимназию и с помощью добрых людей пристроился чиновником в Департамент Герольдии. Служу я там шестой год, получаю сто рублей в месяц. Первое время был доволен, а затем затосковал. Вижу, что ходу мне не дают, так как и протекции у меня нет, да и сослуживцы универсанты обгоняют. Хоть жалованье мое и небольшое, но родительское наследство помогает мне существовать безбедно.
И вот, видя, что карьеры мне в Сенате не сделать, я стал громко сетовать на судьбу. Тут один из моих приятелей мне и посоветовал: „Дай, — говорит, — объявление в газетах, что ты готов, дескать, уплатить тысячу рублей тому, кто предоставить место на 200 р. в месяц чиновнику с пятилетним служебным стажем и неопороченным формуляром“.
Идея мне показалась хорошей. „И правда, — подумал я, — дай-ка попробую“. И попробовал.
Вскоре получаю приглашение явиться в Европейскую гостиницу в № 27, для переговоров по делу об объявлении. Обрадовался я и полетел на Михайловскую, захватив тысячу рублей. Вхожу в эту шикарную гостиницу, поднимаюсь в третий этаж и робко стучу в 27-й номер. „Войдите!“ — ответил мне зычный, важный голос. Я вошел в небольшую прихожую, а затем в богато обставленную комнату, вроде кабинета. За письменным столом сидел господин лет пятидесяти, на вид — совершенный сановник. Он любезно привстал, протянул мне руку и промолвил: „Князь Одоевский. Я пригласил вас согласно вашему газетному объявлению. Скажите, что заставляет вас искать места на двести рублей: материальная зависимость или иные, быть может, побуждения?“
